чувств между ними не было. Скорее, существовала крепкая эмоциональная связь. Такое сплошь и рядом, ты же знаешь.
Орлов открыл папку, переданную ему Гуровым. По мере прочтения заключения его брови все больше сдвигались к переносице.
– Все, как и говорил Дроздов, – сказал Лев Иванович. – То же вещество, которое нашли в крови Шлицмана, только в меньшей дозировке. Вот почему Арефьева умерла не сразу, а спустя некоторое время.
– Получается, Шлицман получил свою дозу на выпускном вечере?
– Или чуть раньше, – предположил Гуров. – Я видел его за пару часов до того, как все собрались в актовом зале. Он уже тогда был навеселе. Кто знает, из какого источника он тогда черпал вдохновение? Купил ли он сам бутылку по пути в школу или его кто-то угостил уже на работе? И на какой результат рассчитывал отравитель? Как быстро он хотел убрать Шлицмана? Он мог не знать, что алкоголь не усилит действие препарата, а ослабит его. Либо прекрасно знал об этом и специально рассчитывал на пролонгированный эффект. Преступник имел план, это ясно как божий день, но вот какой именно план?
– Послушай, Гуров, я не фармацевт, – напомнил Орлов, возвращая папку Льву Ивановичу. – Что конкретно тебе сказал Дроздов про это вещество?
– В чистом виде его можно раздобыть только в фармлабораториях, поскольку на его основе был выпущен препарат «Ретардо», который назначают при ишемической болезни сердца, сердечной недостаточности и так далее. Препарат просуществовал на рынке недолго, всего пару лет. Он был отозван по инициативе производителя и на основе статистики скончавшихся после его приема пациентов, поскольку было обнаружено, что незначительное увеличение дозировки может привести к интоксикации организма и летальному исходу, – объяснил Гуров. – Этот «Ретардо», по словам Дроздова, имел накопительное действие, но назначался пациентам в редких случаях и с непременным условием строго соблюдать дозировку… Давай скажу проще: алкоголь ослабил действие препарата, иначе Арефьева и историк умерли бы в скором времени после того, как он попал в кровь. А концентрация действующего вещества, к слову, была очень высокой. Иными словами, если бы Арефьева и Шлицман приняли его с соком или водой, то упали бы замертво в тот же момент. Вероятно, преступник и хотел, чтобы смерть наступила быстро, но не угадал – организмы обоих какое-то время сопротивлялись. Позавчера, когда я был у Арефьевой, бутылка с вином была полной. Дроздов установил время смерти, и я могу сказать, что она скончалась незадолго до того, как в квартире появился физрук Юрченков.
– Появись этот ваш физрук раньше, то мог бы спасти свою подружку, – тихо проговорил Орлов.
– Сильно сомневаюсь, что он успел бы, – не согласился Гуров. – К тому моменту она уже выпила прилично. Скорее всего, она умерла бы у него на руках.
В дверь кто-то постучал, после чего она тут же открылась, и в кабинет ввалился Крячко.
– Здравия желаю, Петр Николаевич. Лева, с тобой уже виделись.
– Говори, – разрешил Орлов.
Стас, не сбавляя шага, подошел к окну, жестом попросил у Гурова зажигалку.
– Ну, в общем, был я в той больнице. Выживет наш Гена Юрченков. Вовремя привезли, да и мало того самого отравленного вина выпил. Держать его там долго не будут, сегодня вечером уже выписывают.
– Чем он отравился, врачи не сказали? – напрямик спросил генерал-майор. – И что за привычка дымить у меня в кабинете?
– Прости его, Петр Николаевич, – улыбнулся Гуров.
– Ну выкладывай, Стас, – нетерпеливо попросил Орлов.
