Марран…? В детстве Пьер читал книгу «Огненный бог Марранов» и считал их сказочными существами, да и книга была написана уже в шестидесятых годах.
– Простите, а что это значит?
– Марранами, милейший, в средневековой Испании называли «тайных евреев». То есть лиц, которые крестились, но в тайне исповедовали иудаизм.
– Благодарю вас. Это очень ценная информация. Не буду вас больше беспокоить.
Гранитов с удивлением посмотрел на него:
– Это все, что вы хотели узнать, молодой человек?
Евгений тоже внимательно смотрел на Пьера. Видно было, что услышанное его озадачило.
* * *
Дома Пьер бросился к столу и начал заполнять таблицу, используя ключ «МАРРАН» :
«PICTET & CIE GENEVE A46391» – получилось у него. Сначала и этот результат показался бессмыслицей, но «Geneve» – тут сомнений быть не могло! Что же за Pictet такой?
На следующий день в читальном зале Пьер вооружился деловым справочником по Женеве за прошлый год. За 1945– й, естественно, ничего достать не удалось. Каково же было его удивление, когда в алфавитном индексе он практически сразу обнаружил: Banque Pictet & Cie SA. Указан был и адрес: Route des Acacias 60 Geneva, 1211. Пришлось залезть в банковский справочник. Банк был основан в 1805 году и на сегодняшний день являлся одним из крупнейших управляющих частными активами в Европе. Оп-п-паньки! Он нервно оглянулся.
«Спокойно. Тут тебе не Остров сокровищ и пираты за тобой не гонятся, – сказал он себе. – Хотя…»
Придя домой, он запер дверь на засов, чего обычно не делал. После этого в течение десяти минут мысленно произносил код из нижней строки таблицы. Перевернул лист и несколько раз написал его на оборотной стороне. Смял исписанный листок и сжег его в раковине. Подумав, там же сжег копию с подписью Штейфона.
* * *
Приближалось Рождество. Естественно, решили отмечать его вместе с Кэт, Мишкой и Борей. Не Новый год, конечно, но, когда все вокруг друг друга поздравляют, обидно не поучаствовать во всеобщем веселье. Занятий в конце декабря уже было мало – приближались экзамены и тесты. Пьер звонил Кэт, и они втроем отправлялись гулять по празднично украшенному Нью-Йорку. Везде гремела музыка, люди покупали подарки, а Санта Клаусы в красных халатах к удовольствию Мишки регулярно встречались в толпе на Пятой авеню. Музыкальным хитом декабря стал «Щелкунчик». Изо всех магазинов и кафе доносились Танец феи Драже или Вальс снежинок. Пьер даже не подозревал, что Чайковский так популярен в США.
В этот раз решили сходить в Музей естественной истории. Пьер был уверен, что Мишке понравятся динозавры, белые медведи и индейцы в воинственных позах, и не ошибся. Но больше всего мальчика увлекли птицы. Он как зачарованный стоял перед витриной с королевскими пингвинами, а потом долго бродил по залу, не давая себя увести. Кэт устала и положила голову Пьеру на плечо. Ее волосы щекотно касались его уха и он потерся об ее макушку. Неожиданно их губы оказались рядом и они застыли в долгом поцелуе, которого оба ждали так долго. Пьер не знал, сколько это продлилось, но, когда он отрыл глаза, сквозь витрину со страусами увидел удивленное лицо Мишки с расплющенным об стекло носом. Это отрезвило их и до конца прогулки они даже не брались за руки.
На прощание он даже не решился поцеловать ее в щеку, как обычно.
Пьер, – сказала Кэт, глядя в сторону. – Боря решил возвращаться в Израиль…
– Когда?
– В январе.
– Ты ведь не хочешь ехать обратно?
– Я не хочу уезжать от тебя…
* * *
Знакомая преподавательница отправлялась в недельный тур по СССР и согласилась взять небольшую посылку в Ленинград. В последнем письме мать просила прислать лекарства от давления, и он решил воспользоваться оказией. Письма от родителей Пьер аккуратно складывал в нижний ящик стола в порядке поступления. Последнее должно было лежать сверху. Но его там не было. Порывшись в ящике, он обнаружил нужный конверт в самом низу. Пьер задумался. За день до этого ему показалось, что продукты в морозилке лежат как-то не так как всегда. Он полез в чулан, где лежал чемодан, с которым он прилетел из Ленинграда. На пыльной поверхности были свежие следы пальцев. Кто-то тщательно обыскал квартиру в его отсутствие.
Времени на размышления не оставалось – пора было ехать в гости. Пьер сложил купленные накануне подарки в сумку и направился к метро. Настроение было испорчено. Кто мог его обыскивать? В столе лежала небольшая сумма наличных – ее не взяли, значит, искали что-то другое. В любом случае, он правильно сделал, что уничтожил бумаги, связанные с Штейфоном.
