Николай Зорин - Сестра моя – смерть

Вениамин Балаклав, а попросту Венька, был информационной палочкой-выручалочкой Андрея, дорогостоящей, но зато весьма эффективной. Для него не существовало никаких секретных баз, никаких закрытых доступов. «Если информация есть в Сети, значит, она есть у меня», – хвастливо говорил Венька. Имелось у Вениамина и еще одно бесценное качество: он почти всегда был дома. Работал преимущественно по ночам, днем отсыпался. Сейчас, в восьмом часу вечера, когда приехал Андрей, для него было самое начало рабочего дня.

Балаклав встретил его с какой-то неправдоподобно большой кружкой в руке.

– Привет! – бодро поприветствовал Андрея и отхлебнул из кружки. Поймав заинтересованный взгляд, с гордостью объяснил: – Подарок благодарного клиента, вернее, клиентки. Вмещает семьсот грамм. К ней еще и специальный коврик прилагается, с подогревом. Удобная вещь! Ставишь на коврик, и у тебя постоянно горячий кофе. Германия. Высший класс.

– Ага, высший класс, лучше не бывает, – засмеялся Андрей – к чудесам технического прогресса он был равнодушен. – А мои клиенты и клиентки мне, кроме проблем, ничего не презентуют. Ни тебе чашек с ковриками, ни самоваров с термосами. Еще счастье, если трупом не одарят.

– А что, опять все так плохо? – Венька с сочувствием посмотрел на Андрея.

– Как сказать. – Андрей неопределенно повел головой. – В общем, я к тебе опять с просьбой. Мне нужна информация о Зое Федоровне Икониной. Двадцать лет назад она была прописана в нашем городе, где сейчас, не знаю. Сможешь помочь?

– Ну, – Вениамин горделиво выпятил грудь, – если информация есть в Сети…

– Да, да, я знаю.

– Тогда присядь. – Венька кивнул на заваленное журналами и газетами кресло. – Можешь прессу почитать. Как ты говоришь, Иконина? Зоя Федоровна?

Андрей кивнул и принялся разбирать газетно-журнальные завалы, чтобы расчистить себе место. Вениамин сразу сел за компьютер и с большим воодушевлением включился в работу, из чего Андрей вывел, что наличность у него в полном дефиците.

Кресло было огромным, как Вениаминова чашка, – мини-диван, а не кресло – и таким усыпляющее мягким, что, как только он туда опустился, почувствовал, до какой степени устал. Глаза стали сами собой закрываться, мысли вдруг разбежались, остались одни образы: Аристов тянется дрожащей рукой к бутылке, но почему-то никак не может дотянуться, Евгения берет под руку Алену Озерскую, но тут же падает как подкошенная, у светлогорского киоска «Роспечать» собирается толпа – привезли свежую прессу… «Надо бы позвонить Насте, – уже совсем засыпая, подумал Андрей, – предупредить, что задержусь», – но с места не сдвинулся.

– Вставайте, граф, рассвет уже полощется! – гаркнули вдруг над ухом. Андрей открыл глаза – перед ним стоял компьютерный проныра Венька и довольно бесцеремонно тряс его за плечо.

– Черт! Как это я?… – Андрей испуганно вскочил. – Который час?

– Скоро десять.

– Утра?! – Он в ужасе заметался глазами по комнате, с перепугу, что так проспал, и спросонья никак не мог отыскать окно.

– Вечера! – Венька засмеялся.

– А что же ты… рассвет?

– Это я так, образно. Кофе хочешь?

– Фу, черт! Как ты меня напугал! – Андрей снова опустился в кресло. – Кофе хочу.

– Ну, идем тогда на кухню, заодно перекурим.

Вениамин включил электрический чайник, достал из шкафа банку «Нескафе», придвинул к Андрею чашку и сахарницу.

– Самообслуживайся!

– Как наши дела? – Никитин соорудил кофейный напиток. – Нарыл что-нибудь?

– А то! Только информации не так чтобы очень много, да и ничего интересного. Сейчас!

Вениамин поставил на стол свою бездонную кружку, с которой, видимо, так и не расставался все это время, как обжора младенец с молочной бутылочкой, сходил в комнату и принес распечатку.

– Вот, тут у меня все досье. Итак, Зоя Федоровна Иконина, сорок пять лет, проживает на улице Февральской, в доме тридцать семь – не знаю, где в нашем городе Февральская, никогда даже не слышал о такой. Иконина – фамилия по мужу, в девичестве – Решетова. Пробыла замужем недолго, меньше года, потом развелась. Имеется дочь двадцати лет, Любовь Романовна Иконина.

– Любовь?! Интересно! О муже Зои есть какие-то сведения?

– Да почти никаких. Роман Михайлович Иконин, сорок семь лет, после развода женился вторично, причем сразу, меньше чем через месяц – как это ему удалось? В апреле того же года отбыл во Францию.

– Отбыл во Францию? Иностранец, значит? Ну, это уже совсем интересно. А когда они развелись?

– Десятого февраля восемьдесят пятого года.

– То есть получается… – Андрей подсчитал в уме. – Он уехал за четыре месяца до рождения дочери. В марте Иконин женился вторично и отбыл во Францию, значит, если отношения с прежней женой не поддерживал, ребенка своего не видел. А теперь вот решил увидеть. В принципе ничего противозаконного нет. Вот только вопрос, встретился ли он с ней. Александре она ничего такого не рассказывала.

