Глава 18
Клим предоставил Урванцевой для допросов свой кабинет, а сам осваивал кресло Князева. Елена Петровна, наклонив голову вперед, внимательно ловя каждое слово, выслушала вахтера, дежурившего в ночь убийства Ермакова. Это пока был главный свидетель, потому что он, во-первых, слышал выстрел, а во-вторых – вахтеры обычно наблюдательные люди. Она сопоставляла, взвешивала, неторопливо задавала вопросы:
– В котором часу вы слышали выстрел?
– В десять минут второго, я тогда посмотрел на часы, проснулся и посмотрел. Даже не понял, что выстрелили…
– Вам сдают ключи от кабинетов, кто в ту ночь не сдал?
– Ермаков… Ах, ну да, его же… Последнее время допоздна сидит у себя главный инженер, а то и ночует в кабинете. А мне что – пускай. И в ту ночь он тоже остался.
– Кто еще?
– Колчин всегда забывает сдать ключ.
– Так сдал он ключ или не сдал?
– В тот раз сдал. Точно помню…
– Колчин сдал ключ, – перечисляла она действия зама Князева, а вахтер подтверждал кивками головы, – потом вышел отсюда, направился к автомобилю и выехал с территории завода, так? Вам ведь с места дежурства видна площадка перед зданием?
– Я не присматривался, куда он пошел, – растерялся вахтер. – Он сдал ключ, я записал в журнал, повесил его… и все.
– Значит, вы не видели, как Колчин выходил отсюда?
– Раз сдал ключ, значит, вышел.
– А кто еще задержался?
– Референт Князева. Он часто задерживается и в тот раз был здесь до семи, ушел, потом в восемь вернулся… забыл что-то… ну и опять ушел в девять… или в полдесятого, я не помню точно, потому что не записывал.
– Скажите, запасной выход есть в этом здании?
– А как же! На случай пожара, но он всегда заперт.
– Покажите-ка мне его.
Вахтер повел ее к лестнице, спустившись немного ниже первого этажа, он показал дверь, расположенную напротив входа в подвал и бомбоубежище. Пожарный ход был перекрыт железной перекладиной, на которой висел небольшой замок, слегка поржавевший. Урванцева подошла ближе и повернулась к вахтеру:
– Сидя на своем месте, вы не видите, кто и когда здесь проходит, так?
– Не-а, не вижу. Мне главное – посторонних на входе не пропустить.
– Значит, вы не видели, как Ермаков заходил в подвал?
– Не-а. Я спал.
Она потрогала замок – дужка оказалась перекушенной.
– Как просто, – сказала самой себе.
– Я вот еще что вспомнил. Ермаков брал ключи от чужих кабинетов. Зачем – не говорил. Потребовал – я дал.
– Кто приходит на работу раньше всех?
– Референт Пал Палыча, потом секретарши.
– А после той ночи, когда вы слышали выстрел, Оскар тоже появился первым? Или еще кто-то пришел рано?
Вахтер задумался, потом вспомнил:
– Оскар и Колчин.
– Они пришли поодиночке?
– Э… нет, вместе, поздоровались за руку и подошли ко мне.
– Во сколько это было?
– В половине девятого, а в девять пришел мой сменщик.
– Спасибо, вы свободны.
Вернувшись в кабинет, она попросила пригласить главного инженера. Спартак Макарович прибежал (именно прибежал, а не пришел), как сноп, свалился на стул и обмяк, остановив потерянный взгляд на следователе.
– Здравствуйте, – сказала она. – В ночь убийства Ермакова вы находились в этом здании…
– Я его не убивал.
– Отвечайте на мои вопросы, – мягко сказала она, подозревая, что главный инженер на грани инфаркта. – Вы ничего не слышали в начале второго ночи? Я имею в виду выстрел?
– Нет.
– Вы спали?
– Нет.
– А почему вы задержались на работе?
– Документацию привожу в порядок. Личную тоже. Видите ли, мы разрабатываем проекты, за которыми будущее. Скоро здесь будут другие хозяева, у меня нет желания передавать свои идеи чужим людям.
– Кто-нибудь еще задержался так поздно?
– Не знаю. Около одиннадцати я вышел в туалет… и мне показалось, что я не один здесь.
– Вам показалось или вы действительно были не один?
– Показалось, что свет горит в приемной. То есть через дверную щель пробивался свет… мне почудилось, там кто-то есть.
– И кто же там мог быть?
Он несколько раз пожал плечами, вздохнул.
– А вы не знаете, зачем Ермаков оставался на работе?
– Мы как-то с ним говорили… поздним вечером он зашел ко мне и поинтересовался, почему я здесь, а я забыл спросить, почему и он задержался.
Урванцева чуть подалась к нему и полушепотом спросила:
– Это так странно, Ермаков остался на работе и был застрелен в подвале. Лично вы кого подозреваете?
