— Иду, сию минуту иду! — с отчаянной улыбкой крикнул Данте. И поспешил к другим клиентам.
— Ну не будь же ребенком, Ривьера, рассказывай, — со вздохом промолвил Ботта.
Лелло, не отрывая глаз от тарелки, выплюнул косточку.
— Изложи нам свою теорию, а мы послушаем.
— Убили архитектора, — начал Лелло, — и кто же первым обнаружил труп? Землемер. По моему скромному мнению, это тоже довольно странное совпадение, не правда ли?
— Возможно.
— Но мало того, Гарроне, насколько нам известно, был одним из архитекторов, которому пришлось искать работу в конторе Триберти! А кто же были его самые жестокие конкуренты! Землемеры! Особенно те, у кого не было своей мастерской, безработные, пенсионеры…
— Как и Баукьеро! — добавила Фольято, снова принявшая сторону Лелло.
Ботта задумчиво посмотрел на обоих.
— Гм. Значит, это и было мотивом преступления?
— Конечно! — воскликнула Фольято. — И Лелло его нашел.
— Осторожнее с выводами, детка. Агент Ривьера нашел один из возможных мотивов преступления. По мне, так это типичное преступление на почве секса. Во всяком случае, секс тут сыграл немаловажную роль…
— Но кто первым заговорил о преступлении на сексуальной почве? — чуть не задохнулся от гнева Лелло. — Сам подумай: полиция разыскивает проститутку.
— А возможно, и не проститутку, — возразил Ботта.
— Ну неважно — блондинку, внешний вид которой свидетель описал с завидной точностью. Но кто этот свидетель? Баукьеро. То есть человек, который мог, во-первых, сам совершить преступление, во-вторых, имел требующий, правда, проверки, но вполне реальный мотив, в-третьих, вполне естественно, попытался навести полицию на ложный след, подбросив ей версию об убийстве по случайным либо сексуальным мотивам. А ты сам знаешь, что такие преступления остаются обычно нераскрытыми и дело сдают в архив.
Ботта хлопнул Лелло по плечу.
— Мак-Ривьера, вы неплохо поработали. Федеральное бюро расследований гордится вами.
Фольято снова обнажила в радостной улыбке золотой зуб.
— Вот только здесь, в муниципальном управлении, Баукьеро никто не видел, — неумолимо продолжал Ботта.
Тут Лелло не выдержал:
— Откуда ты знаешь? Не станет же он ходить по всем бюро и представляться: «Разрешите познакомиться, Баукьеро!»
Синьора Ботта в четвертый раз засмеялась, но смех ее сразу оборвался. Наступила тишина. Лелло и Ботта старались не смотреть друг на друга.
— В сущности, чтобы выяснить, кто прав, нужно лишь спросить у Триберти, — тактично вмешалась синьорина Фольято.
— Это я и собирался сделать, — сухо сказал Лелло.
— Когда ты вытащишь паука из укрытия, покажи его нам, договорились?.. А, наконец-то! Что ты нам сегодня предложишь, Данте Алигьери?! — воскликнул Ботта.
Официант положил перед Лелло счет и протянул Ботте меню, в котором вот уже три года подряд перечислялись мелким неразборчивым шрифтом одни и те же блюда.
— Словом, теперь, когда вы знаете все, комиссар, скажите, кто из нас прав.
— Думаю, что вы, синьора. Из известных вам фактов невозможно с точностью установить, говорил ли Гарроне «Баастн» и был ли он знатоком вин и сыров.
После обильной еды он чувствовал блаженную истому, и сейчас, сидя в большущем кресле («Комиссар, признайтесь, на террасе можно умереть от жары, пересядьте в это кресло!»), он сам удивился нелепости своего галантного ответа.
Что он только мелет?! Что делает в этом доме с двумя чужими людьми? Что с ним случилось?
— Спасибо! Спасибо! — заверещала Анна Карла. — Вы ангел, я вам обязана жизнью. Знаете, что я придумала. Отныне всякий раз, когда Массимо начнет понапрасну меня обвинять, мы придем к вам, и вы нас рассудите. Да, вы будете нашим беспристрастным судьей, согласны?
Судьей!.. В их абсурдной игре, напоминающей пинг-понг, он, похоже, станет целлулоидным шариком. Бостон… сыры… Как его угораздило взобраться наверх, будто по каким-то странным ветвям? Внизу остался труп с проломленным черепом, плачущая мать убитого, его увядшая сестра. А куда подевались Де Пальма и Лопрести? И хмурый префект? Весь остальной мир? Бесплотные тени, крохотные призраки, которых отбросили на космические расстояния все эти Фарабино, Саленго, Парелла, Монно, Бона, Воллеро, дядюшка Эммануэле и бесконечное множество других…
Сантамария совсем растерялся, у него вдруг закружилась голова.
