– Ну наконец-то, – облегченно вздохнул Колодяжный, – а то достал уже этот затянувшийся уик-энд. Глядишь, и на работу в понедельник успеем.
– И как тебе не стыдно, Евгения Витальевна, – вкрадчиво произнесла Инна. – По твоей милости мы загубили такие прекрасные выходные дни. А сколько людей пострадало… – Она укоризненно покосилась на неподвижного Антона: – Хорошо хоть, живые все. И как нам теперь прикажешь оправдываться перед начальством? Восемь покалеченных душ – ничего себе съездили на пикничок! А у многих, между прочим, семьи, жены или другие женщины волнуются, переживают за своих кормильцев. А вы устроили тут, блин, испанское родео, порезвились…
– Телефон верни, сука, – проворчал Петренко, – он у тебя, я знаю.
Я обрела дар речи и понесла какую-то чушь:
– Да, у меня. Был до последнего времени, пока не сел. Тебе, кстати, женушка твоя белобрысая несколько раз звонила. В последний раз у меня закончилось терпение, я сказала, что ты ее бросил, ушел ко мне, на что она очень рассердилась, говорила, что дома ты больше, блудливый мудозвон, можешь не появляться, и вообще она уходит к своему банкиру…
– Чего ты сказала? – Мясистая физиономия офицера полиции вытянулась от изумления. – К какому еще банкиру, ты что несешь, сучка? – Он с перепугу решил, что это чистая правда, и посинел как слива. Хватка, сжимающая мое плечо, ослабла.
– Сильно, – кивнула Инна, – нестандартный ход. Умеет наша жертва обстоятельств сделать гадость. Да уж, душечка, не самый, скажем так, парламентский метод. Что же ты растерялся, Петренко? – рассмеялась она. – Раз дамочка ушла к тебе, что же ты мнешься? Она твоя. Поиграй с медсестричкой, порнуху, что ли, никогда не видел? А мы полюбуемся…
– Послушайте, не мое, конечно, дело… – подал вдруг голос анемичный мужичок со сломанной конечностью. – Но вы точно полицейские?
– Да! – проорала ему в лицо Инна. – А ты кто такой, падла?! А ну, молчать! – И сразу же заулыбалась, повернувшись ко мне: – Стесняюсь спросить, милая, но сотрудники ППС, которых вы покалечили на дороге в Завьялово, уверены, что с тобой была еще одна женщина. Да, собственно, и работники медицинского учреждения, в котором мы сейчас находимся и которых вы еще не успели покалечить, уверены в том же. Знаешь, мы можем это сами выяснить, но было бы лучше…
Нет, я не намерена была стоять сложа руки! Офицер Петренко разглядывал меня со злобой, подыскивал вариант страшной мести. За плечо он меня держал почти условно. Я вырвалась, завизжала, треснула его папкой по носу и пустилась вприпрыжку из палаты! Он не успел меня схватить, собственный нос оказался важнее. Рванулась блондинка, простирая ко мне клешни, но споткнулась о ножку кровати и повалилась носом в пол. Метнулся от окна Колодяжный, въехал в растерявшегося Петренко. Я бы убежала, черт возьми, если бы не среагировал бородатый упырь. Он не успел меня сцапать, когда я пробегала мимо, но выбросил руку и схватил меня за хлястик на халате, когда я была уже в коридоре! Этот чертов хлястик пришили на совесть. Я визжала, упиралась, словно рвущаяся с поводка собака, а он припадочно гоготал и подтягивал меня к себе. Я тужилась, вытряхивалась из рукавов, но тут взревели остальные и бросились на помощь коллеге, хотя он и сам бы превосходно справился. Совместными усилиями меня втащили обратно. Инна отвесила хлесткую затрещину, и я с пылающей щекой полетела к стеклянному шкафу. Задребезжала ванночка со шприцами и пузырьками с лекарствами, оставленная в палате по чьему-то недосмотру.
– Где задержанный?! – внезапно завизжала Инна.
Ну вот, стоило всем на несколько секунд отвернуться… Немая сцена продолжалась недолго. Больничная койка, в которой возлежал «в бессознательном состоянии» мой ненаглядный, была пуста! А рядом с койкой красовалось распахнутое окно. Менты возмущенно загудели, Петренко схватил меня за шиворот, чтобы снова не сбежала. Инна заглядывала под кровати. Колодяжный бросился к окну, высунулся в него почти по пояс.
– А ну, немедленно прекратить этот бардак! – вскричал разгневанный, наполненный басистыми интонациями голос, и все невольно обернулись – кроме Колодяжного, который плевать хотел на басистые женские голоса. На пороге выросла фигура врача в медицинском халате – внушительная, статная. Женщина подбоченилась, выставила грудь, в глазах бесились искры негодования. – Прекратить, кому сказано! – ревела она. – Вы что себе позволяете в стенах медицинского учреждения? А ну, немедленно вон отсюда!
