Они решили выехать из Москвы в девять вечера. До этого раза три звонил Олег Карпатов, словно бы проверяя — на месте ли Тим и Глория? И у Терояна сложилось неприятное ощущение, что его школьный приятель, полковник МУРа, в чем-то подозревает его. Уж не в том ли, что он и есть этот пресловутый маньяк-Квазимодо? И все из-за ночных поездок и дурацкого скальпеля, выпавшего из кармана? Но ведь точно так же Карпатов мог подозревать и Глорию, считая ее невменяемой, способной на любые неосознанные поступки? Кроме того, и в ее руках он видел бритву, когда она играла с его детьми, и сама девушка никак не могла бы доказать свое алиби ни по одному из случаев. Все это было настолько нелепо, глупо и гнусно, что Тероян поначалу страшно разозлился, разволновался, решив послать Олега куда подальше, если он позвонит еще хотя бы раз; но потом успокоился, понимая, что и Карпатов находится все последнее время на взводе — почему же и ему не отказать в ослаблении рассудка? Тим даже с долей юмора подумал: не добавить ли ему в свой блокнот — после всех подозреваемых — еще два имени, Терояна и Глории Мирт. Вслед за Владом Шелешевым. И тотчас же он почувствовал, насколько запутался сам, внеся в этот черный список имя одного из своих друзей. Какое же он имеет право осуждать других?
Часов около восьми позвонил и сам Шелешев. И он словно бы проверял: дома ли Тим? Разговор получился прохладным, натянутым, Тероян так и не смог преодолеть своего предубеждения. Брошенное зерно подозрительности давало всходы.
— Что ты собираешься делать вечером? — спросил Влад.
— Ничего, лягу пораньше спать, — уклончиво отозвался Тим.
— И правильно сделаешь. Не мотайся никуда, — в голосе Шелешева Терояну послышалась скрытая угроза. Он вновь разозлился и задал идиотский вопрос:
— Влад, кто твой любимый французский писатель?
— Виктор Гюго, — насмешливо ответил Шелешев, вешая трубку. Он говорил серьезно или издевался? Или нарочно вызывал огонь на себя, вздумав поиграть с Тимом в кошки-мышки? Может быть, его поездка вместе с Терояном к Мавру была последним предупреждением, обставленная театральным антуражем?
Еще один звонок, за несколько минут до отъезда, был от Георгия Юнгова, и этот «мушкетер» из их дружной, преферансной компании понес вообще какую-то сущую околесицу. Сначала он долго изъяснялся в любви Ларисы к Глории, о том, какое впечатление произвела девушка на его сестру, а когда у Терояна кончилось терпение, Жора вдруг сказал:
— Недавно я смотрел фильм, американский, как в одном провинциальном городке появляется маньяк-убийца, наводящий ужас на все население.
— Ну и что? — тяжко вздохнул Тим.
— Его упорно ищет начальник полиции. Просто на уши встает от напряжения.
— Жора, мне некогда. Закругляйся.
— А ты куда-то торопишься?
«И этот проверяет — останусь ли я сегодня дома?» — подумал Тероян.
— В постель, — отозвался он.
— Дело хорошее, особенно, если постель нагрета.
— Не хами. Так в чем смысл твоей байки?
— А в том, что сам начальник полиции и оказывается этим маньяком. Просто у него уже давно, оказывается, крыша поехала. Вот и все.
— Что ты имеешь в виду?
— Это тебе одна из версий по поводу Квазимодо, — засмеялся Юнгов. Шучу-шучу. Ну, будь здоров. Будешь где-нибудь поблизости — заезжай.
Тероян бросил трубку и выругался (хорошо, что он был в комнате один). Определенно, в их преферансной команде произошел раскол, какая-то трещина прошла по школьному братству.
Появилась она сама собой или была чьим-то злым умыслом? Кого Квазимодо? Хотя Тероян и не сомневался, что Юнгов действительно шутит, довольно скверно, но без задних мыслей. Он всегда относился к Карпатову несколько пренебрежительно, как к постоянному сопернику за лидерство, но следует ли смеяться в столь серьезных вопросах? Карпатов — Квазимодо. Что же, и его теперь заносить в блокнот? А может быть, тогда и самого Юнгова? И всех родных, близких? И весь свет? Любой человек — тайник, хранящий в себе множество секретов и загадок, и ключи от него потеряны, неведомы даже ему самому. И каждый может играть двойную, тройную роль в этой жизни, порою и не догадываясь о том, искусно обманывая и других, и — прежде всего — себя. Но подозревать всех во лжи, не верить никому — не страшный ли это грех, не смертельнее ли он самоубийства?
