– Нам лучше сразу приступить к делу, – сказал Смит. – Вы верите, что Венке Андресен убила своего мужа?
– Нет, – ответил я.
Смит задумчиво и с интересом смотрел на меня.
– Я не верю, – повторил я.
– Почему?
Я было раскрыл рот, но он перебил меня, не дав произнести ни слова.
– Я спрашиваю об этом, но мне в высшей степени безразлично, виновен клиент или нет. Вести дело человека виновного гораздо интереснее, поскольку это требует собранности. Защищать невинного, в сущности, пустяки. Для меня, во всяком случае.
Последнюю фразу он произнес без хвастовства. Она звучала как констатация факта и была истинной правдой. Я почувствовал, что мне стало легче дышать, почувствовал, что если Венке Андресен действительно невиновна и легендарный Паулюс Смит вдвоем с не совсем легендарным Варьгом Веумом возьмутся доказать ее невиновность, то все будет хорошо и никакой Якоб Э. Хамре в мире нам не страшен.
– С моей точки зрения, – сказал Смит, – дело для нее выглядит мрачно. Пока. Я не вижу никого другого, кто мог бы совершить это преступление. Других реальных версий нет. Результаты вскрытия, показания свидетелей, включая ваши собственные показания, ее супружеские отношения, ее происхождение – все говорит о том, что она убийца. Я полагал в защите сделать акцент на то, почему она должна была это совершить. Если бы мне пришлось выступать сегодня, имея еще поверхностное представление о том, что произошло, я повел бы дело к совершению преступления «в состоянии аффекта». Неверные мужья никогда не пользовались симпатией ни у публики, ни у судейской коллегии. Общественное мнение будет на ее стороне. Конечно, это не меняет дела, хотя я уже сейчас, положа руку на сердце, могу гарантировать, что, даже если она виновата, она получит мягкий приговор и выйдет на свободу – по крайней мере на поруки – меньше чем через пару лет.
– Два года – срок довольно большой. И она не убивала Юнаса Андресена.
Он наклонился вперед к краю стола.
– Да, я слышу, как вы это говорите. Теперь я хотел бы узнать, почему вы так думаете.
– Потому что я это чувствую и потому что…
– Вы чувствуете. – Смит улыбнулся. – Чувство, Веум, не является достаточным основанием в уголовной практике. Нам нужны факты. Но я могу вас понять. Вы еще молодой человек, а Венке Андресен – приятная молодая женщина.
– Да, но не потому, – сказал я. – Мне кажется, что существуют вещи, о которых мы еще не знаем. Много непонятного происходило там, и еще со многими нам следует поговорить…
– Нам? – спросил Смит.
– Я имею в виду полицию, – ответил я. – Кроме того, я должен поговорить с Венке Андресен. Если вы возьмете меня ассистентом и позволите познакомиться с делом, изучить все доказательства и поискать кое-что еще на месте, в этом случае я могу встретиться и поговорить с Венке?
Он разнял руки и тут же соединил их снова подушечками пальцев друг к другу и неторопливо кивнул.
– Хорошо. Как человек, работающий по этому делу вместе со мной, вы сможете встретиться с ней, несмотря на то что ей запрещены переписка и свидания. Вы этого хотели?
– Единственное, чего я хочу, – получить возможность доказать, что Венке невиновна, – сказал я.
Он энергично кивнул.
– Мой долг сделать все возможное, чтобы доказать то же самое. Я почему-то верю вам, Веум. Не спрашивайте почему – скорее всего, потому, что старею. Размягченный мозг начинает протекать сквозь трещинки, а если человек проработал по моей специальности столько, сколько я, то у него обязательно появляются такие трещинки. Передо мной прошло много горя. Я видел много несчастных человеческих судеб. В чем причина? Я не ученый-социолог. Я сижу на краешке стакана и пытаюсь узнать причину бури. И все-таки в основе почти половины дел, которые я вел, повинны общественные отношения. Классовое общество как таковое, особенно в наши дни, порождает победителей и побежденных. Под суд попадают побежденные. У победителей хватает денег, чтобы скрыть свои преступления. А что такое, в сущности, три бутылки пива, украденные беднягой, чтобы утолить свою жажду, по сравнению с миллионами, которые ежегодно присваивает себе судовладелец?! Вы можете ответить мне на этот вопрос, Веум? Вы можете, но не нужно – я сам знаю ответ. А вторая половина преступлений? Французы дали им название, как они дали названия многому, что связано с любовью, – «crimes passionelles». Убийство на почве страсти. Убийство из ревности. Муж, застающий дома жену в постели с другим, хватает кинжал, спрятанный в шкафу, или ружье, хранящееся на чердаке, и, прежде чем любовник успеет натянуть штаны, муж превращает его в труп, и тот уже никогда больше ничего не сможет. Ничего, никогда!
Смит помрачнел.
