— Что такое? — спросил Тужилов в пространство.
— Случилось кое-что, — устало сказала Вера. — Идемте.
Тимур Борисович с сомнением посмотрел на нее. А если она снова какой-нибудь фортель выкинет?
— Что с тобой произошло, Лученко? — строго спросил он. — Ты как себя чувствуешь?
Он хотел добавить, что она теперь должна будет возместить ему стоимость билета, но решил — потом успеет сказать. С ненормальными нужно поосторожнее.
Вера потерла лицо ладонями, с шумом выдохнула.
— Со мной-то порядок, — тихо сказала она. — Это там, наверху, беда.
В зале ожидания аэропорта Борисполь стоял тревожный гул. Люди суетились, смотрели друг на друга испуганно, пытались пробиться к большому окну, выходящему на летное поле. Там собралась плотная толпа. Все вытягивали шеи. «Граждане, сохраняйте спокойствие, — уговаривал диспетчер с некоторой укоризной в голосе, — оставайтесь на своих местах, не создавайте панику». Но как не паниковать, когда служители в форме с перекошенными лицами несутся по самому центру зала, расталкивая зазевавшихся?
Тужилов двинулся к окну, на него налетел маленький потный толстяк с чемоданом на колесиках — и отскочил от могучего торса преподавателя, как мячик.
— Извините… — Он хотел бежать дальше.
Тужилов поймал его за плечо.
— Что за суматоха? — спросил он.
Толстяк заморгал.
— С… самолет взорвался! — выдохнул он судорожно. — Прямо на в… взлете!..
— Не на взлете! — Рядом с ними вдруг вырос юноша в бейсболке. — Не на взлете, мать его!!! А в конце полосы! Черт!..
— Как же это, а?! — обиженно спросил толстяк.
А юноша сплюнул под ноги:
— Рейс тринадцать двадцать пять, Киев — Симферополь. А мне в Москву. — У него дрожали руки. — Пойду свой билет сдам. Ну их на фиг, такие полеты!..
У касс и впрямь уже выстроились первые желающие сдать билеты на другие рейсы. Тужилов отпустил толстяка и инстинктивно двинулся туда, но резко повернул к окнам, выходившим на летное поле, ввинчиваясь в толпу железными плечами. Шокированные люди даже не огрызались, поддаваясь его напору. Наконец он уткнулся в стекло. Место катастрофы сразу обозначилось вдалеке густыми клубами черного дыма с красными прожилками. Там уже стояли пожарные машины, похожие издалека на сгрудившихся жуков-солдатиков. Какие-то обломки горели, далеко выбрасывая языки пламени. Тужилов присмотрелся и понял, что это моторы самолета. Турбины, отломившиеся от крыльев… У него резко похолодело в животе. Он взял Веру за руку и отошел с ней в сторонку.
— Нельзя было нам садиться в тот самолет, — сказала Лученко, не дожидаясь вопросов. Она была очень бледной. — Мы погибли бы. Вот я вас и… Задержала, как могла.
Тимур Борисович тяжело присел на корточки перед ней. Ноги его не держали.
— Как взорвался? Откуда ты могла знать?!
— Оттуда. Вы видели, что со мной творилось?…
Тужилов приоткрыл рот и вытаращил глаза. Вот эта крапивница, покраснение кожи и пупырышки — сигнал о том, что самолет взорвется?! Чушь, чушь. Не может быть! Сказки!..
— Ты что, почувствовала?
— Вроде того.
— Врешь…
Вера посмотрела в сторону. Суматоха в аэропорту нарастала.
— Надо было вас отпустить, да? Тогда бы вы мне поверили?
Появилась бледная Лариса, увидела их и торопливо подошла. Вера с облегчением вздохнула: не улетела все-таки, не успела на посадку. Зато выжила… По девушке было понятно, что она уже видела это. Она со страхом и изумлением смотрела на Веру. Слышала последние слова?
— Что там? — спросил ее Тимур Борисович.
— Самолет… Наш рейс… В самом конце взлетной полосы… Горит… — Ларису трясло, она села на ступеньки и прикусила губу. Закрыла глаза, но все еще видела пылающие куски самолета на взлетной полосе, слышала вой сирен, очень ярко представила людей внутри — превратившихся в обугленные, разорванные куски плоти. И себя среди них.
Тужилов мельком скользнул взглядом по ее расширенным глазам и сказал Вере:
— Нам надо поговорить.
Его первый страх прошел, он взял себя в руки, и остались лишь вопросы. Откуда у Лученко, девятнадцатилетней соплячки, дар предчувствия? Что именно она ощущала? Можно ли это использовать?
Вера тоже глянула на Ларису, Тужилов все понял, они зашли за колонну.
— Ну? Не томи.
«Он все равно не отстанет, надо сказать что-нибудь…»
— Эксперимент физиолога Гершуни. Помните?
