– Не удивлюсь, если ты уже знаешь ответ.
– Он лежит на поверхности. Мистицизмом интересовалось всё руководство нацистской Германии, а, следовательно, он оказывал влияние на их политику. Так и в нашем случае. Давай попробуем узнать, что в этой истории было нужно хитрой лисе Канарису.
– Но, прежде я хотел бы услышать твои аргументы по поводу непричастности СС и Аненербе.
– Господи! Да чего вы все привязались к этому Аненербе! Уверяю тебя. Банальный научно-иследовательский институт со всеми положенными в таких случаях дрязгами, спорами и кляузами. Он даже финансирования приличного не имел. Более-менее хорошие деньги пришли, только когда там оп заказу военных стали проводить медицинские эксперименты. За это и попали потом в Нюрнбергский трибунал. Даже знаменитая экспедиция на Тибет, о которой столько много впоследствии писали, была ведь, строго говоря, проведена без их участия. Планов было много, писанины ещё больше, реальных дел чуть. Идеологи!
В том, что касалось идеологии, с дядей лучше было не спорить. Особенно, если он вдруг отозвался об этой сфере уничижительно.
– Все серьёзные дела проходили по ведомству Канариса. В нашем случае Зиверс просто использовал своё влияние в СС, чтобы помочь найти нужных людей и собрать информацию.
– Может ты знаешь, зачем это нужно было военной разведке?
– Над этим вопросом, ты помнишь, бились ещё наши энкавэдэшники в годы войны. Они так ни до чего и не додумались. Потому что военной разведке всё это было не нужно!
– Тогда кому же нужно, чёрт возьми!
– Тому, кто попросил о помощи и Зиверса, и Канариса.
Опытный лектор сделал торжественную паузу:
– Доктор Фридрих Хильшер!
– Мне это имя не говорит совсем ничего. Хотя, я его где-то встречал.
– В каких-нибудь публикациях об Аненербе. Именно этот человек был наставником Вольфрама Зиверса. Личность крайне занятная. Юрист по образованию, в университете защитил диссертацию сразу по двум специальностям «философия права» и «история права». Потом увлекался политикой, был одним из виднейших немецких идеологов 20-х годов. Не вдаваясь в тонкости, скажу лишь, что был он романтиком. Самая неподходящая доктрина для времён Третьего Рейха. Этот человек мечтал о возрождении языческой Германии, даже создал для этого так называемую Новую свободную церковь со своим циклом праздников, обрядностью. С чисто немецкой обстоятельностью Хильшер разработал точный распорядок богов, животных, блюд, цветов и камней. Кстати, он с большой симпатией относился в своё время к Советской России.
– Что твой романтик делал при Гитлере?
– Находился в тени. Видимо, сотрудничал потихоньку со своим учеником, возглавившим Аненербе. В 1944 году арестовывался на предмет причастности к покушению на Гитлера. Вынес все пытки, ни в чём не сознался и был выпущен. Уже после войны написал книгу, в которой утверждал, что активно участвовал в антифашистском Сопротивлении. Многие факты подтвердились.
– А почему ты называешь Зиверса его учеником?
– Потому что начальник Аненербе был последователем созданной Хильшером церкви. По её обрядам он венчался в 1934 году со своей женой, их же он совершил накануне казни в 1948 году. Хильшер специально навестил для этого Зиверса в тюрьме.
– Значит, вполне мог влиять из тени и на идеологию Третьего Рейха?
– Сам Хильшер утверждал после войны, что специально послал своего ученика в окружение Гиммлера, чтобы помогать Сопротивлению. Тёмная это история. Во всяком случае, связь с заговорщиками, пытавшимися убить Гитлера в 1944 году он поддерживал. Так что, этот интеллигент имел выход и на Канариса, и на бывшего посла в СССР графа фон Шуленбурга. Очень может быть, что был знаком и с Вальтером Николаи. Я же говорил – Хильшер в молодости испытывал симпатии к Советской России.
– Значит, ты думаешь, всё это затеял именно этот интеллигент, выдумывавший обряды и календари?
– Нет, конечно. Слишком мало фактов. Но их уже вполне достаточно, чтобы попробовать разложить кое-что по полочкам. Заканчивай с этими чудесными пирогами и принеси бумагу с карандашом. Как раз и Алексей поспеет с чаем.
Размышление не терпит суеты. Оно требует неторопливости и обстоятельности. И ничто так не способствует ему, как чай. Напиток мудрецов и поэтов, – добавил он с удовольствием свою любимую фразу.
Нужно отдать должное старому преподавателю. Он умел настроить аудиторию на нужный лад. Мы выпили по чашке крепкого ароматного напитка, и священнодействие началось. Карандаш вручили мне.
