новую сковородку, потом мысль плавно перетекла к Але, так захотелось сделать ей что-то хорошее, полезное, купить ей, к примеру, красивое платье, туфли… Сколько же платьев и красивой обуви осталось в ее прежней жизни, в прежней квартире, прежнем шкафу… Сейчас же в старом желтом шкафу аккуратной стопкой лежало две пары джинсов и свитера, свитера… Она вспомнила Алю, у которой гардероб был примерно таким же… Только в отличие от Любы она жила в собственной квартире, доставшейся ей в наследство от тетки…
Люба вышла с мусорным ведром из квартиры, оставив ее приоткрытой, поднялась на один лестничный марш вверх — к мусоропроводу. Навстречу ей спускался молодой мужчина в джинсовой кепке, надвинутой на глаза. В руках — кричащий, ярко-красный пакет.
До мусоропровода она не дошла, остановилась, уставившись на лежащего ничком на полу, на черно-белых, шахматных плитках пола, залитого большой лужей крови, человека. Спутанные грязные волосы, джинсовая одежда, потертые коричневые башмаки. Кровь была свежей, не успела затянуться пленкой. Его только что убили. И ей почему-то было не страшно. Удивительное дело (мысль ее стремительно летела куда-то, навстречу какому-то логическому объяснению), ей не страшно потому, что все самое страшное ей пришлось пережить в стенах этой ужасной, старой, пропитанной запахами беды и подгоревшего лука квартире… Больше того, она почувствовала в себе прилив сил. Он, этот несчастный, был убит и не дышал… Она опустилась перед ним на корточки и положила палец на шею… Потом потрогала место на руке, где мог бы прощупываться пульс… Он был мертв. А она, Люба, была еще жива… Этого человека застрелили, а она, по сути, здорова. У нее ничего не болит… Но должна же она сделать что-нибудь для этого несчастного! Хотя бы вызвать милицию, чтобы по горячим следам схватили преступника, скорее всего, это тот самый парень в надвинутой на глаза джинсовой кепке…
— Я сейчас, — сказала она, обращаясь к мертвецу. — Мигом…
Так, с полным ведром, она вернулась домой и хотела было уже броситься к телефону, до него оставалось всего пару шагов, как сзади ее кто-то больно схватил за ворот рубашки, да так, что она застонала…
— Стой тихо… — услышала она тихий мужской голос.
Потом захлопнулась дверь ее квартиры, следом щелкнули запираемые замки… Все. Она поняла, что произошло. Убийца воспользовался тем, что она оставила дверь квартиры приоткрытой, и вошел туда. Спрятался…
— Я стою… — прошептала она. Надо было притвориться, что она ничего не поняла. Что она понятия не имеет, кто мог войти в ее квартиру: — А вы кто? Грабитель? Так у меня ничего нет. Я — безработная. У меня только продукты… мне подруга принесла… Я вообще-то болею…
— Да заткнись ты, балаболка.
Он схватил ее за руку и резко повернул к себе. Так и есть — джинсовая кепка на глазах…
Только теперь в лицо ей почти упиралось дуло пистолета. Того самого пистолета, который, возможно, еще был теплым от того первого и единственного выстрела, лишившего жизни парня, лежащего теперь в луже крови возле мусоропровода…
— Где ведро? — спросил убийца.
— Зачем тебе ведро? — удивилась Люба. А потом поняла — по содержимому мусорного ведра (в случае, если бы она бросила его на месте, рядом с трупом) можно было бы установить, кому оно принадлежит, следовательно, она стала бы для работников милиции свидетелем… Или что-нибудь вроде этого…
— Да вот же оно, на полу… — Она осторожно повернула голову к двери.
Парень снял кепку, и она увидела розовый ободок — рубец от тесной кепки на мокром от пота лбу. Лоб был низким, глаза маленькими, бегающими. Зато нос и рот у преступника были крупные. Да и вообще он был настоящим уродом.
— Значит, так, — сказал он тихо, но так, чтобы она его услышала. — Я поживу тут у тебя пару-тройку дней, пока все не утрясется. Не трону тебя, если не сделаешь глупостей…
— Только телефонный кабель не перерезай, — сразу предупредила она, — потому что, повторяю, за мною присматривают, как за больной… И если будут проблемы с телефоном, вызовут мастера, если же я не открою дверь — ее взломают или же… Если придет моя подруга, у нее есть ключи… надо что-нибудь придумать, вести себя естественно…
Убийца стоял и смотрел на нее, пытаясь понять, издевается она над ним или нет.
— Я серьезно… Если не веришь, пойдем, я тебе кое-что покажу…
Он пожал плечами, они вместе вошли в комнату, и он увидел разложенные на столе продукты.
— Видишь? Меня навещают, приходят ко мне… Я могу сказать, что ты мой друг, родственник…
Она хотела, чтобы как можно скорее прошли эти два дня и он исчез из ее жизни. Она сделает все, чтобы ему было здесь спокойно. Ей нет дела до того, кого он убил… Вернее, она сделает вид, что ей нет дела. На самом деле, когда он уснет, она, возможно, позвонит в милицию…
— Если ночью позвонишь в милицию, я застрелю тебя… — сказал он, словно прочитав ее мысли. — От твоей головы не останется ничего, как и от его головы… Ты видела его?
Она не переставала удивляться себе. Почему она его не боится? Почему ведет себя так, словно ей приходилось прежде каждый день встречаться с убийцами? Куда делись все ее страхи? Это неестественно… или… Или же именно такая встряска требовалась ей для того, чтобы прийти в себя?… Это была спасительная мысль, придававшая ей силы…
Сначала Эрол — мошенник и грабитель, теперь — убийца… Почему она притягивает к себе таких людей? Точнее — нелюдей?
— Тебя как звать? — спросил он ее.
— Люба. А тебя?
— Называй Саша. Нам жить с тобой здесь… Надо будет как-то обращаться друг к другу, — сказал он самым мирным тоном.
И тут он, увидев диван, подошел и рухнул на него, раскинул руки-ноги. Он отдыхал, приходил в себя после напряженных часов, минут, секунд… Ведь прежде, чтобы совершить то, что он совершил, ему надо было все обдумать, подготовиться, достать пистолет, выследить жертву… За что он убил того парня?
— За что ты его? — спросила она, подошла к столу, села на стул и взяла гранат. Принялась чистить.
— За дело. У тебя есть большая сумка? Спортивная?
— Нет. У меня вообще ничего нет. Только хозяйственная, да и то не моя — я нашла ее на балконе, она страшная, но если ее отмыть, то туда можно что-то положить…
— Нет спортивной сумки? Как же ты живешь? — спросил он ее, не открывая глаз.
— Не знаю. Сама себе удивляюсь.
— Замужем?
— Нет. Я живу одна и давно.
— А парня у
