Он щупал, вертел, восторгался какой-то маечкой на бретелях... Сергей скрестил руки на груди и только головой вертел, глядя то на товар, то на Рената, то на продавщицу, сделавшую комплимент, не ему, разумеется:
– У вас прекрасный вкус.
– Еще бы, – буркнул Сергей. – У него вкус самца.
– Беру, – сообщил Ренат и отправился к кассе.
– А Маргарите Назаровне кто трусы и все прочее будет подбирать? – идя за ним, ворчал Сергей.
– Извини, в бабушкином белье я не разбираюсь, доверяю тебе, сделать выбор – сказал Ренат.
Сергей посоветовался с продавщицей, затем снова отправил Рената в кассу. Наконец, они вышли на улицу с покупками.
– Ну ты и спец... – протянул Сергей. – На глаз размер определил, я б так не смог. На фига столько бабок потратил?
– Ты разве не любишь смотреть на женщину, одетую в тонкое, изящное белье? – удивился Ренат.
– Я люблю смотреть на нее, когда она без всего.
– А я сначала люблю в белье, потом снимать его...
– Стой, – прошипел Сергей. – Это он!
1925 год. Петро и Васька.
Он приехал среди ночи – усталый, взмыленный, злой. Умывшись под краном на общей кухне, вошел в комнату. Петро приподнялся, спросил отчего-то шепотом:
– Васька, ты?
– Кто ж еще? – отозвался тот, снимая гимнастерку. Услышав шевеление на кровати брата, вяло поинтересовался: – Кто там с тобой?
Петро подскочил, надел штаны и предложил:
– Выйдем, покурим?
Васька не отказался, понимая, что брат привел бабу и не хочет, чтоб она слышала их разговор. На кухне никого не было, рано еще, братья закурили, а поскольку Васька молчал, Петро, раздираемый любопытством, начал с вопроса:
– Как съездил?
– Встретил за хутором ее и Яурова. Одних. Дед еще там был на телеге.
– Значит, убил, – сделал вывод Петро.
– Нет.
– А чего тогда ездил? – Петро вытаращил красные (то ли от водки, то ли от бессонницы) глаза. – Ездил чего?
– Застрелить хотел... Лошадь у них вертелась, боялся в нее попасть.
– Ну и положил бы всех вместе с лошадью. На тебя ж смотреть страшно, ты, Васька, как с креста снятый. С каких пор лошадей жалеешь?
– Лошадь ни при чем. В Катю боялся попасть.
– Что?!! – вытянулась физиономия у брата. – Боялся в Ка. А кто такая Катя?
– Белогвардейка, – опустил голову Васька. – Зовут ее Катериной, я ж говорил тебе.
У Петра лицо превратилось в неживую маску. Наступила минута молчания. Вдруг он зажмурился и тряхнул головой, будто избавляясь от наваждения, потом поднес папиросу к губам, но она погасла. Петро чиркнул спичкой, глубоко затянулся едким дымом, который защипал в горле, откашлялся. Наконец он обрел дар речи:
– Что-то я не пойму, Вася. Ты тут бесился, ненавистью захлебывался, четыре месяца ее искал. Нашел. Поехал. Вот скажи мне, своему брату: зачем ты туда ездил?
– Забрать Катю.
– Забрать?!! – Петро чувствовал, как у него мозги сворачиваются в трубочку. – Зачем она тебе?! Ответь мне, ради бога!
– Любить, – тихо вымолвил младший братец.
Петро взмахнул руками и ударил себя по бедрам, а монолог его вылился в сплошной рев отчаяния:
– Ну-у... Нет, любить... Кого!!! Васятка, она тебя без глаза оставила, а ты – любить?! Она – контра! Была ею и будет. Вася, тебе любить некого? Я приведу любую и сколь угодно штук, ты только покажи. И люби хоть всех разом, хоть порознь... Вася! Вася, так не бывает.
– Бывает, – мрачно проговорил тот. – Когда она всадила в мой глаз осколок, меня враз и заклинило. Думки только о ней были, все нутро мне выжгли. Потом я ее подзабыл, а когда встретил... Хочу ее, только ее, понимаешь?
– Не-а, не понимаю, – развел руками Петро и зло процедил: – Что там любить, а? Ну, раз так у тебя горит, чего ж не воспользовался? Скрутил бы Яурова, отодрал бы на снегу Катьку и успокоился бы! Ничего в ней не имеется такого, чего нет у других баб, уж поверь.
Васька еще ниже опустил голову и переменил тему:
– У тебя там кто?
– Да бабенка приблудилась, завтра уйдет. А ты... – Петро положил руку на плечо Васьки, заглянул ему в единственный глаз. – Забудь о Катьке, не нужна она тебе. Ради себя же и забудь.