– Мы имеем несколько нитей, которые сплетаются в причудливый клубок вокруг усадьбы в селе Тереньга. Одна, уходит в Германию. Если наши предположения верны, то начало истории приходиться на двадцатые годы. Бурное время. Рождение нацизма, период духовных исканий, горечь поражения. А ещё расцвет мистицизма, повальное увлечение оккультными теориями. Другая ниточка уходит на Дальний Восток. Там живёт бывшая хозяйка усадьбы, ищет дороги в таинственную Шамбалу Рерих. Именно оттуда чекист Крайнов, бросив блестящую карьеру, зачем-то перебирается в захудалую деревеньку в Симбирской глуши. Твой отец, почему-то связал эти события. Значит, между Рерихом, бывшей помещицей и странным поступком консула в городе Урумчи увидел некую связь.
Если мы обратимся к предшествующей биографии Николая Рериха, то снова окажемся в послевоенной Европе в самой гуще оккультных игр. А это уже епархия нашего драгоценного библиографа.
Если концы тайны канули в воду, то в этой мутной воде их и надо искать. Верно, Алексей?
Молчаливо внимавший всё это время нашей беседе, маг откликнулся с поспешной готовностью:
– Я много в своё время увлекался Рерихом. Да и среди моих знакомых есть такие увлечённые им люди… – Алексей сделал многозначительную паузу, чтобы мы могли прочувствовать степень увлечённости, каких-нибудь дам бальзаковского возраста, свихнувшихся на эзотерических учениях. Дядя даже тактично кашлянул:
– Хотелось бы, чтобы всё это было в рамках материализма.
Легко сказать. После событий последних дней я уже сам был готов поверить во что угодно.
И одни возникают, другие уходят,
Прошептавши молитву свою.
И ушедшие – в мире, незримые, бродят,
Созидая покров бытию.
Константин Бальмонт. Воздушный храм.
На следующий день меня назначили дежурным по кухне. Алексей ещё затемно уехал в Москву, за материалами о Рерихе, бывший преподаватель лжеучений, ни свет, ни заря заперся с самоваром в своём кабинете, а я, в одиночестве, слонялся по дому и саду, залитым ярким майским солнцем.
Не зря говорили наши предки, что утро вечера мудренее. То, что вчера казалось таинственным и зловещим, сейчас, под весёлое щебетание птиц и мягкий шелест травы, представлялось совсем иначе. Загадочные сокровища мирно спят в своих укромных уголках, дремлют в пыльных архивных папках былые интриги, а на могильных камнях прежних героев и злодеев ласково поблёскивает утренняя роса.
«Спящий в гробе мирно спи, жизнью пользуйся живущий!» Так, кажется, говорил ещё старик Жуковский.
Дядя с библиотекарем со страстной готовностью вцепились в возможность хоть как-то разнообразить свои дачные будни. Тайна захватила их и увлекла в бумажные моря. Самое прекрасное плавание. И впечатлений сколько угодно, и безопасно, и комфортно. Мне же хотелось отдохнуть от всего этого. Прав был мой отец, говоря, что о приключениях лучше всего читать в книгах. Сколько раз я вспоминал эти слова, сидя в засаде, или пробираясь ночью по неизвестной тропе. Служба в Средней Азии дала мне возможность досыта нахлебаться и романтики, и экзотики, взяв за всё это дорогую цену. Платой за жизнь полную приключений стало одиночество. Но даже оно не казалось столь уж тяжёлым в это прекрасное утро.
Пройдёт совсем немного времени, и зацветут старые липы, посаженные ещё после войны моим дедом и здесь, на даче, настанет совсем райская пора. Хорошо бы разделаться со всей этой историей до середины июня, чтобы поваляться всласть, где-нибудь в уголке сада, вдыхая густой медовый аромат.
Тут я вспомнил, что у меня осталось ещё одно незаконченное дело в Ульяновске. Нужно вернуть ключи от снятой на два месяца квартиры. Срок как раз истекает в конце июня. Потом я опять вспомнил угрюмый замок, отгородившийся от повседневной суеты маленьким сквериком и синеглазую девочку, с восторгом рассказывающую страшные истории на залитой солнцем утренней дороге.
Мысли медленно, но верно уводили меня далеко отсюда, в тихую провинциальную глушь, где так хорошо идти по просёлку, окружённому лесами. А я ведь так и не проверил, изменились эти дороги за последние восемьдесят лет или нет.
Эта мысль показалась мне хорошим поводом прервать чистку картошки. Времени до обеда полно – успею. Посижу полчасика над старыми картами, помечтаю. Занятие это нравилось мне с детства. В самом деле, что может быть более романтичным и будоражащим воображение, чем старая карта. Деревни, давно исчезнувшие хутора, теперь уже уничтоженные храмы. Оттиск ушедшей жизни.