– А это еще что за напыщенная гусыня? – выплюнула Инна.
А я онемела от изумления. Шура?! Ну, ей-богу, не узнать: бездна негодования, убедительность, хоть монумент с нее лепи…
– Я – дежурный врач этой больницы, сами вы гусыня! – отрубила Шура. – Немедленно прекратите безобразия и предъявите свои документы! Если вы полиция, то и ведите себя прилично! И учтите, я уже вызвала настоящую полицию, она прибудет через пять минут! – И запустила руку в боковой карман халата, выразительно глянув в мою сторону – дескать, не спи, а то замерзнешь.
Два события произошли одновременно! Отлетела на Петренко (он мгновенно в ней запутался) переносная шторка «в гармошку». Обрисовался сутулый Антон! Он был в пижаме, в больничных штанах. Смертельно бледный, с запавшими глазами, левая половина туловища обмотана бинтами – чертовски слабый, но нашел же где-то силы! Он бросился к окну, схватил одной рукой за штанину Колодяжного, который снова высунулся, тщась что-то рассмотреть в окружающем пейзаже. Закрученное движение – это сколько же силы потребовало! – ноги мента прорисовали дугу, он как-то извернулся в полете, вылетел наружу и повис, ухватившись пальцами за продольный выступ фрамуги!
Второе событие параллельно первому – я даже не знала, куда смотреть! Все так интересно! Затрясся, задребезжал, как палка по батарее, мент с окладистой бородой. Глаза его выползли из орбит, пена потекла по подбородку. Он сполз по стеночке, хлопнулся задом и продолжал трястись, словно жертва эпилептического припадка. Шура развернулась, выставив, словно меч, электрический шокер – дескать, кто еще на новенького? Умница, Шура! Я вертелась, не зная, за что хвататься. Столько дел, столько дел… Отшвырнул от себя шторку, вскочил на полусогнутые пышущий негодованием Петренко. Изумленная Инна вертелась как ужаленная, в глазах мелькала растерянность. Не иссякла еще силушка молодецкая! – Петренко что-то пискнул, поворачиваясь к Антону, но тот уже летел – на импульсе, набирая инерцию. Сокрушительный удар корпусом, и полноватый рыхлый субъект, которого удар настиг в прыжке, улетел в узкий промежуток между мнущейся блондинкой и пустой кроватью. Я не поверила своим глазам: «бросок» оказался настолько мощным, что Петренко спиной пробил гипсокартонную стену, разделяющую палаты, рухнул на пол раздавленным кулем, а в стене образовалась дыра, от которой побежали глубокие трещины. Хорошая способность у некоторых ментов пролетать сквозь стены…
Мы с Инной завизжали одновременно, бросились друг на дружку, как две непримиримые соперницы! Я успела что-то выхватить из ванночки, это оказался шприц с иглой – отнюдь не одноразовый! Она хлестнула меня по щеке – голова чуть не оторвалась от шеи. А я, вопя, словно недорезанная хрюшка, размахнулась, всадила ей шприц в шею на всю длину иглы и отскочила, сообразив, что рядом с этой мегерой лучше сейчас не находиться.
Пошла немая сцена – на фоне стонов Петренко и бородача. Блондинка застыла в неловкой позе, лицо ее перекосилось, постукивали зубы. В складках кожи, которые при ближайшем рассмотрении оказались отнюдь не первой молодости, болтался шприц. Она зачарованно таращилась на меня.
– Ты знаешь, что там внутри? – выразительно проговорила я. – Все, сучка, ты покойница.
– Да ладно, не пугай девушку, – усмехнулась Шура. – Глюкоза там.
– Глюкоза, – согласилась я, – боевая отравляющая глюкоза.
Насколько я заметила, в шприце не было никакой жидкости. Как тут оказался раритет, я даже не задумывалась. Блондинка выбралась из шока, выдернула шприц и занесла его над головой, как кинжал. Мы просто смели ее с Шурой, бросившись одновременно! Стенку эта девица, конечно, не пробила, но свою дозу электричества от щедрой Шуры получила. Она споткнулась, колотясь в падучей, обрушилась на кровать, где лежал седоволосый заморыш, и, едва не сломав ему вторую ногу, треснулась лбом о стальную дужку, временно прекратив свое существование. Сосед мычал, выражая глубокую озабоченность ситуацией, и ощупывал свои конечности.
– Что вы творите? Что же теперь будет? – бормотал он анемичным голоском.
– Все в порядке будет, сэр, – вздохнула я, – следите за рекламой.
– Дела… – протянула Шура, озирая беспорядок в палате. – Да у вас тут как в Южном Бутово… А кто знает, их было только четверо?
– А нам откуда знать? – пробормотала я. – Это ты обещала стоять на стреме и анализировать поступающую информацию.