Преподаватель удивился.
— Ну, помню. И что?
— Я провела этот эксперимент на себе.
— При чем тут… Погоди. Ты хочешь сказать, что…
Он вспомнил этого физиолога, перед внутренним взором появилась страница из энциклопедии: Гершуни Г. В., родился в начале двадцатого века, член-корреспондент Академии наук… Так… Ага, вот: основные работы по адаптирующему влиянию симпатической нервной системы на нервно-мышечную функцию и по физиологии органов чувств, главным образом органов слуха… Награжден орденом… Ввел понятие «субсенсорная область», для обозначения фактов воздействия на поведение неосознаваемых раздражителей; тождественно понятию «предвнимание»…
— У тебя что, развились субсенсорные ощущения? — с недоверием спросил Тужилов.
Знаменитый опыт физиолога Гершуни состоял вот в чем: испытуемого погружали в гипнотический сон, затем экспериментатор на мгновение включал звук, который не воспринимался человеческим ухом, например ультразвук. И одновременно отдавал приказ на пробуждение. Так повторялось много раз. В конце концов испытуемый просыпался уже только от одного звука, которого он не слышал, не осознавал, но каким-то непостижимым образом ощущал.
Гершуни утверждал, что в мозгу человека есть область, реагирующая на неслышимое и неощутимое. Это доказали и приборы: при звуке, сознательно не воспринимаемом человеком, менялась электрическая активность мозга. Эту область назвали субсенсорной, и неощущаемые раздражители тоже назвали субсенсорными. Во время опытов Гершуни условный рефлекс на неощущаемое вырабатывался и у бодрствующих — после серии опытов с гипнотическим сном.
— Ты выработала у себя условный рефлекс?
Вера не ответила и на этот вопрос. Все-таки какой у людей запас недоверчивости! Она ему жизнь спасла, а он с ней о науке.
— Извините, я спешу… — сказала она.
Но от Тужилова не так-то просто было отделаться.
— Постой! Мы не можем покидать аэропорт, — уверенно заявил он. — У нас спросят, почему не успели на посадку. Те двое ментов подтвердят твое странное поведение. Тебя заподозрят и могут задержать, ты это понимаешь?
Вера не ответила, только лицо ее застыло.
— И тебе нужна моя защита, свидетельство уважаемого человека. Я тебя отсюда вытащу. Взамен попрошу только об одном: расскажи подробности.
Вера чуть заметно пожала плечами. Она поняла, что от настырного Тимура-завоевателя избавиться невозможно. Собственно, чего еще от него ожидать?
— Хорошо.
— Тогда так, — деловито сказал Тужилов. Он уже полностью контролировал ситуацию. — Лучше нам самим объявиться, не ожидая, пока нас найдут. Идем со мной и ничего не бойся.
Прошло три часа. Тимур Борисович, Вера и Лариса все еще были в аэропорту, в административной его части. Их долго расспрашивали, а сильнее всего вцепились, конечно, в Лученко. Вначале дежурный администратор, затем охрана, потом прибывшие из города сотрудники службы госбезопасности. Тужилов сразу заявил, что его студентка задержалась сама и задержала остальных в связи с состоянием здоровья: у нее началась аллергия, раздражение кожных покровов. Затем крапивница прошла, но на посадку они уже не успели. А объявление диспетчера со своими фамилиями и приглашением в самолет не слышали, потому что были в туалете.
— А с какой целью Лученко, как утверждают свидетели, завладела вашими документами? — спросил очень внимательный человек в штатском.
Тужилов был готов к этому вопросу, ведь понятно, что охрана аэропорта давно о странном случае рассказала.
— Ни с какой целью. Просто аллергия сопровождалась психическим спазмом, во время которого человек себя не вполне контролирует, — ответил он.
Затем его попросили выйти, чтобы еще раз побеседовать с Лученко. Тимур Борисович пытался спорить, но человек в штатском настаивал. Тогда он отправил Ларису за бутербродами и кофе, а сам уселся на каком-то диванчике и, не замечая снующих туда-сюда людей, принялся думать. Лученко, стало быть, приобрела чувствительность к неосознаваемым ощущениям, в данном случае к опасности. То есть пошла даже дальше Гершуни. Это потрясающе… Науке давно известно, что далеко не все ощущения регистрируются сознанием, да это и не нужно: если бы мозг был загружен ими, то люди бы замучились согласовывать различные непроизвольные движения, реакции и навыки, работу кишечника и желез внутренней секреции. Однако, видимо, те механизмы, которые управляют в человеке непроизвольным, способны воспринимать что-то еще. Ведь Гершуни доказал, что человек воспринимает раздражители, находящиеся за нижним порогом его чувствительности. Это доказывает существование у человека восприимчивости к раздражителям, не ощущаемым сознательно…
