Майкл удивился. «Проделать работу» означало переспать с женщиной. Странно, что Тессио воспользовался этим выражением.
— Над обоими, — ответил Майкл.
— Уверен? — спросил Тессио.
— Я видел их мозги.
В машине была запасная одежда для Майкла. Через двадцать минут он уже находился на борту итальянского торгового судна, которое держало курс на Сицилию. Через два часа судно отплыло, и из своей каюты Майкл видел огни Нью-Йорк-Сити, напоминающие костры ада. Он чувствовал огромное облегчение. Подобное чувство он уже однажды испытал… Бой за остров продолжался, но его легко раненного вели в госпиталь. И он испытывал тогда облегчение, подобное теперешнему. Пусть все черти ада выскочат теперь наружу, его здесь не будет.
Через день после убийства Солоццо и капитана Мак-Клуски по всем участкам нью-йоркской полиции был разослан приказ: не будет отныне ни азартных игр, ни проституции; никаких сделок с мафией, пока не будет схвачен убийца капитана Мак-Клуски. По всему городу были проведены облавы.
Позднее, к семейству Корлеоне с вопросом, не согласится ли оно выдать убийцу обратился представитель остальных семейств города. В ответ ему было сказано, что семейство Корлеоне к делу отношения не имеет. В ту же ночь взорвалась граната на аллее Корлеоне в Лонг-Биче: ее бросили из автомобиля, который приблизился к перекрытому цепью участку дороги, а потом на всей скорости удалился. В ту же ночь в маленьком итальянском ресторанчике в Гринвич-Виллэдж были убиты два «гарпуна» семейства Корлеоне. Война пяти семейств 1946 года началась.
Небрежным движением руки Джонни Фонтена избавился от присутствия слуги.
— До свидания, билли.
Чернокожий слуга поклонился и вышел из огромной гостиной. Это был, скорее, дружеский поклон, чем поклон слуги, да и он требовался лишь для соблюдения приличия: у Джонни Фонтена были гости.
Джонни решил провести этот вечер с Шарон Мур, девушкой из Гринвич Виллэдж в Нью-Йорке, приехавшей в Голливуд, чтобы попробоваться в фильме знаменитого, но уже старого сатира. Случайно она оказалась возле съемочной площадки, где снимался фильм Вольтца с участием Джонни. Девушка показалась ему свеженькой, очаровательной и умелой, и он решил пригласить ее в ту же ночь к себе на ужин. Она, разумеется, не могла отказаться.
Шарон Мур ждала, наверно, что он накинется на нее, как в своих фильмах, но Джонни терпеть не мог голливудского отношения к «кускам мяса». Он никогда не спал с девушкой, если его не привлекало в ней что-то особенное. Кроме, разумеется, случаев, когда был сильно пьян и просыпался с девушкой, о которой ровным счетом ничего не знал. Теперь, к тридцати пяти годам, женатый второй раз и фактически не живя с женой, он не ощущал особого полового голода. Но что-то в Шарон привлекло его.
Сам он никогда много не ел, но хорошо знал, что красивые молодые девушки часто морят себя голодом, чтобы отложить деньги на наряды, и во время свиданий набрасываются на еду: поэтому на столе было множество всякой снеди и самые разнообразные напитки: шампанское в ведре со льдом, виски, водка, коньяк. Джонни сам поставил на стол бутылки и приготовленные заранее тарелки с едой. Кончив есть, они пошли в гостиную, одна стена которой была стеклянной и выходила прямо на тихий океан. Он положил груду пластинок Эллы Фитцджеральд на патефон и сел на диван рядом с Шарон. Потянулась обычная, пустая беседа: где родилась, была ли в детстве красивой или уродливой, замкнутой или веселой… Он знал, что подобные расспросы трогают девушку и возбуждают ее, а это необходимо для нормального финала.
Они прильнули друг к другу. Он поцеловал ее в губы — дружеский и не слишком горячий поцелуй — и так как она этим удовлетворилась, удовлетворился и он. За огромным квадратным окном темно-синий тихий океан распростерся под лунным светом.
— Почему бы тебе не проиграть одну из своих собственных пластинок? — спросила Шарон. Голос ее возбуждал. Джонни улыбнулся. Его забавляла эта игра.
— Я не типичный голливудец, — ответил он.
— Но все же проиграй мне несколько твоих пластинок, — попросила она. — Или спой. Как в фильмах. Я растаю, как те девушки на экране.