– О чем это ты? – Вениамин с удивлением на него уставился.

– Да так, пытаюсь логически мыслить.

– И как, получается?

– Не знаю еще. Слушай, а ты не мог бы пробить, жива Любовь Иконина или нет. Не знаю, как быстрее, по ментовской базе или через ЗАГС.

– Сделаем.

– Если она погибла, то позавчера. Наверное, через ментов будет проще.

– Разберусь. Подожди пару минут.

Вениамин ушел в комнату, Андрей сделал себе еще кофе.

Если Любовь Иконина – та самая девушка, которая бесчинствовала в квартире Алены, то что она от нее хотела? И как о ней узнала? Получается, папочка-иностранец связался сначала с ней? Зачем? Он искал своего родного ребенка, и ему объяснили, что вышла подмена и дочь Зои Икониной – вовсе не его дочь. Для чего тогда встречаться с Любой?

Размышления его были прерваны радостным возгласом Вениамина:

– Мертва! Еще как мертва! – Он вбежал в кухню, потрясая новой распечаткой. – Самоубийство. Я по ментам пробил. Повесилась в собственном доме. Обнаружила мать, Зоя Иконина.

– Повесилась в собственном доме? – Андрей присвистнул. – Ты ничего не путаешь?

– Сам читай, вот милицейская сводка. И не свисти в моей квартире, денег не будет.

– У тебя их и так никогда нет.

– Бедность не порок. А с вас, господин детектив, пятьдесят баксов.

Андрей вытащил деньги, расплатился с Вениамином, взял у него распечатку, прочитал: ну да, все правильно, в собственном доме (там почему-то так и было написано – «в собственном»). Как же тогда понимать Аленину историю, которую пересказала ему Александра? Сбежавший труп действительно имел место быть, да к тому же переповесился в собственном доме? Абсурд какой-то! Совершенно необъяснимая ситуация.

Андрей попрощался с Вениамином и поехал домой, к Насте. С Икониными он начнет разбираться завтра, с самого утра, а на сегодня с него хватит. Ну да, съездит на эту Февральскую, поговорит с Зоей Федоровной, и ситуация прояснится. Если Люба узнала об Алене, не исключено, что и мать ее была в курсе.

Но планам его не суждено было исполниться. Только Андрей вошел в квартиру, позвонила Александра. Она была расстроена, напугана и вообще взвинченна до предела. Трагическим шепотом (наверное, чтобы не слышали домашние) поведала, что завтра Алена собирается на какую-то подозрительную встречу, видимо, решила предпринять собственное расследование, что допустить этого ни в коем случае нельзя, а запретить невозможно, и потому Андрей с самого утра должен заступить на свой пост у подъезда Озерской, проследить, с кем она станет встречаться, и прийти на помощь.

Он был готов к любому повороту событий, к любым неожиданностям. Если бы в Алену при выходе из подъезда начали стрелять или такси, в которое она села, разлетелось вдребезги от взрыва, Андрей нисколько бы не удивился. Но того, что они окажутся на улице Февральской в доме номер тридцать семь и угодят прямиком на похороны, предположить не мог. Сначала он очень разозлился и на Александру за ее дурацкую конспирацию, и на Алену, которая явно водила Александру за нос, и на себя, за то, что ввязался в это нечистоплотное дело. Озерская, думал Андрей, прекрасно знает, что делает, никакая опасность ей не угрожает, Александру просто использовала в каких-то преступных целях. О Любе ей все известно, и вполне возможно, что к ее гибели она приложила руку. Довела до самоубийства, а теперь приехала посмотреть на результат. Но потом понял, что на ее счет очень ошибался: Алену заманивают в какую-то страшную ловушку. Но понял он это, когда было уже поздно, когда ни вмешаться, ни изменить что-либо было невозможно.

Все вышло из-за оскорбленных амбиций: не хотел он быть ничьим охранником, тем более Алениным, тем более тайным охранником. С самого утра, как и обещал Александре, Андрей караулил Алену у подъезда.

Караулил и злился и нисколько не верил, что делает нечто действительно необходимое: его дело расследовать, а не охранять. А когда поехал вслед за Алениным такси и оказался на Февральской, злость достигла апогея. Если бы он так не злился, мог бы заметить, что странности начались с самых первых шагов: слишком долго такси не двигалось с места, слишком долго потом блуждало в переулках – не была здесь раньше Алена. И лицо у нее, когда она вышла из машины, было удивленное и вместе с тем какое-то потерянное – случайно она сюда попала и не понимала до конца, куда именно попала. На пеньке у забора сидел мужчина и горько плакал, прикрыв лицо руками. Алена открыла калитку, вошла во двор. Мужчина тут же бросил плакать, поднялся и через щель забора стал наблюдать. За кем? Ясное дело, за Аленой. Значит, не плакал он вовсе, а просто прикрыл лицо, чтобы его не увидела Озерская. Вот тут-то у Андрея и закрались первые тревожные мысли. Мужчину он сфотографировал, достав из бардачка цифровик. Но расстояние было довольно большое, и вышло плохо – лицо нечеткое, узнать трудно, тем более что мужчина стоял повернувшись к нему боком. Андрей хотел подъехать ближе, но тут вдруг откуда-то вынырнула женщина в черном платке и бросилась к его машине.