Максим, по примеру Сергея, отложил подшивку кителя:
– Всё равно уже криво получается.
Игорь отбросил в сторону китель с нитками и иголкой и, глубоко вздохнув, выругался:
– Твою!.. – получившееся весьма эмоционально.
– Не парься, Игорёк, – подбодрил Разумовский, – за неделю уж сделаешь шеврон. Ты лучше расскажи, как прошло всё?
– Да, нормально всё прошло, – неохотно ответил Кириллов.
– Что, – съязвил Максим, – всё так страшно?
Игорь включил свой сарказм.
– Ну, точно лучше всех тех, с кем встречался ты.
Разумовский прыснул со смеху.
– В общем, – продолжил Игорь, – симпатичная девчонка. В жизни как на фотках, смахивает чуток на татарку. В принципе, всё, как мне нравится. Высокая, фигурка стройная, грудь – маленькая и аккуратная, ножки – м-м-м. Замутить можно.
– Жахнул? – бросил Разумовский прямо в лоб по существу и настолько же беспардонно, насколько прямо.
Это его качество ни Кириллову, ни Доментьеву, конечно, неудобства не доставляло.
– Серёга, ты в своём репертуаре, – усмехнулся Максим.
– Нет, ну а что такого-то, – искренне удивился Разумовский, – вполне нормальное явление, если тёлка нравится. Чего сиськи мять? Что касается меня…
Игорь перебил набирающие философские обороты рассуждения товарища.
– Ты-то кобелек ещё известный. У тебя одна дорога – с девкой в койку, ни одной юбки мало-мальски красивой мимо себя не пропустишь.
– Да пошли вы! – Сергей демонстративно сел к друзьям спиной. Он, конечно, не обижался никогда, ну или почти никогда, но в любом случае не на лёгкий сарказм Игоря.
– Ну и что дальше? – подхватил начинание Сергея Максим.
– Посидели в кофейне на Манежной площади, выпили по чашке лате. Даже как-то поболтать особо не удалось, она всё время как заведённая по телефонам болтала. Потом проводил до дома, она снимает квартиру на «Кожуховской», у подруги. На прощанье в подъезде поцеловались, хотя она говорила, что не «такая – жду трамвая», – и подытожил, – в общем, завтра ужинаю у неё.
– Герой-любовник, – довольно усмехнулся Сергей, – как зовут-то принцессу в съёмной башне заточения?
– Наташа.
Дверь комнаты, скрипнув, открылась, и все трое обернулись.
В проёме показалась коротко стриженая голова командира группы Хемлёва Алексея.
– На завтра изменили расписание, – быстро протараторил он и тут же поспешил скрыться.
– Эй, – окликнул его Сергей, – пятигорский горец, куда погнал, как сайгак. Что за изменения-то?
Хемлёв недовольно поморщился.
– Сам точно не знаю. Второй парой будет вроде как лекция. С Центрального Аппарата тип, Архангельский, что ли фамилия».
– Ну что ты? – пробормотала Наташа и ласково провела ладошкой по небритой щеке Сергея, – не принимай всё так близко к сердцу.
Её лёгкое и нежное прикосновение вывело Разумовского из задумчивого состояния.
– Да нет, – улыбнулся он, – всё хорошо. С чего ты взяла, что я воспринял всё так, – он немного замялся, подбирая выражение, – тонко?
– Не знаю, – пожала плечами Наташа, – просто у тебя такой странный взгляд, напряженный, не знаю, как объяснить. Ну, примерно, как у загнанного охотниками дикого зверя. Если честно, он даже немного испугал меня.
Разумовский обнял Наташу и повалил на кровать.
– Р-р-р! – наигранно прорычал он, – сейчас этот горный зверь покажет тебе всю дикую природу.
И скрылся под одеялом.
– О! – только и воскликнула Наташа, откинувшись на подушки в блаженной улыбке, закусив от удовольствия нижнюю губу.
Разумовский, облачённый лишь в халат, шлёпая босыми ногами по дорогущему паркету, спустился на кухню, намереваясь приготовить себе бутерброд или два. После пары часов, проведённых в постели с Наташей, организм требовательно настаивал на пополнении сил, которые были с таким усердием потрачены на удовлетворение мужской похоти.
– Не спится?
Разумовский, напрягшийся от неожиданности, обернулся на звук. Не совсем трезвый Архангельский развалился на диване с бутылкой красного вина, чем вызвал у Сергея неподдельное удивление. Ведь майор всегда как внешне, так и внутренне представлялся ему невозмутимо-трезвым человеком, знающим, что и как делать, и которого просто никогда нельзя застать врасплох.
