Райский не спеша поднялся из кресла, подошел к ней вплотную, щелкнул зажигалкой и еле слышно проговорил:
- О существовании объекта "А" вам лучше вообще забыть, Юлия Николаевна. Считайте, что перед вами кукла, неодушевленная модель.
- Вы мне опять угрожаете, Михаил Евгеньевич? - Она машинально отвернулась, чтобы не выпускать дым ему в лицо, а когда опять на него взглянула, увидела все ту же обаятельную улыбку.
- Я не ожидал, что с вами будет так тяжело договориться, мы ведь вам деньги платим, и не маленькие,- произнес он и поцеловал ей руку.
Это было настолько неожиданно, что Юля отдернула кисть. Райский вернулся в свое кресло. Очки опять забликовали, вместо глаз были белые светящиеся круги.
- Деньги - это замечательно, - кивнула Юля, - но согласитесь, вы ведь мне их не дарите и не взаймы даете. Вы собираетесь оплатить мою работу, которая стоит дорого. А тяжело вам не со мной, Михаил Евгеньевич. Просто врать всегда нелегко и неприятно, даже имея сноровку и большой опыт.
Именно в этот момент прозвучал телефонный звонок.
- Да, - сказал Райский, выслушав невидимого собеседника, и, положив трубку, поднялся. - Все, пора, Юлия Николаевна.
Через двадцать минут она впервые увидела человека, которого должна была оперировать. А через час майор Логинов спал под глубоким наркозом.
Стас ненавидел районы новостроек. Он остановил машину у метро "Рязанский проспект" и долго, тупо глядел на карту, наконец сообразил, как ехать дальше, однако вскоре уперся в "кирпич". Улица была перекрыта. Вокруг что-то строили, ремонтировали, пришлось вернуться, встать возле автобусной остановки и ловить прохожих.
Прохожие попадались все какие-то неприветливые. Две бабки в капроновых ватниках с тихой бранью шарахнулись от иномарки, приличная на вид девушка вместо объяснения, как проехать, тут же предложила интимные услуги прямо в салоне машины за смехотворную цену. Пожилой интеллигент с профессорской бородкой вблизи вонял перегаром и мочой, сунул голову в окошко и стал клянчить денег, сколько не жалко. Стас выгреб из кармана мелочь, но мужику показалось мало, отогнать его было невозможно, пришлось отъехать. Оказавшись возле какого-то унылого пустыря. Стас нервно закурил и опять достал карту, нашел объездной путь и двинулся вперед.
Плохо одетые бестолковые люди с серыми лицами, одинаковые серые дома-коробки, все это убожество раздражало его, особенно в плохую погоду. Именно так он попытался объяснить самому себе сухость во рту и ноющую боль в желудке, когда наконец въехал на улицу с пролетарским названием Сормовская.
Искомый дом оказался грязной панельной пятиэтажкой. У Стаса защемило сердце, когда он покидал свою красавицу "Тойоту" и оставлял ее одну, без присмотра, в грязном сомнительном дворе. Мысль о взрывчатке мелькнула в голове, словно кто-то царапнул ножом по стеклу. Но это было скорее гадкое воспоминание, а вовсе не опасение. Он не сомневался, в ближайшее время фокус со взрывчаткой не повторится. Если бы его спросили, откуда такая уверенность, он вряд сумел бы ответить внятно.
Никакого домофона в подъезде не оказалось. Воняло помоями. Стены были исписаны, как в нью-йоркском сабвее. Заткнув нос, Стас поднялся на четвертый этаж по невозможно грязной лестнице, остановился у драной двери и ткнул пальцем в кнопку звонка. Никакого звука не последовало. Звонок был сломан, пришлось стучать. Долго никто не откликался. Стас осторожно дернул дверную ручку и вдруг ясно представил себе, как входит в крошечную вонючую квартирку, а там посреди комнаты лежит свежий труп.
Ситуация показалась ему странно знакомой. Он отдернул руку, и губы его сами собой растянулись в идиотской улыбке. Он вспомнил, что видел нечто подобное в каком-то старом боевике, может, даже и не в одном, а в нескольких, американских и наших. Это называется "подставить". Обычно в следующей сцене герой задумчиво произносит: "Черт, кто же меня так подставил?"
И все-таки он резко отдернул руку от дверной ручки, словно его ударило током, и принялся опять стучать. Наконец внутри послышалась какая-то возня, и хриплый скрипучий бас спросил:
- Ирка, ты, что ли? Входи, открыто!
Стас медленно потянул дверную ручку. Сначала он увидел темный мужской силуэт в глубине маленькой прихожей. Там стоял человек, даже отдаленно не похожий на опустившегося пьяницу. Он был слишком хорошо одет, слишком прямо держался. В полумраке глаза его казались черными провалами. Он стоял и смотрел так, будто собирался выхватить пистолет из кармана распахнутой кожаной куртки. Стас отпрянул и незнакомец тоже сделал шаг назад, в глубину прихожей. Он уже хотел захлопнуть дверь и бежать прочь, но тут послышался тяжелый булькающий кашель и в проеме появилась голова.