Он засмеялся. Несколько лет назад, он точно так и поступал, и результат был всегда одним и тем же: девушки старались казаться более сексуальными, чем были на самом деле, и вели себя так, словно за ними следило невидимое око телекамеры. Теперь же он и не собирался петь: во-первых, он уже два месяца не поет, не полагается на свой голос. Во-вторых, любителям невдомек, в какой степени голос певца зависит от техники — всех этих микрофонов, усилителей и динамиков. Он может, конечно, проиграть свои пластинки, но ему будет неприятно слушать свой молодой голос, как неприятно лысеющему и полнеющему пожилому человеку видеть себя на экране молодым и в расцвете сил.
— Мой голос не в форме, — сказал он. — И кроме того, мне надоело слушать самого себя.
Они отпили из своих стаканов.
— Я слышала, что ты прекрасно сыграл в новом фильме, — сказала она. — Правду говорят, что ты снимался бесплатно?
— За символическую плату, — ответил Джонни.
Он встал, чтобы наполнить ее стакан водкой, потом угостил ее сигаретами, на которых золотыми буквами было отпечатано его имя. Она затянулась сигаретой и отпила из стакана, а он снова уселся рядом с ней. В его стакане водки было намного больше, чем в ее. Это помогало согреться и возбудиться. Ситуация была обратной той, в которой находится обычный любовник. Вместо того, чтобы напоить девушку, он должен был напиться сам. Девушки, в противоположность ему, всегда были готовы отдаться. Последние два года были настоящим адом для его эго, и он укреплял его этим простым способом: проводил ночь с молодой девушкой, несколько раз ужинал с ней, потом покупал дорогой подарок и очень тактично — так, что самые чувствительные из них не обижались — отделывался от нее. Теперь они с полным правом могли утверждать, что у них «что-то было» с великим Джонни Фонтена. Это не было настоящей любовью, но и отмахнуться от этого было не просто, особенно если девушка была хороша собой. Он ненавидел пошловатых девиц, которые спали с ним, а потом бежали рассказывать подругам, что переспали с великим Джонни Фонтена, неизменно добавляя, что им приходилось испытывать и большие наслаждения. Но больше всего поражали его мужья, которые говорили ему, что прощают своих жен и что даже самой преданной жене можно изменить с таким знаменитым киноактером и певцом, как Джонни Фонтена. Его просто воротило от этих речей.
Джонни очень любил песни Эллы Фитцджеральд, их чистоту и выразительность. Это было единственной вещью, которую он понимал, но понимал он ее лучше кого бы то ни было на свете. Теперь, откинувшись на спинку дивана и потягивая водку, он ощущал желание петь, нет, не петь, а подпевать Элле Фитцжеральд. Но этого нельзя было сделать в присутствии посторонних. Он спокойно положил руку на бедро Шарон, во второй руке продолжая держать стакан с водкой. Бесхитростно, не притворяясь чувственным мальчиком, ищущим любовного жара, Джонни приподнял шелк платья, чтобы обнажить белое, как молоко, бедро над сетчатым чулком, и как обычно — несмотря на то, что он был близок со множеством женщин — Джонни почувствовал, как по всему его телу разносятся струи тепла. Чудо все еще совершается, но что он будет делать, если и это подведет его, как подвел голос?
Теперь он был готов. Он поставил стакан на длинный мраморный коктейльный столик и повернулся к Шарон. Он был очень уверен, но в то же время деликатен и нежен. В его ласках не было ничего непристойного. Он поцеловал ее в губы. Ответный поцелуй был горячим, хотя и не страстным, но в этот момент он предпочитал именно такой. Он ненавидел девушек, тела которых вдруг вспыхивали, словно механические машины, готовые к эротической деятельности после прикосновения к волосатому включателю. Потом он сделал то, что проделывал обычно и что его самого никогда не возбуждало. Медленно и нежно он просунул кончик пальца глубоко между бедер. Некоторые девушки даже не чувствовали этого первого шага к совокуплению. Некоторых это сбивало с толку, они не соображали, в чем дело — он маскировал свои действия крепким поцелуем в губы. Некоторые, казалось, движением таза всасывали в себя его палец. Разумеется, перед тем, как он стал знаменитостью, встречались девушки, которые просто отвешивали ему пощечину. Это была вся его техника и обычно она не отказывала.
Реакция Шарон была необычной. Она приняла все — прикосновения, поцелуи, но потом оторвала свой рот от его, медленно отодвинулась к спинке дивана и взяла в руку стакан. Это был холодноватый, но решительный отказ. Такое иногда случалось. Редко, но случалось. Джонни тоже взял свой стакан и зажег сигарету.