«Может сейчас нам явился настоящий майор с эмоциями искренними, а не показными», – размышлял Разумовский.
– Я думал, вы уехали, – ответил Разумовский.
– Ну, – Архангельский поднялся с дивана, – вот, решил остаться.
– Что-то не так? – спросил Разумовский, открывая холодильник и доставая оттуда продукты для приготовления планируемого бутерброда.
Архангельский соврал.
– Нет, всё нормально.
«Как желаешь!» – пожал плечами Серёга и принялся за резку колбасы.
– Через три дня, – после непродолжительной паузы начал Архангельский, – ты отбываешь в Москву, а дальше – в зависимости от указаний, которые ты там получишь.
Разумовский чего-чего, а такого поворота событий явно не ожидавший и ошарашенный новостью, чуть не порезался.
– Как?
– Указание поступило шифртелеграммой сегодня утром, – Архангельский положил перед Сергеем сложенный пополам листок бумаги.
Вытерев руки о халат, Разумовский развернул бумагу.
– Архангельскому. Лично. Совершенно секретно, – и, бормоча себе под нос, начал читать, – обеспечить прибытие «Р.» в Центр к 17 апреля для получения задания и последующего прохождения инструктажа.
Архангельский почти вплотную подошел к Разумовскому.
– Эй, – попытался встряхнуть он Сергея, – это должно было случиться. Как бы ты морально ни готовился к этому дню, никогда точно не знаешь, когда он придет. Часто даже опасаешься этого дня. Главное, помни всё то, чему мы тебя тут учили, и, возможно, в ответственный момент это спасёт жизнь тебе и твоим товарищам.
Разумовский пристально смотрел на Архангельского, и в этот момент казалось, что в мире ближе этого сурового, а подчас и жёсткого человека никого не существовало.
– Я не умею говорить, – майор слегка запнулся, подбирая слова, – я всегда воевал, а не говорил. Да и сейчас я, собственно, хочу просто процитировать тебе одну вещь, которую прочёл недавно в книге, вот только автора не помню уже. «Истории нужны легенды, отчаянные подвиги и благородные примеры, пламенные речи, храбрые герои и великие победы. Победители забывают предательства и трусость, лицемерие и кровь. Правда остается правдой. А ложь становится историей».
Разумовский молчал, уставившись на майора, пораженный тем, что услышал.
– Я и все инструкторы, что учили тебя, – в голосе Архангельского не сквозило строгим нравоучением, – пусть и по ускоренной программе, но мы хотим пожелать тебе удачи. Каждый из инструкторов – это небольшой кирпичик в истории твоей жизни. Я не могу просить тебя запомнить каждого, я лишь прошу не забывать те знания и умения, что они в тебя вложили. Постарайся не превратить свою жизнь в историю. Это будет для нас большей наградой, чем всё остальное.
Сергей провел на этом объекте год. С изнуряющей интенсивностью и скрупулезностью его готовили к одной, лишь Богу известной, миссии, и в момент прощания он совершенно растерялся.
– Куда бы тебя ни отправили, – продолжил Архангельский, – и какое бы задание ни дали, запомни, что полагаться ты сможешь только на себя. Там будешь ты и противник. Противник, которого, возможно, придется любить как родного. Не думай, что «свои» тебе помогут, ибо для них ты будешь «чужим». Не полагайся на «чужих», ибо они тебе «не свои». Делай то, что должен. И не переживай о том, что о тебе скажут после. Правда остается правдой.
Архангельский обнял Сергея, потом резко отстранился и ушёл, оставив Разумовского один на один с собой.
Глава: Ход Питерса (часть III)
Штаб-квартира ЦРУ, Лэнгли, август 2008 года
«На КВ частотах продолжает работу ранее выявленная радиостанция. Осуществляется частичный её перехват. Расшифровка невозможна. Независимость».
Джонатан Питерс вертел в руках июльскую радиограмму, поступившую с корабля «Индепендент», и его одолевали мрачные мысли.
– Что ты задумал, Константин? – обращаясь сам к себе, пробурчал Питерс. – Какую игру ты затеял?
Щелкнул интерком и выдернул директора ЦРУ из задумчивости.
– К вам господин Джек Ричард, сэр, – доброжелательным голосом сказала секретарь Маргарет.
– Пропустите, – коротко отдал распоряжение Питерс.
Ричард не просто вошёл, он буквально ворвался в кабинет Питерса, радостный.
– Это прекрасно! – воскликнул он, направившись к другу, однако удивленный задумчиво-мрачным выражением его лица, остановился на полпути.