– Два типа уголовных дел, Веум. Преступления, совершенные ради обогащения, и драмы ревности.
Он встал и подошел ко мне. Стоя у стула, на котором я сидел, он был выше меня. Я тоже встал, а он глядел на меня пристально, как злой гном.
– Сам я живу с одной и той же женщиной – моей женой – уже сорок лет. Это не всегда похоже на веселый танец на цветочной поляне. Но по крайней мере это был все тот же танец, все с тем же партнером.
– А любовь? – спросил я.
– Любовь? Любовь – для молодых, для тех, кто полагает, что у них вся жизнь впереди. Любовь для мечтателей. Для тех, кто любит спать под луной и делать всякую прочую чепуху. Любовь – это то, во что верят девочки до тринадцати и что мальчики путают с половой жизнью. Любовь? Я говорю не о любви, я говорю о браке, Веум.
– Да, конечно.
Мы стояли, глядя друг другу в глаза. Он взял меня за локоть и легонько сжал его.
– Хорошо, Веум. Ты еще молод и можешь спать под луной и делать всякие глупости. Давай докажи, что Венке невиновна. Дай мне, – он взглянул на часы, – дай мне поработать полчасика и жди меня у полицейского отделения: мы пойдем к ней. Договорились?
– Договорились. И спасибо.
– Не за что, – ответил Смит, – это моя работа.
И я оставил его наедине с его работой. За дверью мне снова попалось на глаза молодое «переиздание» Смита. Но сын был не так широк в груди, как отец, русоволос и не так свеж на вид. Лицо красноватое, будто подгримированное, и отечное. Можно предположить, что часов до двенадцати дня ему нелегко было продрать глаза. Он равнодушно, исподлобья оглядел меня и, почувствовав, что с меня ничего не возьмешь, сразу позабыл обо мне. Позабыл полностью. Отец нравился мне гораздо больше, чем сын.
Пожилая секретарша по-прежнему стояла у шкафа с архивами. Я подмигнул ей, сказав «до свидания». На этот раз я тоже не добавил «старушка», но это слово висело в воздухе.
Она, конечно, была сокровищем. Она провела здесь пятьдесят лет, и, если ты заглянешь сюда еще лет через пятьдесят, она будет на месте. Она бессмертна и вечна, она неизменна в веках. В мыслях я пожелал ей вечности, но я сам не хотел бы быть на ее месте. Покой мне противопоказан. Я не выношу музейных залов, где выставлены древности, и я поспешил к выходу – в конец коридора и налево.
Я сказал сам себе: не забудь заглянуть сюда еще раз. Лет через пятьдесят.
Начинался дождь – холодный зимний дождь, переходящий в снег. Я купил три свежие газеты и зашел в кафе на втором этаже напротив конторы Смита, чтобы посидеть в тепле и выпить чашечку кофе. В кафе я нашел вчерашние газеты и сделал то, что забыл сделать раньше: прочел их. Точнее, я внимательно их изучил.
Во вчерашних газетах это именовалось не более как «Загадочная смерть» – в одной из газет, «Обнаружен труп» – в другой и «Убийство ножом в большом жилом доме» – в третьей. Содержание заметок было почти одинаковым. Сообщалось, что полиция уже задержала подозреваемого для подробного допроса.
Я схватил сегодняшние газеты. Заголовки стали крупнее, появились детали происшествия – кое-какие фотографии с места преступления. Интервью с соседями, с людьми, которые что-то «знали» или «слыхали». В одной из газет была помещена фотография мужчины, рассказавшего, как полгода назад он сидел на диване и смотрел последние известия по телевизору, как вдруг кто-то из соседнего дома выстрелил из ружья в окно его гостиной. Какое отношение эта история могла иметь к нынешним событиям, было неясно, но человек получил возможность покрасоваться в газете. В своем крошечном мире, состоящем из трех комнат и кухни, он стал, наверное, героем дня.
По заголовкам было видно, что пресса не считала это убийство слишком интересным делом, тем более что подозреваемый был уже задержан и сидел, за решеткой. Полиция, говорилось в газетах, разыскивала очевидцев, следствие шло полным ходом, а следователь первого класса Хамре рассчитывал закончить его довольно быстро.
Я положил газеты на стол и огляделся. В глубине зала в углу четверо иностранцев пили чай с большими пирожными и играли в карты. Можно было подумать, что они здесь живут. За соседним столиком сидела крупная женщина в синей шляпе, с раскрасневшимся лицом. Она держала перед собой раскрытую газету, но не читала, а поверх ее неотрывно следила за мной. Ее глаза светились подозрением. Она не отвела взгляда даже тогда, когда я в упор уставился на нее. У другого столика, слегка наклонившись, стоял захмелевший парнишка лет восемнадцати и пытался заговорить с двумя девушками, приехавшими – судя по акценту – откуда-то из провинции. Девушки тесно придвинулись друг к другу, краснели и хихикали, озираясь по сторонам.