- Ты чего? - спросила голова хриплым басом великого Высоцкого.
Стас заметил ссадину на щеке и синяк под глазом. В прихожей вспыхнул свет. В глубине ее Стас увидел большое зеркало, расположенное как раз напротив двери. Грозный силуэт был всего лишь его собственным отражением. Прямо перед ним стоял маленький худой человек в мятой ковбойке и безобразных трикотажных штанах. От румяного Мультика Юрки Михеева остался только голос.
- Ну давай заходи, раз пришел. Дует.
- Привет, Юра. Ты узнал меня? - хрипло откашлявшись, спросил Стас и шагнул в прихожую.
- Герасимов, что ли? - Воспаленные глаза равнодушно скользнули по лицу Стаса. Мультик не выказал ни удивления, ни радости, как будто они расстались позавчера, а не шестнадцать лет назад. От порыва ветра дверь у него за спиной захлопнулась, отрезая путь к отступлению.
- Вот тут тебе сестра просила передать, - он протянул пакет.
- Ага, - кивнул Мультик и взял пакет у него из рук, - слышь, ты выпить принес?
- Пить вредно, - изрек Стас с идиотской усмешкой.
Мультик ничего не ответил, ушел вместе с пакетом на кухню, оттуда послышалась вялая матерная брань, адресованная сестре Ирине, которая прислала всякую ерунду вместо простой бутылки водки. Стас остался и не знал, как быть дальше. В зеркале отражалось его растерянное злое лицо. Чтобы не смотреть на самого себя, он оглядел прихожую. Обои, имитирующие голую кирпичную кладку. Облупленная дешевая вешалка, на ней одинокий черный ватник, внизу стоптанные старые кроссовки.
"Что я здесь делаю?-с тоской подумал Стас. - Зачем приехал? Что дальше?"
Мультик продолжал материться и, вероятно, закурил, потому что запахло дымом. Стас снял куртку, повесил рядом с ватником хозяина и решительно вошел на кухню. Михеев действительно курил, сидя на табуретке за голым пластиковым столом, уставившись в темное вечернее окно без занавесок. На Стаса он не обратил никакого внимания, только стряхнул пепел в консервную банку из-под шпрот.
- Как ты живешь, Михеев? - спросил Стас, глядя на смутное отражение Мультика в оконном стекле.
Ответа не последовало.
- Юра, ты слышишь меня? - Стас осторожно опустился на табуретку. Ему хотелось закурить, но сигареты остались в куртке. Вставать и идти за ними почему-то было неловко.
"Перед кем неловко? Почему? Какого хрена? - мысленно завопил он. - Я приехал в чертову даль, в омерзительный вонючий район, чтобы сделать доброе дело, навестить бывшего сокурсника, который отсидел десять лет, а теперь опустился и спивается. Я привез ему продукты. А он, сволочь, даже не смотрит в мою сторону!"
На столе лежала только что распечатанная пачка "Парламента". Стас потянулся за сигаретой, и вдруг Мультик прихлопнул пачку ладонью, резким движением подвинул к себе. Стас рефлекторно дернулся вперед, что-то треснуло, грохнуло, и через минуту он сидел на полу, а рядом валялась табуретка, у которой подломились сразу две ножки.
Пол был покрыт мягким линолеумом. Ударился он не сильно, правда, очень больно задел локтем угол стола.
- Ты зачем, Герасимов, мебель ломишь? - щуплая фигура выросла над ним, и показалась огромной, поскольку он смотрел снизу вверх. - Квартира съемная, мебель чужая. Вставай, фраерок, не бойся.
Ничего не оставалось, как ухватиться за протянутую руку. Вялая влажная кисть Стаса попала в ледяные железные тиски. Пальцы у Мультика были тонкие, гибкие как у женщины, но необычайно сильные. Слишком сильные для такого хлипкого алкаша.
Несколько секунд они стояли лицом к лицу очень близко. Голубые глаза выцвели, румянец давно истлел. Грубые глубокие морщины. Вместо буйных светлых локонов совершенно седой ежик, такой редкий, что просвечивает. Под одним глазом желто-синий синяк, на щеке ссадина. Красные припухшие веки. Очень тяжелый взгляд прямо в глаза.
"Нет. Не опустили его в зоне, не опустили, - внезапно понял Стас, - не может жалкий "петушок" так смотреть".
- Ладно, Герасимов, пошли в комнате посидим. Выпить, значит, не принес?
- Нет. Твоя сестра сказала, что тебе нельзя. А я за рулем.