– Врач не уточнила название препарата, но вспомнила, что с подобными случаями уже сталкивалась. Все они выглядели одинаково: происходило отравление сильнодействующим веществом, на основе которого, как позже выяснилось, производился некий лекарственный препарат, который прописывают пациентам, страдающим различными сердечными недугами. С позапрошлого года официально запрещен в нашей стране, достать его очень сложно. Остатки изъяты из оборота, но, вероятно, могли остаться у кого-то из пациентов на руках. Также врач – профессор, кстати, – по секрету шепнула, что достать препарат можно, но за огромные деньги. Вот так-то. Он якобы очень хорошо помогал при кардиологических проблемах. Что же касается непосредственно состояния самого Юрченкова, то выходит, что всего один глоток вызвал у него симптомы отравления, которые мы обнаружили у Шлицмана. Представьте, сколько… хм… яда получила Арефьева?
– Что и требовалось доказать, – добавил Гуров.
– Страшное дело, – бросил через плечо Стас.
– Вишь, какой хлипкий попался учитель физкультуры, а? – не удержался Орлов. – Девчонка одна уговорила бутылку с отравленным вином и сломалась только тогда, когда дно стало видно, а ему хватило пары капель.
– Пить вообще вредно, – сказал Гуров, присаживаясь на край стола. – Ну и что скажете? Арефьева принесла отравленное вино из школы. Сказала, что закупал его директор. Планировалась всеобщая прощальная вечеринка. Преступник хотел в «русскую рулетку» сыграть, что ли?
– А кто должен был быть на той вечеринке? – спросил Стас. – И когда она вообще должна была состояться?
Вячеслав Иванович Немирович вошел в кабинет, держа телефон возле уха. Бывшая жена, с которой он каждый раз старался разговаривать вежливо, окончательно решила его доконать. Детей у них не было, и, несмотря на это, Вячеслав Иванович недоумевал, как же много, оказывается, он все равно ей остался должен. А ведь до развода полагал, что бывшие могут делить только имущество, отпрысков или деньги. С деньгами все полюбовно решили еще до суда. С дележом имущества дело также обошлось без кровопролития. Казалось, что все закончилось: неудачный брак позади, как и бессонные ночи, употребление валокордина и остальные проблемы, которые, казалось, только и ждали своего часа, чтобы наброситься на директора школы. Спустя год свободной жизни Вячеслав Иванович наконец-то отошел от всей этой нервотрепки, но неожиданно выяснилось, что квартира, которую он купил в браке, непременно должна принадлежать его экс-супруге.
– С какой стати я должен тебе еще что-то? – недоумевал Немирович. – Ты же все, что хотела, получила. Я все тебе отдал.
– Потому что мы еще не развелись на тот момент, когда ты купил свою хибару, – шипела змеей в трубку бывшая супруга.
– Совесть, Аля. Есть такое красивое слово…
– Не говори мне про совесть. Да, я такая. Но ты-то, тапок старый, еще хуже. О совести заговорил. Взяточник.
Немирович стоял в центре своего кабинета и чуть не плакал. Абсурдность ситуации состояла в том, что он занимал начальствующую должность, снискал уважение, был авторитетом для других в своем окружении, но, черт возьми, его отчитывали словно мальчишку, и унижали, и обижали, и просто не давали спокойно дышать.
– А где же я жить буду, Аля? – стараясь быть спокойным, спросил он.
– Не моя проблема, – выплюнула жена.
– Хорошо, – сдался Вячеслав Иванович. – Дай мне время. Я отпишу тебе квартиру, но сначала найду себе другую.
– Пары месяцев хватит?
– Не знаю.
Он действительно не имел понятия, сколько времени ему надо, чтобы решить вопрос с квартирой. В делах недвижимости Немирович не разбирался. Слово «сделка» для него было ну пусть не пустым звуком, но понятием однозначным, не имеющим много вариантов. В случае с женой торг был неуместен. Он хотел бы быть умнее в этом плане, но вышло так, что решать подобные проблемы ему до сих пор не приходилось. Да и не умел он.
– Два месяца, – пригвоздила бывшая.
– Спасибо.
Он сел за стол,