– Никого! – воскликнул он, ужаснувшись.
Следующий вопрос она медлила задавать, чувствуя его бесполезность. Спартак Макарович запрограммировал себя на один ответ: ничего не видел, ничего не слышал, ничего никому не скажу.
– Спасибо, вы можете идти. – Он двинул к двери, взялся за ручку, но Урванцева остановила его: – Значит, вас никто не видел в час ночи?
– А кто меня должен видеть? – разволновался он. – Я находился у себя… один…
Следующим она допрашивала Колчина. Он был спокоен, но заметно утомлен и расстроен. Урванцева по внешним признакам угадала, что человек он мрачноватый, пессимист, слегка флегматичный, но дружелюбный – ровно настолько, насколько позволяет его сдержанная натура. Урванцева начала беседу с вопроса:
– Расскажите, где вы были в ночь убийства Ермакова?
– Дома.
– Кто это подтвердит?
– Жена.
– А еще кто?
– Жена уже не свидетель? – проворчал Колчин, однако по всему было видно, он чего-то подобного ждал. – Почему вы задаете эти вопросы мне: где был, кто подтвердит? Ну некому подтвердить. Я не выношу мусор поздно ночью, не гуляю с собакой – у меня ее нет, не буяню, поэтому соседи подтвердить не могут, что я находился дома. Дети тоже не могут, они учатся в Питере.
– Не стоит так нервничать, – бесстрастно сказала она, хотя внешних признаков нервозности в нем не было. На краю стола лежали листы, Урванцева передвинула их к нему. – Посмотрите список. Видите, сколько фамилий? Все эти люди работают здесь, я буду их допрашивать и задавать те же вопросы. Начала опрос с вышестоящих, а вы уж подумали, будто я подозреваю вас.
– Ничего я не подумал, – буркнул он, отвернувшись в сторону. Ему стало неприятно и стыдно, что какая-то баба раскусила его. – Если на то пошло, я сам все время думаю – кто?
– Кто застрелил Ермакова? – уточнила она. – Не хотите поделиться своими мыслями?
– По логике, чужой сюда проникнуть не мог, хотя… я ничего не исключаю.
– Вы хотите сказать, что Ермакова убил тот, кто работает в этом здании?
– Ну да, да! Мне так кажется. А может, это совсем не так.
– А причина? Согласитесь, должна быть веская причина. Ночью, в подвале… Как думаете, зачем Ермаков пошел туда?
– А зачем он брал ключи от чужих кабинетов? Однажды я видел, как Ермаков сдавал вахтеру несколько ключей, я даже сказал об этом Князеву.
– И что Князев?
– Отнесся к этому равнодушно. Он в последнее время изменился, такое ощущение, что ему безразлично, потеряет он завод или нет.
– У Князева с Ермаковым были конфликты?
– Разумеется. В рабочем порядке.
– А у вас с Ермаковым?
– У нас разные сферы деятельности, исключающие конфликты. Споры случались, как у всех людей.
– Насколько мне известно, вы тем утром пришли на работу раньше всех… Зачем?
– Ну вы даете, – хмыкнул он. – В связи с известными событиями мне не сидится дома. Если завод от нас уйдет, нам придется искать работу, никто не оставит бывших сотрудников. Разве усидишь тут дома?
– Что ж, у меня все. Если нетрудно, пригласите референта Князева.
Колчин задержал взгляд на лице Урванцевой, но на нем не отразилось ничего, чтобы понять, какие выводы сделала эта женщина, которая больше смахивала на мужика в юбке. Уж слишком она суха, сурова, деловита, а ее глаза пронзали Колчина насквозь, невольно вселяя в душу первобытный страх. Он вышел, через минуту следователь уже разглядывала Оскара – молодого, красивого, явно неглупого человека, аккуратно и прилично одетого.
– Скажите, Оскар, трудно было получить место у Князева?
– Я прошел по конкурсу. Есть другое слово – кастинг.
– Год назад, да? А какое у вас сложилось впечатление о коллективе? Я спрашиваю о тех людях, с которыми вы чаще всего встречаетесь.
– Нормальное.
– Это обтекаемый ответ.
– А какой вы ждете? Мне посчастливилось устроиться на хорошее место сразу после школы референтов, так везет далеко не каждому.
– Ну а позже?
– Мне нравится работать у Князева.
– Говорят, он жесткий человек, грубый.
– Всякое бывает. Пал Палыч фанат своего дела, такие люди не всем нравятся. Кстати, без жесткости невозможно руководить крупным предприятием, народ у нас особенный, кнут понимает лучше, чем пряник. Но Пал Палыч не скряга, ценит специалистов, его любят и понимают, грубость прощают, потому что он без повода не буйствует. У нас ведь очень неплохие заработки по сравнению с другими предприятиями города.
