— А зачем? Тем более что знак потом сам взял и рассосался. И нарисовалась ты.
— А рассосусь я, нарисуется другая? — цинично спросила Люся.
— Не исключено. То есть вполне даже вероятно, — философски согласился Артемьев.
— Кошмар какой! И отчего это Ленка на тебя так запала? Вот уж воистину «чем меньше женщину мы любим»…
— Диалектика, — претенциозно согласился Андрей.
— Постой-постой, — сообразила вдруг Люся. — Если ты ей еще в парке все свои взгляды на жизнь изложил, зачем она тебе потом на мобильник звонила?
— Неумная потому что, вот и все, — сказал как отрезал Артемьев. — Вот ты стала бы звонить в полпервого ночи парню, который тебя пару часов назад конкретно попросил больше на горизонте не отсвечивать?
— Не стала, — искренне ответила Люся. — И что она сказала?
— Пугать начала. Мол, сейчас она покончит с собой. Придет домой и напишет записку: «В моей смерти прошу винить Андрея А.». Честно говоря, я не очень хорошо слышал, я же в это время в «Летчике» был — шум, подвальное помещение, связь так себе.
— Странно, что она действительно умерла…
— Да. Это прямо какая-то судьба. Вот еще говорят: опасно желать, мол, желания сбываются. Желала умереть — получите, распишитесь.
— Слушай, но вообще-то, когда тебе такое по телефону девушка явно во встрепанных чувствах говорит, нормальный парень, наверное, все-таки сорвался бы и поехал удостовериться, что с ней все в порядке.
— Зачем? — Артемьев так выпучился на Люсю, как будто бы она сказала полную глупость.
— А вдруг она и правда травиться решила? Если бы ты так подумал, она бы сейчас, возможно, была жива.
— Хочет — пусть травится. Это же ее собственная жизнь. Сама имеет право выбирать, как ее закончить.
— Так ведь это же из-за тебя она вроде как помирать собралась! Ты должен был поехать!
— И что было бы? Если уж человек решил помереть, то помрет. К тому же, именно этого она и ждала — чтобы я прискакал, а она бы опять за меня уцепилась.
— А ты жестокий, — осуждающе покачала головой г-жа Можаева.
— Я просто не сентиментальный, — пытаясь изобразить демоническую улыбку, возразил Артемьев. — Еще она несла какой-то бред, что, мол, она знает, кого я предпочел ей, и что той тоже недолго осталось. В общем, честно тебе скажу, в этом месте мне стало совсем не интересно, и я попросту отключил мобильник.
— Круто, — не нашлась, что ответить на эту искренность, Люся.
Молодые люди еще поговорили о превратностях судьбы и о том, какую же все-таки роль должны играть знаки Небесной канцелярии в жизни их обладателей, и разошлись, каждый унося в кармашке свой счет.
Г-жа Можаева с облегчением выехала на Тверскую-Ямскую. Здесь, к счастью, плотность движения уже лишь с натяжкой можно было назвать «пробкой». Даже удавалось ехать на второй передаче.
Люся никак не могла поверить в реальность всего случившегося этим вечером. Как он мог не помчаться к человеку, который грозится покончить с собой? Ну как можно быть таким толстокожим? Он же видел ее состояние! Он просто трус! Он побоялся проблем!
«И вообще, как Ленка могла влюбиться в такого беспардонного и трусливого типа?» — недоумевала г-жа Можаева, как будто забыв, что еще несколько дней назад ей самой Андрей казался очень милым интеллигентным юношей.
Андрей не соврал — Люся действительно успевала домой к передаче «Спокойной ночи, малыши». Но она была настолько взвинчена, что встречаться в таком состоянии с Соловьевым совершенно не хотелось.
Люся решила слегка остыть, прежде чем явиться пред светлые очи Лешечки — дабы не отвечать на дурацкие вопросы «что случилось?» и «чего это у тебя такое лицо?». Особенно ее раздражал второй вопрос, которым ее любили доставать коллеги на прежней работе. Стоило г-же Можаевой появиться в офисе «Взаимопонимания», как все тетушки принимались охать: «Ах, Людочка, что случилось? Почему у тебя лицо такое грустное?». Причем они находили ее лицо грустным независимо от ее истинного настроения. И бесполезно было объяснять, что ничего страшного не случилось, что настроение вполне нормальное и лицо совсем не грустное. В конце концов Люся стала отвечать на все такие вопросы отговоркой: «Просто у меня лицо такое — всегда как будто грустное». Но сегодня у нее, должно быть, и правда очень озадаченная физиономия, поэтому стандартной отговоркой не отделаешься. Люся посмотрела на окна квартиры Соловьева: в них горел свет. Поэтому она решила посидеть в машине, послушать любимые хиты 80-х и прийти в форму.
Она припарковалась в дальнем углу двора, выключила мотор и фары и врубила музыку.