Тот покивал, согласившись, и снова закурил.
Петро любил брата, потому не оставлял его без присмотра. Ненависть он понимал и уважал, ненависть – это сила, двигающая народными массами и сметающая все на своем пути. Но то, что открылось в Ваське, сильно беспокоило его именно потому, что к ненависти не имело никого отношения. Не доходило до него, как можно хотеть до одури одну бабу, да еще кого! Ту, которая покалечила! И чтобы показать брату, насколько прекрасна жизнь в их нынешнем положении, он устраивал попойки с потаскушками, под шумок нашептывая Ваське:
– Гляди на Шурку, бедра у ней, что два мешка, – тугие, будто песком набиты. А Маруська нравится, скажи, нравится? Пощупай сиськи, они ж, как мячи! Понял! Тебе по нраву бывшие. Бери Соньку. У Соньки папаша был урядником! А хороша-то как! Сейчас прогоню всех, ты только скажи.
Васька щупал, целовался, оставался с потаскушками наедине и валялся с ними в койке на радость заботливому брату, однако в нем что-то надломилось, хотя, может, раньше Петро просто не замечал надлома. Зато заметил, что как только у Васьки выдавался свободный денек, он надолго исчезал. Стало интересно – куда. Петро решил проследить за ним. К тому времени у него имелся служебный автомобиль с водителем, так что ему не надо было тереть зад о седло. Привязав коня в роще неподалеку от хутора Барвинского, Васька, таясь, пробрался поближе к хатам и приставил к глазам бинокль.
– Ведьма проклятая, – процедил Петро, тоже наблюдая за братом в бинокль и догадавшись, кого тот высматривает. – Эдак Васька совсем ума лишится. Чем она его приворожила?
И придумал: женю его. Нашел подходящую, интеллигентную, голодную, которая на все согласна лишь бы выжить, а Васька ни в какую. Петро закипел:
– Чего ты маешься? Иссох уже весь. Думаешь, я не ведаю, куда ты ездишь? К ней. К Катьке. Была б тебе полюбовницей – тогда бы я понял, а так-то зачем? Чего надрываешь себя? А хочешь, выкрадем Катьку и делай с ней, что пожелаешь.
– Не надо, – отказался мрачный Васька. – Она беременная.
– Тогда я не знаю...
Петро заходил по комнате, потирая затылок. Ну и проблему на пустом месте соорудил братец! Старший отличался от младшего изворотливым умом, и он придумал, каким способом привести Ваську в чувство.
– Но запомни: коль умом тронешься, я ее, суку, сам порву на куски. Вместе с выводком прикончу, жилы вырву, так и знай.
– Не тронусь, – пообещал Васька.
И все же Петро удовлетворен не был, а впоследствии, наблюдая за братом, лишь убедился: это другой Васятка. Все осталось при нем, а другой, будто не он вовсе – недоступный и непонятный. Он закрылся даже от Петра, больше молчал, мало пил, с бабами меньше водился. Книжки начал читать! Нет, если б он Маркса читал да Ленина – кто ж против? Но он же читал черт знает что! Ходил чай пить к ученому соседу, засиживался у него до полночи, тот давал ему на свое усмотрение книжки. Ну какие он мог дать книжки? Буржуазные. Зачем коммунисту, занимающему ответственный пост, читать сочинения какого-то графа Толстого? Что он там полезного почерпнет? Перемены в брате Петро приписывал только белогвардейской ведьме. Но Васька остался при уме, что и спасло ее. С другой стороны, умный разве ж будет таким? Не зная, что предпринять, дабы вернуть брата в нормальное русло, Петро растерялся, но помалкивал.
– Точно он, – повторил Сергей довольным тоном. – Неси покупки в машину, понаблюдаем за ним.
Инвалидная коляска с молодым человеком стояла на самом видном месте. Летняя камуфляжная форма на калеке красноречиво говорила о том, что он пострадал в горячей точке, но это еще ничего не значило, потому что подобная одежда продается на вещевых рынках, носят ее все кому не лень. Под одеждой угадывались крепкие мышцы, что совсем не вязалось со словом «инвалид». Навскидку ему было лет тридцать, возможно, чуть больше, производил он приятное впечатление – аккуратиста, а не ханыги, был выбрит, подстрижен, наглажен. И лицо не жалкого попрошайки, униженно протягивающего руку, но умное, с открытым взглядом серых глаз. На его коленях лежала кепка, туда прохожие изредка кидали деньги. Еще одна деталь, бросившаяся в глаза: инвалид не благодарил за подаяние, принимал его с достоинством. За час наблюдения за ним, который потратили Ренат с Сергеем, чтобы проверить обстановку, нищего никто не прогонял, что было нетипично.
