Тыквоголовый исподволь наблюдал за Левшой, стараясь угадать реакцию, и что-то его насторожило.
– И не думай, – сменив интонацию и переходя на "ты", опережающе предостерег он Левшу, – назад дороги нет. Слишком много знаешь. И ничего не стоишь. А на счет "шпротов" правильно подметил. Их не надо было брать с собой в побег.
– Я побывал на 17-ом отряде. Со "Шпротами" все понятно – угрюмо ухмыльнулся Левша – так же, как и с бронежилетом, о который я во время побега, чуть напильник не сломал. А в тот последний вечер в умывальнике, когда на кону стояла ваша мужская честь, вы надевали пояс "верности" или всё пустили на самотек?
– Ситуация у вас была под контролем и я это хорошо понимал – опять переходя на "вы", ответил Тыквоголовый – мы, по роду своей профессии, тоже много читаем классиков. И, в частности Джека Лондона. Постановка была разыграна идеально. Вы только заменили ворона черным котом. Но кот в той ситуации подходил еще лучше. Вам бы сценарии писать и снимать фильмы. У вас, наверняка, есть режиссерские данные. Обстановка немного обострилась, когда мы пошли через промзону. В мои планы это не входило, нас там не прикрывали и я не контролировал ситуацию. Риск имел место. Но, так или иначе, вы все правильно рассчитали. Погода была на нашей стороне.
"Мягко стелешь, сука комитетская – улыбнулся про себя Левша – пойди, расскажи это своей старенькой бабушке, а потом, спрячь свой вонючий гонорар туда, куда тебя, после отбоя, собирался осчастливить престарелый гомосексуалист Лисий Хвост. Только так затолкай, что бы ничего ни торчало. И пойди, расцелуйся с госзаказчиком. Эта компания всё больше напоминает пятую бригаду. А мне ты по этой жизни больше не попутчик. Ну, ничего. Я от бабушки ушел и от дедушки ушел. И от тебя, Плешь-Папье, тоже уйду. И не приведи тебе встретиться со мной на равных. Тогда посмотрим, чей козырь старше".
Теперь Левша до конца понял, что тогда, в ПКТ произошла ошибка.Его приняли за кого-то другого. но решили использовать как расходный материл в грязной игре. Понял, что ему определили роль пешки в длительной, многоходовой комбинации, а после этого его жизнь не будет стоить и ломаной копейки. Понял, что встречи с Витькой Лепешко, Чичиковым и Тыквоголовым – звенья одной цепи. Все стало на свои места. Его технично вывели из лагеря, снабдили деньгами на первое время и держали под "колпаком". А теперь, по их плану, настал его час. Но они просчитались.
Левша вспомнил Никанора Катсецкого, однажды сказавшего;
– Я раб Божий и никто мне не указ.
"При самом неудачном раскладе, есть шанс, которым воспользовался Мартин Иден – подумал Левша. – Возьму прозвище "Суицид", уйду в свой последний побег и уплыву в путь невозвратный. Той дорогой, которой ушел Никанор Катсецкий. Туда, где трусливый дым-домашняк молит о пощаде обезглавленных, но не сломленных стеблей подсолнуха. Но предварительно напишу рассказ под названием "Самоубийца, мир которого не смог поместиться в лагерной тумбочке".
P.S. Упражняясь в изучении немецкого языка, в газете "Die Zeit", Левша наткнулся на интервью немецкого летчика, сбившего в конце войны самолет, которым управлял Антуан де Сент Экзюпери.
"Если создатель "Маленького принца" не был самоубийцей – подумал он,- то самоубийство двух других талантливых писателей – военных летчиков не является системным. Скорее всего, сработал закон парности случаев. Или просто Хемингуэй и Гари слишком любили женщин. И не умели и не хотели стареть, хотя это единственный способ жить долго.
Наверное, они поняли, что по мере угасания либидо, не представляют интереса для Природы и, как вечные победители, не смогли с этим смириться?"
Часть четвертая
Откровение от Иоанна Богослова
Последние несколько дней Левша просыпался с таким же радостным чувством, как в детстве на Новый год, и с твердой верой в неизбежность, и неотвратимость перемены к лучшему. Давно забытое, почти неповторимое чувство, каким-то необъяснимым образом, сулило невероятную удачу и вселяло уверенность, что главный праздник его жизни еще впереди. Это ощущение появилось после того, как он, готовясь к соревнованиям по плаванью, нашел в парке, рядом с беговой дорожкой, в мокрой траве, растрепанную Книгу Святого Письма. Библия была без обложки, листы промокли, слиплись и текст почти не поддавался чтению. Скорее всего, Книга пролежала в траве много дней. Левша завернул Библию в курточку и принес домой. Когда Книга подсохла, и её можно было листать, он заметил, что не хватает последних страниц. Библия заканчивалась на Откровении Святого Иоанна Богослова, словами:
"И поклонялись зверю, говоря: кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним?"