Следя за полетом листьев, убегавших от пожелтевшей березы, г-жа Можаева думала о жизни, о любви и о себе. Больше, конечно, о любви и о себе. А точнее говоря, о том, что никакой такой любви ей, похоже, уже не светит. Ну какая может быть любовь, когда в феврале тебе уже стукнуло 25, а тебя еще никто по-настоящему даже замуж не звал. (Пьяные сопли начальника «Взаимопонимания» на позапрошлом Новом годе не считаются.) И, что самое ужасное, Люся уже, кажется, и не хотела, чтобы ее кто-то позвал замуж. Не было никакого желания строить глазки в кафе, носить каблук-шпильку, мучить волосы обесцвечивающей краской. Все это ради того, чтобы какой-нибудь самовлюбленный жлоб сделал вид, что она ему понравилась, и кинул тут же, как только у нее появятся хоть какие-то намеки на проблемы или как только на горизонте замаячит хоть какая-то угроза его комфорту? Или чтобы какой-нибудь толстяк решил, что она достаточно симпатичное домашнее животное, а потом требовал от нее не спать ночами и беспокоиться о его заднице? Г-жа Можаева еще немного подумала и пришла к выводу, что не существует сколько-либо разумных оснований любить этих ужасных, думающих только о футболе, сексе, деньгах и собственном комфорте (подразумевается достаточное количество еды, алкоголя и туалетов под рукой) существ под названием «мужчины».
Люся представила, как завтра она вернется в свою квартиру на Владимирской — мудрая, спокойная и одинокая. И заживет хорошо и буднично. Она будет ходить на работу, а по вечерам гулять по парку. И никакие мужики ей вообще не нужны — ни этот холодный Андрей, ни прагматичный Соловьев со своей страстью к истерической заботе. Может быть, Люся даже уйдет с головой в работу и сделает головокружительную карьеру. Например, выпишет себе через ozon.com английские и американские книжки, еще не переводившиеся на русский язык. Самые лучшие. Гениально переведет их длинными зимними вечерами и предложит какому-нибудь издательству. Там, конечно, сразу оценят ее талант и доверят переводить целую серию интереснейших книг. И тогда она уволится из «Попутного ветра», будет сидеть дома, читать книжки и только раз в месяц ездить в издательство, чтобы отвезти очередную рукопись и получить гонорар. И тогда сам Федя Бондарчук прочитает книжки, которые перевела Люся, и очень захочет с ней познакомиться. Раздобудет в издательстве ее телефон и пригласит в свой ресторан «Ваниль» напротив Храма Христа Спасителя. Но Люся даже не подумает идти туда. «Ах, это так скучно… — ответит она. — Я знаю все, что вы имеете сказать». И повесит трубку.
«Он будет заинтригован и удивлен, ведь ему, конечно, еще ни разу не отказывали девушки, — продолжала мечтать Люся. — И тогда он непременно захочет мне сделать что-нибудь приятное. Очень приятное. Но не придумает ничего лучше, как поехать в Лондон и закупить чемодан книжек самых интересных английских авторов. Придет с книжками ко мне под дверь, позвонит и уйдет, оставив на чемодане букет красных роз. Догадайся, мол, сама, от кого». Люся, конечно, догадается, но даже виду не подаст. А потом они все-таки встретятся. Г-же Можаевой будут вручать какую-нибудь премию как лучшему переводчику года, и вести церемонию будет, конечно же, Федя.
На этом фантазии Люси обрывались. Если честно, она просто не могла представить, чем уж таким особенным будет отличаться Федя от всех остальных мужчин в обычной жизни. Все-таки она была реалисткой, да и просто прожившей четверть века девушкой, и поэтому даже в самых поэтических грезах не могла представить, что хоть один мужчина сможет быть счастлив просто тем, что она, Люся, рядом. Не тем, что она приготовила вкусный ужин, обеспечила вкусный секс и помыла посуду, а тем, что она просто ходит и дышит рядом. Вряд ли найдется мужчина, которому безразлично, как она выглядит: влезает ли она все еще в голубенькое платьице и своевременно ли подкрашивает корни волос. Который бы только радовался тому, что повсюду разбросаны Люсины баночки с кремами, а телевизор включен на «мыльной опере». Радовался бы просто тому, что разбросанные вещи — ЕЕ вещи, и сериал — ЕЕ любимый сериал. И любил ее, Люсю, даже когда она сама себя не любит.
«Нет, так не бывает», — поняла Люся. В сущности, это очень глупо — выходить замуж. Выйдя замуж, ты практически обещаешь, что будешь всегда смеяться его шуткам, никогда не растолстеешь, обязуешься готовить и стирать его носки. Словом, ты обязуешься не меняться. У тебя больше нет права упасть и сломать ногу, быть уволенной, заболеть. Ведь мужчина же женится на благополучной красивой девушке, и, конечно, если через какое-то время перед ним окажется безработная толстуха со сломанной ногой, он сочтет себя обманутым и попытается «поменять товар». И даже Федечка Бондарчук вряд ли сильно отличается в этом вопросе от большинства. Наверняка он был бы в шоке, если бы его модельного вида супруга вдруг зачастила в магазин «Большие люди» или устроилась, например, воспитательницей в детский сад. Или если бы она не обеспечила в доме красоту и порядок (путем грамотного руководства домработницами) к приходу корреспондентов из журнала «7 дней». Конечно, он вначале потащил бы ее к психиатру, а потом в загс — разводиться. Наверное, Наташка, права: вся эта история со знаками — ужасная глупость. Как будто все эти черточки на руках способны заставить людей смотреть друг на друга иначе! Как будто кто-то из-за них перестанет сравнивать свой «товар» с более продвинутыми моделями и стремиться заполучить более дорогой экземпляр! Нет, такое невозможно. Тогда накроется вся теория естественного отбора и Дарвин в гробу перевернется, а вместе с ним еще пара десятков ученых.
