Ирина Мельникова - Дикая Лиза

Виталий Морозов, который никогда не опускал взгляд даже перед разъяренным начальством, первым отвел глаза, и почувствовал, как взмокли его ладони. Кажется, он не до конца просчитал последствия своего поступка. Прав был Сенчуков, когда предупреждал его об этой мине замедленного действия.

Он очень строго посмотрел на женщину, которую еще пять минут назад воспринимал, как досадное приложение к сыну. Конечно, он предпринял усилия, чтобы не выдать себя, не показать свою растерянность. Тем более, Лиза смотрела на него открыто, без тени смущения. И улыбалась. От этого она стала еще красивее. Просто неправдоподобно красивее. Тонкие брови… Почти идеальный овал лица…. Кто бы посмел назвать ее солдафоном в юбке. И это притом, что детство ее прошло на улице и в пьяном угаре родительского дома, о таких говорят — «дитя помойки». Но на помойке порой вырастают поразительной красоты цветы, именно такие, как Лиза Варламова. В кого только она удалась? От кого получила в наследство изящную линию плеча, грацию и тонкие, безупречные черты заморской принцессы?

Виталий почувствовал, что ему не хватает воздуха, и, потянув вниз петлю галстука, расстегнул ворот рубашки.

Лиза снова улыбнулась. Теперь ее улыбка была понимающей.

— Не беспокойтесь, Виталий Александрович, — сказала она весело. — Я буду вести себя прилично! Я знаю, что такое устав, и знаю, как ему подчиняться. Я не нарушу устава в этом доме. — И легко направилась вслед за Зоей, которая поджидала ее чуть дальше у входа в комнату, где предстояло поселиться Саше и Лизе.

А Виталий, едва осознав ее слова, некоторое время стоял молча, пораженный собственной реакцией на эту женщину. Он не мог позволить себе сравнить ее с Альвиной, это было бы предательством по отношению к женщине, с которой он прожил почти двадцать лет, но Лиза явно отличалась от того сонма юных барышень, которые встречались ему за последнее время гораздо чаще, чтобы принять это за простую случайность. Их было много, высоких, длинноногих, с тонкой талией и стройными бедрами. Они обладали горделивой осанкой и вызывающе высокими бюстами. Грациозная походка завораживала, а тонкие нежные шейки так трогательно выглядывали из воротников роскошных манто… Но завораживали, очаровывали, и морочили голову эти девицы, кому угодно, только не Виталию Морозову. Он знал им цену, точно так же, как они знали цену своей любви.

Виталий стоял и смотрел на двери с таким выражением, словно там находились ответы на все его вопросы, но он не смел к ним подступиться, чтобы не уничтожить то необыкновенное чувство, которое возникло в его сердце при виде улыбнувшейся ему Лизы. Он был готов ко всему: к ругани, конфликтам, тяжелому противостоянию, но только не к этой улыбке. Она обезоружила его прежде, чем он успел опустить забрало и схватиться за рукоятку меча. Своей улыбкой Лиза не просто выбила меч из его рук. Она вышибла генерал-майора Морозова из седла.

Первой проделала это Альвина. Но сегодня он не испытывал той мучительной боли и отчаяния, которые пережил, читая ее прощальное письмо с целым букетом обвинений. На этот раз он почувствовал вдруг такой мощный прилив энергии, что ощутил себя, чуть ли ни двадцатилетним, преисполненным великих надежд, парнем, и ему захотелось сделать что-нибудь такое, что он никогда не делал. Например, пойти и помириться с тещей. А лучше того, поблагодарить ее за заботу. И Морозов бодрым шагом направился в столовую, не заметив, что Катя вышла из своей комнаты. Девочка проводила отца взглядом. Лицо ее скривилось. Видно, было, что она недавно плакала: глаза распухли, и она беспрерывно шмыгала носом. Морозов скрылся в столовой. А Катя, стала медленно, держась за перила, спускаться вниз. Она то и дело останавливалась и прислушивалась к тому, что делается наверху.

Там раздавались громкие и радостные взвизгивания Саши и голос Зои. Домработница тоже громко смеялась, и не менее громко говорила. Но она никогда, даже при маме, не умела говорить тихо. Из-за шума льющейся воды, Катя не смогла разобрать ни единого слова и, главное, не слышала, что отвечает Зое Дикая Лиза.