— Я готова, — Глория вошла в комнату. И при виде ее Терояну стало как-то спокойнее на душе, развеялись, сгущавшиеся вокруг чары, стали исчезать смутные тревоги, а тьма безверия лишь слегка коснулась его своим крылом, отступив прочь. «Нет, — подумал вдруг Тероян. — Не что бы она делала без меня, а что бы я без нее делал?»
Выехав на Ярославское шоссе, они минут через тридцать достигли знакомой развилки, которая вела к столь памятной им харчевне. Круто развернувшись, Тероян не снижая скорости, промчался мимо постоялого двора, опасаясь, что его все же узнают, заметят. Но дом имел какой-то нежилой вид: окна погашены, зонтики и столики перед входом убраны, и вокруг не было видно ни души. И все же каким-то шестым чувством, всколыхнувшейся в нем тревогой, Терояну почудилось, что кто-то смотрел на них сквозь затемненное окно, запечатлел пронесшиеся «Жигули». «А, Бог с ним!» — подумал Тероян о том, кто, возможно, находился в засаде. С Алексом и его сыновьями он еще успеет разобраться. Сейчас главное — Серый. Тероян помнил, что в ту ночь на постоялом дворе. Оттуда выехал фургон с одним из «кабанчиков» — после встречи с мотоциклистом. Куда он отправился? У Тима были свои предположения на этот счет. Как и на то — откуда в бункере взялись эти страшные куски мяса, предназначавшиеся, возможно, на корм нутриям.
«Жигули» проскочили тропинку, которая вела к старому кладбищу и, сделав небольшой крюк по проселочной дороге, подъехали к нему с другой стороны. Оставлять здесь машину было рискованно. Тероян свернул в лес, отогнал «Жигули» поглубже в ельник и выключил зажигание.
— Ну все, — сказал он. — Пошли. Накиньте на всякий случай капюшон, А газовый баллончик вам для самоуспокоения. Встретите приведение — не нажимайте, все равно не подействует. Только разозлите.
Они направились в сторону кладбища, в почти одинаковых черных куртках с капюшонами, изредка подсвечивая себе дорогу фонариками, сосредоточенные и молчаливые. Стрелки на часах показывали начало одиннадцатого. Можно было пройти к древним руинам через изломанную изгородь, но Тероян, опасаясь, что Глория наколется на ржавую проволоку, повел ее к дорожке, которая когда-то считалась центральной, и именно от нее начинался главный вход. Позади осталась полусгоревшая сторожка, развалины часовенки. Забелели могильные плиты, каким-то чудом уцелевшие нехитрые памятники, хотя многие из них были изломаны, искорежены, словно бы с содранными кожей и мясом, с отломанными конечностями, головами. И совсем уже странным казалось то, что тут и там виднелись вскрытые, выпотрошенные могилы, оскверненные вороватыми кладбищенскими шайками в поисках добычи — что они могли найти на убогом деревенском кладбище, кроме истлевших костей да нательных крестов? И эти зияющие ямы, будто бы покинутые мертвецами, казались ловушками для двух идущих мимо людей.
— Похоже, что мы заблудились, — шепотом произнес Тероян. — Где искать этот склеп? Налево?
— А я думаю — направо, — так же тихо ответила Глория. Где-то позади них что-то хрустнуло. И вновь наступила тишина. Тим потушил свой фонарик. То же самое сделала и Глория.
— У меня такое чувство, что за нами кто-то наблюдает, — прошептала она.
— Ерунда, мы здесь единственные живые люди, — отозвался Тероян, хотя и у него, когда они проходили мимо часовенки, сложилось подобное ощущение. Значит — налево?
— Направо, — упрямо сказала девушка. Тим вздохнул.
— Ну ладно, ведите, — согласился он, включая фонарик. Идя за Глорией, он все время прислушивался к тому, что происходит за спиной — больше подозрительных звуков не было. Но ему нестерпимо хотелось обернуться, посветить в темноту: что там прячется, кто, какая опасность следует за ними по пятам? А то, что они не одни здесь, Тим начинал чувствовать все острее.
— Вот он — склеп, — торжествующе произнесла Глория. — Кто был прав?
— Вы, вы, — успокоил ее Тероян. — Не говорите так громко.
— А кого вы боитесь разбудить? — глаза девушки блестели, а в лунном свете казались иссиня-черными. Они почти горели, как два уголька, и порою в них мелькали красные искорки. Все в ее виде говорило о победительной силе, излучало необоримую страсть.
— Глория, такой я вас вижу впервые, — с удивлением сказал Тероян, не зная — радоваться ему этой перемене или огорчаться? Что с ней?
— Просто я перестала бояться, — улыбнулась девушка. — Сама не пойму почему? Может быть, это кладбище так повлияло на меня? Теперь мне сам черт не страшен! Я где-то растеряла свой страх… Он исчез, Тим. Это правда.
