Двери он оставил распахнутыми настежь, и в гараж захлестал дождь. Мужчина в коричневом, подойдя к воротам, запер их и, вернувшись к верстаку, коснулся бедрами точно того же места, о которое опирался перед тем. Я мог бы достать его в те минуты — мы были одни, и он не догадывался, кто я.
— Уверен, глоток виски придется вам очень кстати, — объявил он. — Нужно промочить и нутро для равновесия. — Потянувшись к бутылке, стоявшей на верстаке за его спиной, поставил ее на край и рядом два стакана. Налив по изрядной порции, один подтолкнул ко мне.
Шагнув к нему на негнущихся ногах, я взял стакан. На лице еще ощущал холодный дождь. Запах горячей краски по-прежнему витал в спертом воздухе гаража.
— Этот Арт, — сказал коренастый, — как все механики — вечно завален работой, которую должен был закончить неделю назад. Едете по коммерческим делам?
Я незаметно понюхал свое виски — запах был обычный. Подождав, пока он сделал глоток, отхлебнул из своего стакана, покатав влагу по языку. Цианистого калия не было. Прикончив стаканчик, поставил рядом с его посудиной и отступил.
— Отчасти, — ответил я, проходя к недокрашенному седану с большим пистолетом распылителя на крыле. Дождь барабанил по крыше. Арт сейчас под ним отмокал с проклятьями.
Коренастый посмотрел на большой автомобиль.
— Маленький макияж для начала, — пояснил он небрежно, и его тягучий голос от виски вроде бы стал помягче. — Хозяин был с деньгами, а его шоферу понадобилось несколько долларов. Знаете такую ситуацию.
— Стара как мир, — сказал я.
Губы у меня пересохли, говорить не хотелось, и я закурил сигарету. Сейчас мне нужно одно — иметь исправную машину. А минуты тянулись томительно-бесконечно. Коренастый и я были чужаки, два случайных знакомых, но за спиной у каждого стоял мертвый паренек по имени Гарри Джонс. Только человек в коричневом еще об этом не знал.
Наконец снаружи послышались шаги, и дверь открылась. Свет изнутри озарил нитки дождя, превращая их в серебряные стрелы. Помрачневший Арт, подкатив две грязные покрышки, пинком захлопнул дверь, и одна из них упала. Со злобой косясь на меня, он бросил в сердцах:
— Умеете же выбрать место для ремонта!
Коренастый, засмеявшись, вытащил из кармана мешочек, туго набитый пятицентовиками, и стал подкидывать его на ладони.
— Хватить ворчать, — сухо произнес он. — Кончай уж с этими покрышками.
— А я что делаю?
— И нечего поднимать столько шуму.
— Эх! — Арт, стащив с себя плащ и шляпу, отшвырнул их в сторону. Бросив на верстак покрышку, вытащил камеру и мгновенно заклеил ее. Все еще хмурясь, прошел мимо меня к стене, схватил насос, накачал камеру.
Я стоял, наблюдая, как колбаска с монетами подскакивает на ладони Канино, и расслабился, утратил бдительность. Повернув голову, стал смотреть на тощего механика, который рядом со мной подбрасывал вверх затвердевшую камеру, подхватывая ее широко разведенными руками. Раздраженно осмотрев ее, он перенес взгляд на большое цинковое ведро с грязной водой в углу, проворчав что-то под нос.
Надо отдать им должное, команда была превосходно сыграна — я не заметил ни сигнала, ни многозначительного взгляда или жеста, которые послужили бы знаком для начала действий. Полуобернувшись и сделав стремительный рывок, он набросил камеру мне на голову и к плечам. Отличный бросок.
Забежав сзади, он всем телом повис на камере, стянув мне грудь и плечи. Я мог шевелить руками, но был лишен возможности вытащить пистолет из внутреннего кармана.
Коренастый шел ко мне почти пританцовывая, зажав в кулаке колбаску с монетами. Приблизился ко мне неслышно, с бесстрастным лицом. Наклонясь вперед, я попытался сбить с ног Арта.
Утяжеленный монетами кулак прошелся по моим вытянутым рукам, словно камень сквозь облако пыли. Перед глазами заплясали огни, освещенный потолок сорвался с места, но я еще соображал. Он ударил второй раз. Теперь я уже ничего не замечал — вспыхнул ослепительный свет. Не было ничего — только тяжелый, болезненный свет. Затем — тьма, в которой, как бациллы под микроскопом, копошилось что-то красное. А потом уж ничто не светило, не копошилось, лишь темень и пустота, и резкий ветер, как при падении высоких стволов.
Мне казалось, что рядом женщина, сидящая возле лампы в ореоле света. Другой источник света бил мне в глаза, поэтому я опять прикрыл веки, пытаясь разглядеть ее сквозь ресницы. Волосы женщины были такого платинового цвета, что голова сияла, как серебряная ваза для фруктов. На ней было зеленое трикотажное платье с широким белым отложным воротником. У ног лежала блестящая сумочка с острыми уголками. Она курила, держа под рукой стакан с янтарной жидкостью.