Катя шмыгнула носом и злорадно ухмыльнулась. Как удачно у нее получилось! Дикая Лиза! Именно дикая, а не бедная, как попыталась назвать ее Зоя. Вчера за обедом домработница с упоением пересказывала какой-то старинный роман, в котором бедная девушка Лиза утопилась от несчастной любви. Честно сказать, подобной участи этой внезапно вторгшейся в их жизнь женщине, Катя не желала. Но очень хотела бы, чтобы она покинула их дом, как можно скорее, и навсегда…

Девочка спустилась с лестницы, и устроилась в кресле-качалке под разлапистой пальмой. Здесь находился ее любимый и очень уютный уголок — место для чтения и раздумий. На плетеном из ивы столике лежали несколько книг: «Гарри Поттер и философский камень»«, „Дети капитана Гранта“ и „Сердца трех“. Сегодня утром она еще выбирала, какую из них прочитает первой, но сейчас отодвинула книги в сторону. Зачем ей книги, зачем развлечения? Все вокруг приобрело черно-белую окраску, даже рыжая кошка Ласка, и та, казалось, превратилась в простую серую мурку. Ласка запрыгнула ей на колени, Катя сердито столкнула ее на пол. И вздрогнула от неожиданности. В столовой что-то с грохотом покатилось по полу, со звоном разбилось, а следом не менее громко и пронзительно закричала бабушка:

— Бурбон! Аттила! Смерти моей захотел? Мерзавец! Ты ее получишь!

Зинаида Тимофеевна, как злобная фурия, вылетела из столовой, и устремилась в сторону своей спальни, которая находилась на втором этаже. Следом появился Виталий. Лицо у него было красным и расстроенным. Катя поднялась из кресла. Отец заметил ее, подошел и попытался обнять. Но она оттолкнула его, и глянула ему в глаза с такой беспощадной ненавистью, на которую способны только дети, очень любящие своих родителей.

— Я тебе никогда не прощу, если ты женишься на ней, на этой противной Лизе! Дикой Лизе! — выкрикнула она, задыхаясь от недетского гнева: — Только попробуй к ней подойти, я сейчас же убегу из дома!

— Катя! О чем ты? — В отчаянии отец пытался удержать дочь, но она вырвала руку и опрометью бросилась по лестнице вверх, в свою спальню. Почти одновременно хлопнули, закрывшись, двери обеих комнат, и Виталий остался один. Он обвел растерянным взглядом прихожую, остановил его на продолжавшем раскачиваться кресле-качалке, и, развернувшись, направился в столовую шаркающим шагом чрезмерно уставшего пожилого человека.

Прошло две недели. Морозов пропадал на заводе, правда, исправно появлялся к обеду и ужину, а после опять уезжал почти до десяти, а то и до одиннадцати вечера. Срывался важный заказ, и требовалось предпринять много усилий, чтобы не проворонить, не упустить его в пользу западных конкурентов. С Лизой и сыном он виделся только во время коротких приемов пиши, по-другому этот процесс трудно было назвать. Начинался он с того, что Виталий быстрым шагом проходил в столовую, садился на свое место, кивком здоровался с домочадцами, спрашивал у Лизы, как Саша, затем обнимал и целовал сына, который неизменно присутствовал за столом, восседая, словно на троне, в своем высоком стульчике между отцом и Лизой. И заканчивался той же самой процедурой: Виталий благодарил за обед, и, поцеловав сына, покидал столовую.

Этих минут ему хватало, чтобы увидеть, каким славным: веселым и озорным растет его сынишка. Теща и Катя тоже, казалось, оттаяли, и уже души в нем не чаяли, наперебой рассказывая за столом о его проделках и шалостях. Вряд ли они так скоро смирились с пребыванием Лизы в доме, но после того неприличного скандала, которые Зинаида Тимофеевна и Катя устроили Виталию в день приезда Лизы и Саши, никаких неприятных вопросов не задавали, и тему ее отъезда не поднимали. Тем не менее, Виталий предпочитал лишний раз к теще не обращаться, да и в разговорах с дочерью выбирал нейтральные темы. Впрочем, они отвечали тем же. Что являло собой заметный прогресс по сравнению с первыми днями пребывания Лизы в семье.

Все было хорошо на первый, не слишком глубокий взгляд, но Виталий понимал, что короткие встречи с семьей не отражают реальной картины, той обстановки, которая сложилась в доме на самом деле. Ведь появление Лизы перевернуло весь уклад жизни его обитателей. И поэтому каждый час, каждую минуту ждал взрыва…

Морозов позволял себе лишь иногда и только украдкой наблюдать за Лизой. За столом она почти ни с кем не разговаривала, обращалась только к Саше, или к Зое. Она довольно ловко орудовала вилкой и ножом, пользовалась салфеткой, отказывалась от вина, и как выяснилось еще в больнице, никогда не курила. В простеньком домашнем платье, а чаще в джинсах и футболке, она выглядела очень милой и обаятельной, а короткая стрижка умаляла ее возраст лет этак на десять. И Виталию никак не удавалось вообразить ее в камуфляже, в тяжелых солдатских ботинках, разгрузочном жилете, со снайперской винтовкой в руках.