Бабкин кивнул. Конечно, он помнил.
– Интересная особенность, – заметил он. – Сильная личность была ваша Юлия Михайловна.
На крыльце раздалось сопение, послышался стук сброшенного ботинка, и Димка прискакал на веранду на одной ноге. В руке он сжимал доску с непонятными углублениями.
– Вот, посмотрите, – ткнул он доску под нос Бабкину. – Арбалет!
Снаружи послышался возмущенный голос Кости:
– Это не арбалет, а только заготовка! Димка, иди сюда! Дядя Сережа, не смотрите, он еще недоделан!
– Нам прищепка нужна, – доверительно сообщил Бабкину Димка. – И резинка. Мы будем ворон стрелять.
– Нет, не ворон. – Костя появился в дверях. – Будем по мишени стрелять стрелами. Мам, можно?
– Можно, можно, – рассеянно ответила Маша, и тут взгляд ее упал на кроссовки сына. – Костя, почему в обуви на веранду заходишь? Брысь!
Вместо Кости мимо нее за дверь стрелой промчался Димка, вспомнивший про одну обутую ногу. Костя на материнский призыв не обратил особого внимания.
– Сухо же в саду! – оправдался он. – Мам, мне за молоком сегодня нужно идти? – заторопился спросить мальчик, заметив, что она собирается высказать ему все, что думает о чистоте его кроссовок.
– За молоком? – задумалась Маша. – Нет, Костя, наверное, не надо. Там еще осталось в банке.
– Вот и хорошо! – обрадовался Костя. – А то не хотелось идти. Мам, ты нам резинку дашь? Только толстую!
– У меня нет, – огорчилась Маша. – Нужно Веронику дождаться. Или из твоих трусов вынуть.
– Из трусов не надо, – вмешался Бабкин. – У моей тетушки, Костя, есть черный сундучок, а в нем сто мотков резинок. Заходи, мы с тобой вместе выберем.
– А тетушка разрешит? – настороженно спросил Костя. – Ругаться не будет?
– Тетушки никогда не ругаются на любимых племянников, – усмехнулся Бабкин. – К тому же мы ей не скажем.
Мальчик улыбнулся и уже собирался уходить, но тут Бабкин сосредоточился на том, что только что кольнуло его слабой иголочкой.
– Костя, – с легким недоумением спросил он, – ты за молоком к Леснику ходишь?
– К нему, – ответила вместо сына Маша. – А что?
– Степан Андреевич человек незлой, детей любит, – ответил Сергей. – Почему же ты сказал, что не хочешь к нему идти?
Костя задумался, остановившись в дверях. Наконец посмотрел прямо на Бабкина карими глазами, в которых играло солнце, и проговорил с Машиными интонациями:
– Во-первых, он пьяный. Во-вторых, он меня про тетю Веронику расспрашивал. Мне не понравилось.
– О чем расспрашивал? – хором спросили Маша и Сергей.
– Ну, – пожал плечами Костя, – как она себя чувствует… не переживает ли из-за дяди Мити… – Нахмурился и припомнил: – Еще сказал что-то вроде того, что, может, для тети Вероники будет лучше, раз дядю Митю в тюрьму посадили. Кажется, так.
Маша с Бабкиным переглянулись.
– Спасибо, Костя, – кивнул Сергей, и мальчик тут же выскочил за дверь, а секунду спустя его голос уже зазвучал где-то в глубине сада. – Странно, от Лесника я такое не ожидал услышать, – задумчиво проговорил он. «Значит, мальчика расспрашивал про Веронику… Почему же сам не пришел посочувствовать?»
Он поднялся со стула.
– Дойду-ка я до Степана Андреевича, побеседую с ним немного, – сказал Бабкин Маше. – Что-то не нравится мне в его интересе, вот только что – сам не пойму. Сюда бы Макара, он у нас отличается обостренной интуицией.
– Я с тобой пойду, – внезапно решила Маша. – За мальчишками Ирина присмотрит. Ты не возражаешь?
Бабкин не возражал, и пять минут спустя они быстро шли по направлению к дому Лесникова, подгоняемые смутным ощущением, что Степану Андреевичу есть о чем рассказать им.
Лесник промаялся полдня, сам не понимая, отчего. Улегся было в кровать, но голова оставалась тяжелой, словно колокол, и временами так же гудела, мешая заснуть. Морщась и кряхтя, Степан поднялся, побродил бесцельно по двору, доплелся до пруда за задним двором и полчаса сидел на берегу, наблюдая за водомерками, стремительно скользившими по черной глади. Пруд по краям затянулся ряской, и Лесников решил в ближайшие дни почистить его. «Запустил я все, запустил, – сокрушенно подумал он. – И дом, и огород, и даже Машку с Глашкой. Пасу их кое-как».
У воды ему стало лучше – голова перестала болеть, ушла тошнота. Лесник смотрел на воду, по которой плавали мелкие ярко-зеленые листочки, но видел лицо Вероники – заплаканное, нежное. Вероника грустно смотрела на него большими голубыми глазами, беззвучно шевеля губами. Степан моргнул, и видение исчезло.