Я осторожно сдвинул голову — стало больно, однако не больше, чем ожидал. Обнаружил, что весь перевязан, как фаршированная индюшка, подготовленная для духовки. Кисти рук схвачены сзади металлическими путами, от которых тянулась к щиколоткам веревка, пропадавшая дальше за краем кушетки, на которой я был растянут. За кушеткой веревка с поля зрения исчезала, но, пошевелив ступней, я убедился, что внизу она закреплена.
Убедившись в надежности своей упаковки, я открыл глаза и произнес:
— Добрый вечер.
Оторвав взгляд от какого-то дальнего горного склона, женщина повернулась лицом ко мне — голубые глаза ее напоминали озера в горах. Дождь по-прежнему стучал по крыше, но так отдаленно, словно доносился с того света.
— Как вы себя чувствуете? — голос был ровный, серебристый, очень шедший к ее волосам, и звонкий, как колокольчик в кукольном домике. Глупые ассоциации в моем положении.
— Восхитительно, — отозвался я. — Кто-то проехался зубодробилкой по моей челюсти.
— А чего вы ждали, мистер Марлоу, — букетов из орхидей?
— Гроб — самый обыкновенный. И не беспокойтесь о бронзовых или серебряных украшениях. Но не вздумайте развеять мой прах над голубым Пацификом. Меня больше устраивают черви. Знаете, черви бисексуальны и могут заниматься любовью с первым попавшимся.
— Пожалуй, вы несколько легкомысленны, — заметила она серьезно.
— Нельзя ли что-нибудь сделать со светом?
Поднявшись, она обошла кушетку — верхний свет погас. Полумрак принес мне блаженство.
— Не думаю, что вы так уж опасны, — сказала она, как бы оправдываясь. Фигура у нее оказалась скорее высокой, чем низкой, но вовсе не дылда — была худощавой, но никак не прошлогодний сухарь. Снова уселась на свое место.
— Значит, вам известно, как меня зовут.
— Вы хорошо поспали. Хватило времени обшарить ваши карманы. Делали с вами все, что хотели, разве что не бальзамировали. Значит, вы детектив.
— Это все, что они имеют против меня?
Промолчала. От сигареты, которой она помахивала, вился легкий дымок. Рука была небольшая, изящная, не похожая на костлявые грабли, которые нынче видишь у женщин.
— Который час? — спросил я.
Покосившись на запястье сквозь спирали дыма, она сказала:
— Семнадцать минут одиннадцатого. У вас свидание?
— Я бы не удивился. Это ведь дом при гараже Арта Хакка?
— Да.
— А где парни — роют могилу?
— Уехали кое-куда.
— Хотите сказать, вас оставили здесь одну.
Она, снова обернувшись ко мне, усмехнулась:
— Вы не представляете опасности.
— А я-то думал, вас здесь держат как узницу.
Похоже, она не удивилась, просто ее это позабавило.
— С чего вы взяли?
— Знаю, кто вы такая.
Большие голубые глаза резко сверкнули, губы сжались, но голос не изменился.
— Кроме того, боюсь, вы оказались в дурной ситуации. А я ненавижу убийства.
— И это говорит жена Эдди Марса! Фу, постыдились бы.
Ей это не пришлось по вкусу — пронзила меня взглядом, а я ответил ослепительной улыбкой.
— Если уж нельзя открыть эти браслеты, а я вам это и не советую, не могли бы уделить мне чуточку той влаги, которой так пренебрегаете.
Взяв стакан, в котором лопались, словно тщетные надежды, пузырьки, она склонилась надо мной. Ее дыхание было нежным, как глаза олененка. Я сделал глоток, и она отняла стакан, наблюдая, как жидкость идет по горлу.
Снова склонилась. Кровь в жилах у меня забегала, словно будущий квартиросъемщик, осматривающий дом.
— У вас лицо, как у боксера в нокауте, — сообщила она.
— Любуйтесь, пока есть возможность. Скоро и такого не будет.
Вскинув голову, она прислушалась, даже побледнела. Но лишь дождь стучал в стены. Отойдя, она встала ко мне боком, слегка наклонясь, глядя в пол.
— Вам непременно было нужно ехать сюда, совать голову в петлю? — тихо спросила она. — Эдди вам ничего не сделал. Знаете ведь хорошо, если бы я здесь не скрылась, у полиции не осталось бы сомнений, что Расти Рейгана убил Эдди.
— Что он и сделал.
Она не шевельнулась, не изменила позы, только слышно было ее громкое и быстрое дыхание. Я обшарил глазами комнату — две двери в одной стене, первая чуть приоткрыта, ковер с красно-коричневыми квадратами, голубые шторы на окнах, обои с крикливым рисунком из зеленых сосенок. Мебель, похоже, доставлена фирмами, которые рекламируются на автобусных остановках, — разномастная, но крепкая, устойчивая.
