Поэтому якобы и радиопозывной у него – «Железный Амир», и именно Железным Амиром, Эчиг-Амиром, звали его соратники, приближенные и не очень люди, а также журналисты, репортеры и все остальные, кто этих репортеров и журналистов слушал и читал. Даже сами федералы – рядовые, младший офицерский состав – могли выразиться примерно так: «Железо опять на Дагестан попер, пидор бородатый...», не особо вдумываясь, что стоит за этим прозвищем.
И только старшие офицеры да начальство в Кремле по негласному уговору упрямо звали его Амиром Коптоевым, как значилось в его советском еще паспорте, а людей его – бандформированием Коптоева, попросту – «Коптоевцами». Они не верили ни в металлический протез, ни тем более в титано-никелиевый скелет, хотя допускали, что в голове у этого человека сидит пара железных осколков, которые не дают ему покоя...
Амир Теймурович Коптоев, по их сведениям, в 80-е годы был дважды судим – за разбой и изнасилование. Освобожден досрочно в 93-м. Во время грузино-абхазского конфликта примкнул к бойцам «Кавказской конфедерации», воевал на стороне абхазцев, там познакомился и сошелся с приближенными к Дудаеву боевиками. Позже возглавил организованный им же полк «Джихад». Во время первой Чеченской войны проявил себя как жесткий, хитрый и настойчивый командир, способный добиваться поставленных целей любой ценой. После заключения Хасавюртских соглашений занимал вице-премьерские должности в правительстве республики. Затем рассорился с Масхадовым, уехал в Пакистан. Вернулся во время второй Чеченской войны, собрал новый полк – «Ахарский Джамаат», численностью более 300 человек. Воевал, убивал. Организовывал крупные теракты в Москве, Волгодонске, Ессентуках. «Рейдил» в Нальчик и Моздок. Руководил прорывом в Аргунском ущелье весной 2000-го. Участвовал в захвате и расстреле 126-й мотострелковой бригады под Буйнакском. Уничтожил подразделение миссии Красного Креста в Тухчаре, при этом лично убил трех человек...
Даже они, русские генералы, вынуждены были признать, что есть в Коптоеве зачаток какой-то легенды, страшной легенды, которую будут рассказывать после того, как их самих, генералов, забудут, и многих других забудут тоже. Может, природная удача Коптоева тому виной. Ведь убивали его много раз – во время бомбежки в Курчалое, в перестрелке у села Комсомольского, опять-таки во время штурма Грозного в 95-м... И посмертные снимки публиковали, и даже видео крутили по центральным каналам. А все равно оказывалось, что не он там, другой. А сам Коптоев жив-здоров, ну или хотя бы просто жив, и опять дает знать о себе очередным налетом, засадой, взрывом, каким-нибудь изуверством несусветным, поистине легендарным... Вот-вот.
Может, не столько удачей своей все-таки запомнится Коптоев, сколько жестокостью. Такое забыть сложно. Сотни людей, похороненных под обломками домов в Москве и Волгодонске. Посылки с отсеченными пальцами и ушами, которые отправлялись на адреса солдатских матерей. Видео с пытками и убийством русских летчиков, где Коптоев лично ломал пленным руки и ноги, пробивал арматурой животы, давил людей на своем «гелендвагене», отрезал им головы.
«Пленный живет, чтобы умереть» – это для Коптоева правило и принцип. Пуля и нож – для счастливчиков, ямы-«гнилушки», где живые люди постепенно превращаются в плесень – для всех остальных. Говорят, только одному пленному русскому офицеру удалось уйти живым от Амира. Только одному. Хотя в это мало кто верит: ни один не ушел. Никто не вырвется из железных рук Эчиг Амира.
В Чечне его последний раз видели в июле 2007-го, когда под селом Белгатой его группа расстреляла из засады колонну войск МВД. Коптоевцы сумели уйти, но через два дня были окружены и уничтожены в соседнем селе Герменчук. Самого Коптоева среди убитых не оказалось. Где он, жив ли он, гуляет по свету или ржавеют его железные кости в сырой земле – неизвестно.
* * *
Короткая дуга по кольцевой, поворот на Дмитровское шоссе. Пять-шесть километров – и вот он, Долгопрудный, бывший рабочий поселок, бывший научный городок, ныне еще одна база по сбыту подмосковной недвижимости.
25-этажные «паруса», серые «панельки». Стайка коттеджей на восточной окраине. Еще дальше, под знак «Тупик через 1,2 км». Дорога сужается, теперь это практически однорядка – правда, очень ухоженная. Или ей просто редко пользуются. Подъем на холм, спуск, плавный поворот направо и сразу – стоп. Тимур съехал на обочину, выключил двигатель, отщелкнул из кабины замок багажника, положил руки на рулевое колесо.
– Сделай тоже, чтобы руки было видно. На бардачок положи. Ждем здесь.
Бородатый Лема, который никогда еще здесь не был, который Амира в глаза даже не видел, спросил:
– А чего ждем? Он что, приехать сюда должен?
