Тот самый доллар с шифром я передал Гапееву тогда же, на следующий день, в шахматном клубе. После всего происшедшего застать его не надеялся, но он был на месте. Разве что явился позже обычного.
Я не удержался от киношного жеста. Вручив купюру, заметил, к удивлению, оказавшихся рядом картежников:
— Это ваш выигрыш в прошлой игре. Гапеев растерянно взял бумажку, повертел ее. Перевел недоуменный взгляд на меня.
— «Дурак дураком», — подумал я. И еще: «Кому же доверять, как не картежнику, отдающему стотысячные долги».
Но больше всего сомнений и хлопот вызвали пять пачек с долларами. Я рассказал Ольге все. Почти все. Умолчал о некоторых деталях, которые не добавили бы ее восприятию ничего, кроме разочарования в рассказчике.
Она слушала меня с изумлением, смешанным с испугом. И сразу приняла мое намерение распорядиться деньгами самым бездарным образом: вернуть их вдове Шрагиной.
Самому мне это решение далось нелегко. То заготавливал текст, с которым верну ее кровные. Что-то вроде того, что:
— Не стоит ходить ночами по подъездам. На эти деньги вы сможете нанять приличного киллера.
То начинал упрекать себя в замашках натурального фраера-чистоплюя и уговаривать, что деньги эти я, худо-бедно, заработал.
И все же мы решили их вернуть. Как она тогда выразилась: «Я ведь верила вашим передачам».
Вряд ли даже за пятьдесят тысяч долларов можно выкупить доверительное отношение к себе. Но дело было не в заслуженно ненавидящей меня Шрагиной. Дело было в том, что стоило определиться, ушел ли я из прошлого. Вернув деньги, я всего лишь определился бы.
Тогда, наблюдая Ольгу, я удивлялся: надо же, только ради того, чтобы меня не грызла совесть, готова отказаться от пятидесяти тысяч. Для начала — неплохо. И заодно думал о том. что надо уметь не мешать и всегда радоваться приходу своего мужчины, это не так уж мало.
Но вдову мы не нашли. Как выяснили, она отбыла в экзотическое путешествие с возможным невозвращением. Конечно же, выбрала не худший метод борьбы с печальными воспоминаниями.
Мы ждали ее три месяца. А потом…
Как- то поздним вечером, сидя под пледом в кресле, Ольга вдруг отвлеклась от томика О. Генри. Какое-то время наблюдала за мной, стучащим по клавишам компьютера. Спросила:
— Как думаешь, что она сейчас делает?
Я сразу понял, о ком речь. Отвлекся от экрана монитора. уставился на Ольгу.
А она неожиданно выдала:
— Ей они нужнее…
На следующий день, морозным серым утром мы выехали в райцентр.
Я был изумлен, когда знакомая тетя в справочном вокзала выдала мне сельский адрес.
За городом дорога оказалась покрытой слоем сверкающего пуха толщиной в одну снежинку. Но я гнал машину, не осторожничая. В такой день, при таком настроении и сидящей рядом преданной женщине ничего дурного случиться не могло. На душе было так, как бывало в детстве, когда, просыпаясь, обнаруживал за окном снег и ни с того ни с сего наполнялся восторгом.
Я пытался представить, каким окажется место нашего прибытия, и удивлялся, почему мы не предприняли этот вояж раньше.
В нужный нам населенный пункт добрались за час. Он оказался не таким уж сельским и занимал приличную площадь. Кое-где среди заснеженных дымящихся крыш выглядывали даже двухэтажки.
И все же, выруливая в поисках нужного адреса по не асфальтированным улочкам, я ощущал смятение: она вернулась сюда.
Ольга тоже вся подобралась. Испуганно вертела головой, смотрела во все стороны.
Дом с номером, записанным у нас на листке, ничем не выделялся среди соседних. Два глядящих на улицу окна были завешены тюлевыми занавесками. Перед невысоким деревянным забором чернела огромная куча угля. Из трубы над шиферной крышей вился дымок.
Я отчего-то занервничал. Промелькнула мысль: «Стоило ли приезжать, действовать на нервы своим благополучием. Можно было бы передать деньги и без личного контакта». И еще потому занервничал, что предстояло увидеть ее не такой, какой помнил. Захочет ли вообще выйти? Ей есть за что ненавидеть всех нас.
Мы осторожно подошли к забору.
И тут же зашлась лаем посаженная на цепь лохматая собачонка. Заметалась по ту сторону забора.
Я увидел, как занавеска за дверью, покрытой навесом, шевельнулась. И тут же отодвинулась. Хозяйка, повязанная платком, какое-то время возилась на пороге, по-видимому, обуваясь. Потом вышла на крыльцо.
Это была она. В спортивном костюме, в огромных тапках, шла к нам, прикрывая нижнюю часть лица платком.
Я смотрел на нее. Всматривался в единственное открытое место на ее лице. В глаза. И вдруг понял: они улыбаются.