Они меня опоили. Заманили сюда и отравили, ведь они убийцы, мелькнула у него мысль. Сейчас ударят по затылку и…
— Вам нездоровится? — встревоженно спросил Массимо. — Если хотите полежать и отдохнуть, не стесняйтесь.
— Нет-нет, благодарю вас. Просто немного болит голова.
— Еще чашечку кофе? — предложила Анна Карла.
— Кофе — это было бы очень кстати. Спасибо. Во всем виновата жара.
В самом деле, видно, жара да выдержанное вино сыграли с ним злую шутку. Но скорее всего, пытаясь выведать побольше у этих двоих, он стал жертвой собственной хитрости. Выпустил джинна из бутылки, и обретшие невероятную силу Саленго, Бонетто, Фарабино, Парелла внезапно размножились и совершенно его подавили. Откуда родилась легенда, будто туринцы мрачны и неразговорчивы?
— Нет-нет, спасибо, кофе достаточно теплый, — машинально поблагодарил он.
Потом выпил кофе, закурил сигарету. Туман перед глазами рассеялся. Конечно, не исключено, что синьора Дозио и синьор Кампи, сговорившись, одурманили его. Но не наркотиком, а фривольной, светской на первый взгляд, но в действительности заранее продуманной, чтобы сбить человека с толку, болтовней.
— Не принять ли вам, комиссар, таблетку аспирина?
Синьора Дозио смотрела на него с искренним сердечным участием.
— Спасибо, боль уже почти прошла.
Нет, они не думали сговариваться и заманивать его в ловушку. Если они его и одурманили, то нечаянно, без всякого умысла.
Он с облегчением вздохнул и одарил обоих широкой улыбкой. Нет, светское общество не меняется.
— Боюсь, я вас вконец утомил, — сказал он.
Анна Карла нахмурилась.
— Но мы вам хоть принесли какую-то пользу? В сущности, мы рассказали все, что знали, однако…
— Нет-нет, уверяю вас, вы были мне очень полезны!
В действительности он знал сейчас не больше, чем прежде. Анна Карла подтвердила все, что вчера рассказал ему Кампи. Архитектор Гарроне был для них условным образцом для сравнения, а представление о нем сложилось у обоих постепенно, по редким, случайным встречам. Анна Карла тоже упомянула о приватном театре, о городской гнили, о Монно, о Фарабино, о Бонетто… Но конкретных фактов в ее рассказе почти не было.
Оба не сумели даже вспомнить, когда именно Гарроне «впервые вошел в их жизнь». По словам Кампи, это произошло три-четыре года назад на нелепейшей выставке туризма и живописи (стало быть, синьор Кампи не всегда избегал повседневной реальности), куда он заглянул, чтобы не упустить нашумевший «фильм ужасов».
— Сами понимаете, такие вещи нельзя не посмотреть. В них бьется сердце города, — пояснил он.
Он был прав. И Сантамария, признав это, сразу приободрился: в сущности, случай был не слишком сложным. Ядро старого, провинциального Турина устояло благодаря неизменным ритуалам, строгой иерархии, в которой все эти Гарроне, Фарабино, Кампи, американист Бонетто, синьора Табуссо и супруги Дозио занимали свое строго определенное место. Но все ли они были картами из одной колоды?
В этом у Сантамарии полной уверенности не было.
— Кто знает, сколько раз вы невольно ошибались, — сказала Анна Карла. — У вас труднейшая профессия. Я бы, верно, от такой работы сошла с ума.
Да, он «плавал» в маленьком, достаточно чистом пруду, каких в Италии сотни. Но, как и все эксперты, видел многое, что ускользало от постороннего взгляда. А уж картина, которую описал Кампи, представлялась ему с полной ясностью. Для светского круга она была более чем типичной.
Пышный художественный салон с бархатом и начавшими осыпаться лепными украшениями. Сто или двести человек медленно переходят от одной картины к другой. Мужчины все в темно-синих костюмах, дамы в причудливых, каких не встретишь больше нигде в Италии, шляпках. И вот одна из дам, дальняя родственница или приятельница Гарроне, воркующим голоском представляет его Массимо Кампи. Добрых десять минут Массимо принужден вести с ним любезную беседу, держа в руке бокал с отечественным шампанским. За эти десять минут «тихого ужаса» Гарроне удается:
1) выдать себя без всяких на то оснований за одного из членов организационного комитета выставки,
2) сделать скабрезный намек по поводу натюрморта с кабачками,
3) под предлогом оказания помощи нуждающимся выудить деньжонок у Массимо Кампи,