«Любит она мужа, – с болезненной откровенностью сказал себе Лесник. – Страдает без него, дураку понятно. Беда, беда… Эх, не по своему хотению нужно поступать, а по совести. Совесть-то осталась у тебя, Степан? – спросил он самого себя. – Или всю пропил? Видать, не всю. А с тобой что делать? – Теперь перед его мысленным взглядом появилось лицо человека, которого он встретил утром возле бани. – Не объяснишь, не уговоришь…»
Сзади послышались шаги, и обернувшийся Лесник увидел человека, о котором только что думал. Встал и шагнул ему навстречу.
– Привет, – сказал подошедший. – Еле нашел тебя. Никак, рыбы решил наловить?
– Вот что я скажу тебе, – начал Степан, пропуская вопрос мимо ушей. – Надо пойти, признаться во всем. Много не дадут, если с повинной прийти, точно говорю.
– С повинной? – переспросил человек, усмехаясь.
Но, увлеченный своими рассуждениями, Степан расценил его усмешку неправильно.
– Да, да! – горячо продолжил он, ухватившись за мысль о повинной. – Повиниться надо обязательно, самому же легче станет, это тебе я, Лесник, говорю! А то, понимаешь, там человек безвинно сидит, а по нему, может, родные плачут… детишки… – Он размышлял вслух, говоря себе все то, что боялся сказать раньше. – Пойдем прямо сейчас, а? – попросил он, боясь, что человек передумает. – Вдвоем-то легче! Все расскажешь, покажешь, а я тебе свидетелем буду.
«Совсем пропил все мозги, – оценил его человек. – Заговаривается, скоро до белой горячки дойдет».
– Вдвоем легче, – вслух сказал он, и Лесник, обрадованный тем, что с ним так легко согласились, заулыбался. – Твоя правда.
Маша с Сергеем шли все быстрее и быстрее.
– Куда мы так несемся? – наконец, запыхавшись, спросила она. Бабкин замедлил шаг.
– Уже почти пришли, – успокоил он. – Вон за тем оврагом его дом. Надеюсь, Лесник не пошел своих зверей пасти.
По утоптанной тропинке они обогнули овражек и вышли к участку Лесника. Дверь в дом была распахнута настежь, а по двору бродили две козы. У одной из них на шее болталась замусоленная веревка.
– Степан Андреич! – громко позвал Бабкин, заходя во двор.
Козы подозрительно покосились на него и отошли в сторону.
– Тетушка говорит, они умные, как собаки, – сообщил Сергей, поднимаясь на крыльцо и громко стуча по косяку.
– Надеюсь, незваных гостей не кусают? – Маша отодвинулась в сторону, но козы и не собирались подходить. Одна улеглась под кустом полыни, вторая встала возле нее, отвернувшись от Маши и Бабкина. Белый хвостик ее мелко подергивался.
– Нет его, – Сергей вышел из дома. – Очень странно.
– Почему странно?
– Потому что он один почти никуда не ходит, всегда водит коз за собой. Над ним поначалу в деревне смеялись, потом привыкли.
– Может быть, отошел ненадолго? – предположила Маша, обходя двор и обнаруживая за домом сарай.
Дверь в сарай была открыта, изнутри пахло лежалым сеном, землей и навозом. Маша наклонила голову и заглянула внутрь, но в сарае было пусто. Что-то, шурша, метнулось мимо нее к стене, и она чуть не вскрикнула, но вовремя опомнилась. «Мышь!» Мышей Маша не боялась.
– Может, и отошел, – раздался позади нее голос Бабкина, и Маша резко обернулась, чуть не стукнувшись головой об косяк. – Осторожно, не ушибись! – Он положил ладонь ей на голову, защищая от удара. Волосы на ее макушке нагрелись от солнца и были такими теплыми, что от неожиданности Сергей чуть не отдернул руку. Быстро взглянув на него, Маша вынырнула из сарая и прищурилась на козу, по-прежнему игнорировавшую их.
– Куда она смотрит? – вслух подумала Маша, ни капли не интересуясь этим, просто, чтобы сказать что-нибудь.
– Между прочим, на пруд. – Сергей задумался на секунду, потом двинулся в ту сторону, куда смотрела коза.
Маша пошла за ним.
– Считаешь, он к пруду пошел? – негромко спросила она. – Зачем?
– Не знаю, – пожал плечами Бабкин. – Давай проверим на всякий случай.
Тропинка обогнула густой куст шиповника и вывела их к небольшому, почти идеально круглому пруду. «Искусственный», – поняла Маша. Будто отвечая ее мыслям, Сергей негромко бросил через плечо:
– Сам же Степан его и вырыл много лет назад. Чтобы воду для полива брать.
Бабкин остановился, покачал головой:
– Нет его здесь, Маш. Давай возвращаться.
Она молчала сзади, почти уткнувшись носом ему в спину. Он слышал ее дыхание – странно прерывистое, как будто она запыхалась.