Народу на платформе было немного. Приличные американцы в это время уже встречали Рождество в кругу семьи. Пьер прислонился к стене и поставил сумку на каменный пол. Метрах в десяти от него уткнулся в газету бесплатных объявлений седой толстяк лет тридцати.
«Разве можно читать рекламу с таким интересом? – подумал он. – Да еще в Рождество».
Подошел поезд. Толстяк сложил газету и подошел к краю платформы. Пьер поднял сумку, вошел в вагон и тут сообразил, что лучше подождать Манхеттен-экспресс, который проезжает весь Мидтаун без остановок. Снова вышел на платформу и вернулся к стене. Двери начали закрываться, и в последний момент из вагона выскочил толстяк. Подошел к колонне и снова с интересом уставился в газету.
Толстяк тоже дождался экспресса и сел в соседний вагон. От следов обыска мысли Пьера перекинулись на предстоящий отъезд Кэт и Мишки, и про любителя рекламы он забыл. Уже поднимаясь на поверхность, он резко обернулся. Знакомая седая шевелюра была видна в нижней части лестницы. Пьер ускорил шаги и, не оборачиваясь, прошел метров сто. На пешеходном переходе резко повернул голову назад. Толстяка не было.
«Показалось», – успокоился он.
Дверь открыл Борис в шапке Санта Клауса.
– С наступающим!
– Мазл тов! – ответил Пьер.
Елка была нарисована на листе ватмана, прикрепленного к стене кусочками липкой ленты. Игрушки на ней были родом из детства – заяц, космическая ракета «Восток» и дирижабль с серпом и молотом на боку. Подарки сложили на пол у подножия «елки». Кэт вытащила из холодильника оливье. Спохватились, что забыли купить шампанского.
– Ничего, – махнул рукой Борис. – Это же не Новый год.
Потом пили виски и смотрели «Иронию судьбы» на кассете, купленной на Брайтон-бич.
Боря как-то быстро напился, пошел укладывать Мишку и заснул в детской на диване. Кэт накинула куртку и вышла на крохотный балкон покурить. Пьер поставил кассету на паузу и вышел следом.
– Что делать будем? – не оборачиваясь, спросила она.
– Кино смотреть, – угрюмо буркнул Пьер.
– Ты понял, о чем я спрашиваю.
– Тебе решать, но еще раз тебя потерять мне будет очень тяжело.
Кэт резко повернулась к нему и схватила его ладонями за голову. Куртка с ее плеч соскользнула на пол.
– Да реши что-нибудь сам хоть раз в жизни!
Пьер попытался поднять куртку, но она прижала свои губы к его и не отпускала, пока он не обнял ее и не ответил на поцелуй.
– Я вам не мешаю? – раздался голос из комнаты.
– Ты думаешь, я не догадался, что Мишка – твой сын? – говорил Борис, разливая виски. – Как только увидел тебя, сразу понял. Слушайте, я, все-таки, еврейский программист, а не Отелло. И мордобой здесь не поможет. А Кэт со мной из уважения жить будет? Как там у Симонова: «Уж коль стряслось, что девушка не любит, то с дружбой лишь натерпишься стыда…» Эх! Говорила мне мама: «Боренька, тебе нужна НАША девочка. Без верхнего образования и с большими сиськами…»
– Ни по одному параметру не прохожу… – грустно сказала Кэт, глядя в стол.
– Ладно, ребята, – хлопнул Борис по столу ладонью. – Мы сейчас пьяные, дров наломать можем легко. До отъезда почти месяц – давайте возьмем тайм-аут.
* * *
После того, что произошло, он не решался появляться у ребят в гостях. Мишка приболел, и даже в парке увидеться с ним и с Кэт не получалось. Встречать Новый год соседи позвали Пьера на Таймс Сквер. Надо было прийти пораньше, чтобы занять место поближе к рекламе Toshiba, куда по флагштоку спускался огромный светящийся шар. Все это напоминало демонстрацию на 7– е ноября из его детства. Было холодно, все пели песни и тайком пили принесенное с собой спиртное.
Начался обратный отсчет. Шар пополз вниз, чтобы остановиться ровно в полночь.
– Пятьдесят девять, пятьдесят восемь, пятьдесят семь… – считали все хором.
Также неумолимо приближался день отъезда Кэт. Надо было что-то решать. Всю жизнь он не принимал решения, а только реагировал на обстоятельства. Чаще решал за него кто-то другой – родители, Геннадий Иванович, Хуан, Белгородский, Мели…
– Девятнадцать, восемнадцать…
Можно оставить все как есть. Боль пройдет, чувства притупятся…