– Нет, – сказал Тимур. – Просто ждем.
Лема сделал, как было велено. Слева лес, справа холм. Впереди дорога идет под уклон, теряется метров через пятьсот. Наблюдательные вышки в лесу? Снайперы на холме? Он не стал ничего спрашивать, только смотрел, надеясь заметить тайный знак.
Так и не заметил. Впереди вынырнул им навстречу забрызганный грязью «уазик», развернулся рядом. Выбежали двое, резво оглядели кабину, багажник.
– Поехал, поехал, не стой! – сердито крикнул один.
Тимур осторожно, малым ходом повел машину, будто боялся ненароком соскочить с прицела невидимого снайпера. Вскоре впереди вырос высокий железный забор с воротами. Квадратный кусок фанеры с надписью «Агрофирма „Калинка“. Ворота почти сразу отъехали в стороны. Дорожка из тротуарной плитки, коекак подстриженная трава с запутавшимися в ней высохшими прядями. Каменный сарай. Теплицы. Двухэтажный дом под старой шиферной крышей. Даже коттеджем его не назовешь, не хватает чего-то. Обычный дом, в общем.
Заехали под навес, остановились, вышли. Тимур выбросил на сиденье свой «стечкин», захлопнул дверцу. У Лемы оружия с собой не было. С крыльца к ним спустился лысый и крепкий, как гриб-боровичок, парень в спортивном костюме, вяло махнул в воздухе рукой. Тимур и Лема повернулись к машине лицом, уперлись руками в крышу, расставили ноги. «Боровичок» обыскал их, потом как ни в чем не бывало обнялся с Тимуром.
– Ассалам алийкум, Тимур!
– Валийкум салам!
Амир ждал на втором этаже, в большой комнате с одним-единственным крохотным окном, больше похожим на бойницу. Горел яркий свет, горел камин, было жарко. От пола до потолка – ковры, увешанные старинным оружием. Между клинками и колесными пистолями приютился экран ЖКИ-телевизора, под ним –полка с видеотехникой и игровая консоль «Плейстейшн». Ни столов, ни стульев, никакой мебели.
Среднего роста мужчина в темных брюках и рубашке навыпуск стоял у окна, спиной к вошедшим. Обернулся. Пепельно-серые волосы, прозрачные глаза, узкий безгубый рот над рыжеватой бородкой.
– В следующий раз отправлю туда тебя самого, Тимур! Пусть так и будет, попомни мое слово! Толковым ты бываешь, только когда все делаешь сам – от начала и до конца!
Кажется, он улыбался. Возможно, шутил. Обнялись по-вайнахски – едва коснулись друг друга. Тимур и Лема разулись, уселись прямо на ковер.
– Да-а, досада меня берет! Спать не могу, представляешь? Немного еще, триста метров каких-то, и был бы в Руссне кипеж почище, чем в Пиндосии в 2001-м! – проговорил Амир со своей неопределенной интонацией: то ли серьезно, то ли подшучивает. – Триста метров, а-а! Мозги куриные, что поделаешь. Верно, Тимур?
Тот сдержанно кивнул.
– Я тебя и не виню, поверь. Это старая беда. Я это понимаю. Издержка, как это называется... У кого голова на плечах, тот пояс не наденет, да и я не предложу. К чему? Зачем? У таких людей другие задачи, им другие дела делать надо. Вот тебе, например. Или другу твоему – тебя как зовут, друг?
– Лема я... Лема Садоев! В Закан-Юрте родился!
Лема встал, склонил голову.
– Молодец, Лема, садись. Чеберлойская кровь, хорошая кровь!.. – Амир опять повернулся к Тимуру. – Ну, а эти женщины – какой с них спрос? Ничего не видели, Москву эту по телевизору и по карте смотрели, в город приехали – паника! Хорошие женщины, достойные, ничего не хочу сказать. Но это как ржавой киркой по танку. Даже хуже. Потому что по танку они даже не попали...
Амир потянулся, поднял с пола пульт, включил телевизор. На экране замелькали желтоватые лица – подземка, толпа. Вдруг яркая вспышка качнула камеру и оператора, на миг сделала изображение черно-белым. Дым. Картинка будто бы застыла, остановилась. Но это не так. Сквозь серые клочья постепенно проступает паническое судорожное мельтешение, бег. Раскрытые рты, выпученные глаза. Кровь. В фокус попадают тяжелораненые с лицами, как рыхлый снег. Мертвый мужчина без головы. Девочка с пробитой грудью. Впечатанное в колонну тело – не понять уже, кто это, мужчина или женщина, старик или подросток.
– Оператор почти случайно там оказался, едва сам не погиб, – сказал Амир, потирая пальцем глаза. – Но повезло. А если запись есть, то и без денег не останемся. Хочешь, Тимур, тебя курьером отправлю? Я тебе доверяю. А ты мир посмотришь, Красное море, все такое. Хадж заодно совершишь – надо ведь и о душе позаботиться, верно?