Соревнования ветеранов спорта по плаванию памяти Баки, проходившие в бассейне "Акварена", неумолимо близились к окончанию и зрительские трибуны постепенно пустели. А счастливые победители, всем своим видом показывающие, что есть еще порох в пороховницах, украдкой поглядывая на блестевшие у них на груди медали, горделиво спускались по парадной лестнице и шли в буфет праздновать победу.
Левша подал заявку на самую длинную дистанцию, рассчитывая только на свою выносливость. В отличие от подавляющего большинства участников, он не был профессиональным пловцом, и техника у него была не очень. На короткой дистанции у него не было шансов на победу. А в состязании на полтора километра у него был, хотя и не большой, но шанс.
Примостившись на лавочке в дальнем углу спортивного зала, где, в ожидании очередного заплыва, разминались пловцы, и внимательно наблюдая за ветеранами, он понял, что очень немногие смогли сохранить свою былую физическую форму. В основном, здесь собрались спортсмены, которым было далеко за тридцать пять, и неумолимый Хронос уже успел оставить на них отпечаток в виде нескольких лишних килограммов, что наверняка ухудшает гидродинамику и выносливость, и непременно скажется на тысяче пятистах метрах.
Для сухопарого Левши, который готовился переплыть Ла-Манш и за одну тренировку проплывал десять- двенадцать километров, это была не дистанция. Два первых километра он только разогревался. Но со скоростью у него дело шло туговато. Как ни крути, а он был самоучкой и, это были его первые соревнования по плаванию.
Улучив удобный момент, Левша обратился к одетому в униформу распорядителю, объявившему очередную дистанцию, и спросил время своего заплыва.
– Не волнуйтесь, уважаемый, – вежливо ответил жизнерадостный молодой человек, похожий на приказчика, – тысяча пятьсот последняя дистанция. Не прозеваете.
К трем часам спортзал почти опустел и Левша почти с полной уверенностью мог предположить, что оставшиеся спортсмены и есть его предполагаемые соперники. И если судить по их внешнему виду, то у него все-таки был шанс попасть в тройку призеров. К этим заслуженным пловцам как нельзя лучше подходило слово ветеран. В особенности, к странноватому типу, горделиво державшемуся в стороне от остальных.
Сухощавый, высокий дедуган был, старше Левши лет на семь. Одетый в расписной атласный халат, золоченые туфли с загнутыми вверх носками и пестрый шарф, закрывающий нижнюю часть лица, он скорее напоминал бы персидского шейха, решившего инкогнито тряхнуть стариной, если бы не венчавшая его голову старая буденовка со споротой звездой, оставившей на вылинявшем сукне неизгладимый след.
В отличие от остальных. Буденовец ни минуты не сидел на месте, а размахивая рукавами халата и, напоминая сказочную птицу, готовящуюся к взлету, чуть прихрамывая на левую ногу, нетерпеливо расхаживал из угла в угол.
"Каким ветром сюда занесло этого хромого старикана? Может он хочет таким необычным способом свести последние счеты с жизнью и умереть от перегрузки в конце дистанции? – подумалось Левше. – Что же, смерть, достойная настоящего мужчины. Гораздо лучше, чем на мокрой больничной койке, вдыхая запах пролежней, застарелой мочи и пота".
"Кажется, я это накаркал", – с легким укором совести подумал Левша.
Сквозь туманное марево, исходящее от зеркальной поверхности бассейна, он наблюдал, как коченеющее, скользкое тело старикана, не дотянувшего до финиша несколько метров, суетящиеся люди выловили из воды, уложили на мокрый резиновый коврик и безрезультатно делали искусственное дыхание. Картина была малопривлекательная.
Левше вдруг почему-то стало жаль этого непоседливого старика, как будто он потерял давно забытого, но, без сомнения. очень близко знакомого человека.
"Зря он решился плыть полторы тысячи, – вяло подумал Левша, – проплыл бы "полтинник" или "сотку", мог и медальку хапнуть за счет возрастной категории. Порадовал бы внуков, а может и правнуков. А умирать все-таки лучше было на поле для гольфа. Такое окончание жизненного пути смотрелось бы более эстетично. Но для этого надо было, как минимум, стать членом гольф клуба. А в буденовке его туда бы не пустил фейсконтроль".
