– Наверное, им это не помешает. – Банницкий встретился взглядом с Мариной. С того момента, как он наорал на детей, они еще не перемолвились ни словом. – А ты как считаешь?
– Ты отец, ты и думай, – коротко и не слишком ласково ответила она. Ее глаза сощурились, золотые искры в них погасли. Это всегда было у нее признаком плохого настроения. Банницкий прекрасно это знал, но сделал вид, что ничего не заметил.
– Я тебя спрашиваю, потому что тебе тоже придется решать такие вопросы, – он отставил в сторону пустую чашку и оглядел собравшихся за столом. – Надя, хочу сообщить тебе новость семейного плана. Нет, Генрих Петрович, останьтесь, – остановил Банницкий психиатра, сделавшего вид, что он собирается встать из-за стола. – Вы тут не чужой. Мы с Мариной уже три года вместе. Я бы давно предложил ей узаконить наши отношения, но по известным причинам не мог… Мне казалось, что это может ухудшить состояние Ксении.
Психиатр медленно склонил голову, словно преклоняясь перед таким самопожертвованием. Надежда нервно закурила и впилась взглядом в брата, жадно ожидая решающих слов. И Банницкий их произнес, не сводя глаз с Марины.
– Теперь я хочу сделать то, о чем давно мечтал. Я прошу тебя стать моей женой.
Наступила тишина. Марина смотрела в свою чашку, к которой так и не прикоснулась. Было слышно, как под окнами – по случаю теплой погоды они были открыты – шелестит на легком ветру разросшаяся сирень. Женщина пыталась заставить себя сказать хоть что-нибудь, но не могла разомкнуть губ. «Скажи, что должна подумать. Поблагодари за честь. Отвечай, он ждет, а его сестра сейчас начнет искрить от напряжения». Марина никогда не думала, что эта минута будет обставлена именно так – в присутствии чужих людей, после более чем странных сцен опьянения, ссоры с детьми… Собственно говоря, она не думала, что эта минута вообще наступит.
– Я тебе удивляюсь, Миша! – Неожиданно нарушила тишину Надежда. Она взволнованно ткнула в сторону брата дымящейся сигаретой: – Кто же ТАК делает предложение? Как, по-твоему, она должна ответить в подобной обстановке? Знаешь, я бы на ее месте отказала, вот назло отказала бы, чтобы научить тебя манерам!
– Надя, у меня нет времени и сил устраивать романтическое свидание! – раздраженно ответил Банницкий. Вид у него был обескураженный – при всем его уме он не умел проигрывать, считая, что нормой для него являются победы. Это качество помогало ему в бизнесе, но очень осложняло личную жизнь. Марина считала, что он и безумие жены скрывал от всех потому, что был не в силах публично признать крах своего брака.
– Знаешь, Миша, – с трудом подбирая слова, начала она. – Я сейчас просто не готова ответить. Не сегодня.
– Вот! – с горьким торжеством воскликнула Надежда. – И любая женщина, у которой есть хоть капля достоинства, ответила бы так же, если не хуже!
– Постой, – Банницкий обращался только к Марине, игнорируя сестру. Он умел видеть цель, не обращая внимания на мелочи. – Как это – не готова? Разве мы это уже не обсудили?
Женщина удивленно подняла на него глаза:
– Когда? Что-то не помню.
– Боже мой, – пробормотал Банницкий, внезапно начиная улыбаться. – Какой же я дурень! Представляешь, у меня было полное ощущение того, что мы как-то говорили о нашем будущем! Наверное, я просто вообразил себе этот разговор…
– Ну конечно, – опять вмешалась сестра. – Ты опять выдаешь желаемое за действительное. То же самое было с Ксенией – ты видел в ней то, что хотел. И чего добился? Если бы она не сошла с ума, то устроила бы тебе сладкую жизнь! Просто не успела – сперва дети были маленькие, потом… Тебе, можно сказать, повезло!
Внезапно Надежда осеклась, повернулась на стуле так резко, что он скрипнул под тяжестью ее веса, и взглянула на открытое окно, расположенное прямо у нее за спиной. Марина перевела взгляд туда же, но не увидела ничего, могущего приковать внимание, кроме куста сирени, освещенного вечерним солнцем.
– Это ведь первый этаж? – пробормотала Надежда и, торопливо выбираясь из-за стола, толкнула его так, что вся посуда задребезжала. – Ч-черт! Я еще не привыкла к этому дому!
Высунувшись в окно по пояс, она некоторое время прислушивалась, затем повернулась с расстроенным лицом:
– Не уверена, но мне показалось, что под окном кто-то шевелился. Если это дети…
– Это кошки, – успокоил ее Банницкий. – Их тут с десяток, не меньше. Впрочем, наверное, уже больше, они ведь плодятся. Я уговаривал Ксению их стерилизовать, но она была против.
– Кошки, да еще уличные – это инфекция, – заявила слегка успокоенная Надежда, возвращаясь за стол. – Надо избавиться от них. Я понимаю – иметь одну кошечку, чисто домашнюю, но такое дикое стадо… Я знаю отличный способ вывести их всех разом. Два-три дня не кормить, потом выставить на крыльцо тазик сырого фарша, в него вмешать крысиный яд и… Миша, как ты на это смотришь?
Тот сделал равнодушный жест. Генрих Петрович, устремив на Надежду самый свой гипнотический и неотразимый взгляд, заявил, что полностью ее поддерживает.
– Нельзя допустить, чтобы животные бесконтрольно размножались. И вы совершенно правы, Надежда Юрьевна, насчет кошек. Столько болезней, как они, ни одно домашнее животное больше не переносит. Так что, если в доме дети…
– Но ведь детей отправят в пансион? – неожиданно для самой себя вмешалась Марина. – Адом ты собирался продать, не так ли, Миша? Так какая разница, останутся кошки или нет?
– Продать дом? – протянула Надежда. – Впервые слышу! Миша, это правда?
– Есть такая мысль, – проворчал тот, и Марина поняла, что обнародовала его план преждевременно. Ему явно не хотелось делиться им с сестрой. – На обломках новую жизнь не начинают.
– Мысль отличная, но кто позарится на эти твои обломки? – усомнилась сестра. – Сколько ты сюда вложил? Я еще тогда говорила, что это уродство себя не окупит! И место не обжитое, инфраструктуры никакой, за всякой мелочью надо ехать… И вообще, где ты тогда будешь жить? В Москве? Кажется, у тебя там холостяцкая квартира? Посмотрела бы я на это логово! Что же ты молчишь?
– Нумерую твои вопросы, – бесстрастно ответил брат. – Их слишком много. Сперва я хотел бы, чтобы мне что-нибудь ответила Марина, а потом решу все остальное. А ты пока найди пансион для детей…
«И крысиный яд для кошек, – закончила про себя Марина. – Короче, полная зачистка перед…» Она не успела додумать мысль – в раскрытое окно влетел большой камень и с грохотом обрушился на середину стола, вдребезги расколотив фарфоровый кувшин со сливками и заварочный чайник. Из опрокинутых при сотрясении вазочек посыпались сухарики, потекло варенье, Надежда, вскрикнув, вскочила из-за стола, уворачиваясь от полившейся заварки. В это время в окно влетел другой камень, точнее – половинка кирпича. Он приземлился в непосредственной близости от женщины, уничтожив ее чайный прибор. Теперь вскочили все.
– Мерзавки! – сдавленно проговорила разом побагровевшая Надежда. – Они метили в меня!
Отстранив ее, Банницкий высунулся в окно и тут же обернулся:
– Их надо немедленно поймать! Они все слышали! Про пансион, и главное, про мать…
Не дожидаясь продолжения, Марина первой бросилась вон из столовой. Она вспомнила, как девочки обсуждали свой безумный план побега. Казалось, ей удалось их отговорить, хоть на время, но что теперь могло остановить сестер? «Дети ехали домой, к матери, а попали на могилу и в очередную школу-тюрьму!»
Выбежав из дома, она огляделась. Уже вечерело, но в парке было еще светло – редко растущие сосны щедро пропускали лучи предзакатного солнца. Девочек не было видно, да и бесполезно было рассчитывать, что они так просто позволят себя поймать. «У них есть деньги, есть лидер – Алина, есть страшная обида на отца… Господи, что они могут натворить! В такой глуши, одни, не зная ни местности, ни местных нравов… Две красивые маленькие девочки, сбежавшие из дома… Они сядут в любую машину, которая остановится рядом!»
Марина бросилась к воротам – тщетно. Охранник, полный молодой парень в камуфляже, никого не видел. Ему только что позвонил Банницкий, также предупреждая, что дети сбежали.
– Запру вот ворота и пойду их искать на территории. – Он зачем-то продемонстрировал женщине пистолет в кобуре. – Хотите, поищем вместе?
Она только отмахнулась и побежала вдоль ограды, то и дело оступаясь на непривычно мягкой лесной земле, усыпанной толстым слоем прошлогодних листьев и иголками. Марина осматривала железные прутья, ища какой-нибудь изъян, позволивший бы девочкам сбежать… Но вскоре ей стало ясно, что за состоянием ограды следили на совесть. Двухметровые чугунные прутья, заостренные кверху, скрепленные лишь внизу и вверху, так что некуда было поставить ногу, чтобы перелезть, все до единого были целы. Добежав до угла участка, женщина остановилась, чтобы отдышаться, и уже медленнее двинулась вдоль другой стороны ограды. Справа Марина видела дом. Сквозь сосны было заметно движение возле террасы, до нее доносились на удивление ясные, близкие голоса. Здесь, среди леса, их не искажали посторонние шумы. Люди говорили как будто совсем рядом.
