У Галины вспыхнули щеки, но мою тираду она выслушала смиренно.
– Хорошо. Я поняла. Вы мне только вот что скажите, – перешла она на «вы», – это правда, что вы считаете, что меня ударили, потому что за вас приняли, или вы меня просто успокаивали?
Честно говоря, я не знала, что ей ответить. Поэтому ответила достаточно обтекаемо:
– Нет, не успокаивала. Тем не менее постарайтесь быть осторожнее.
В четыре часа дня я была в центре Технограда, в маленькой двухкомнатной квартире, где проживала Полина, бывшая домработница Шадриных, приятная женщина средних лет, внешне чем-то похожая на актрису Нину Русланову. Предварительный звонок моей подопечной сделал свое дело: я сразу же была приглашена на кухню пить чай. Полина поохала по поводу болезни Веры Дмитриевны, с удовольствием приняла от нее презент – большую коробку дорогих конфет и симпатичного слоника, вырезанного индийцами из пахучего сандалового дерева, и спросила, чем она может быть мне полезна. Я, согласно легенде, завела разговор о том, что мне очень понравились окрестности Технограда, и я бы хотела купить здесь дачку на шести сотках в каком-нибудь садоводческом товариществе.
– Вера Дмитриевна рекомендовала мне обратиться к вам, потому что вы в конце прошлого года как раз сделали такую покупку и владеете информацией, – завершила я свой монолог.
Полина с гордостью показала мне фотографии своей «дачи» – щитового домика с мансардой, который явно требовал долгого и кропотливого ремонта, а потом с удовольствием принялась снабжать меня различными сведениями по поводу местной загородной недвижимости низшей ценовой категории и дала несколько телефонов известных ей начальствующих персон в садоводческих товариществах, где можно было приобрести участок по разумной цене. Когда мы подробно обсудили эту совсем не интересную для меня тему, я понемногу стала переводить разговор на то, что меня по-настоящему занимало.
– Вера Дмитриевна мне сказала, что мы с вами коллеги…
Полина подтвердила этот факт и сообщила, что вынуждена была пойти к Шадриным в горничные, потому что нужно было платить за обучение дочки в институте, а на зарплату школьной медсестры не было возможности это сделать. Женщина она была словоохотливая, информацию из нее вытягивать не нужно было, и она с удовольствием рассказывала, какие ее бывшие хозяева хорошие, интеллигентные люди, какие хорошие подарки дарили ей на праздники и как ей жалко, что Мария Эрнестовна так рано умерла. Я сказала, что мне тоже у них нравится, но я только побаиваюсь Павла Петровича.
– Да что вы, – засмеялась Полина. – Он мужчина порядочный, справедливый, вежливый. Ему только по должности приходится быть суровым. Я-то сама его редко в доме видела, он все больше с Антоном Зиновьевичем по делам разъезжал, но Люся, повариха, очень про него хорошо отзывалась. Все старалась ему невесту подыскать, а он все отшучивался, говорил, что вот возьмет отпуск, поедет к себе на родину, на Дон, и там подыщет жену.
– А почему вы от Шадриных ушли, ведь место такое хорошее?
Лицо у Полины чуть порозовело.
– Понимаете, у меня как раз тогда дочка родила. Одна. Без мужа. Я не хотела об этом хозяевам говорить. Бабки у нас нет. Нянька больших денег стоит. А дочка как раз в своей фирме на повышение пошла. Кроме того, им декрет хозяин не оплачивал. Так что сидеть с малышкой некому было. Мне и пришлось уйти. А тут как раз Мария Эрнестовна умерла, так оно все одно к одному и случилось…
– А она что, действительно так внезапно умерла?
– Да, ночью, во сне. Я то утро никогда не забуду… Пришла я на службу, как всегда, к восьми, поделала там кое-какие дела, а в девять поставила на поднос чашку кофе с рогаликами и тихонько так постучалась в ее спальню. А потом дверь толкнула и в комнату вошла, потому что Мария Эрнестовна всегда просила ее будить, так как любила допоздна читать и утром с трудом просыпалась. Ну я вошла, поднос на прикроватную тумбу поставила, поворачиваюсь к ней. Она на боку лежит, спиной ко мне. Я тихонько трогаю ее за плечо, а оно холодное, неживое. Я тут от страха как закричу, заплачу. На мой крик Агнесса Николаевна вбежала. Начала в «Скорую» звонить. Только какая тут «Скорая», когда тело уже окоченело…
– Скажите, а вы не помните, Мария Эрнестовна перед смертью на недомогания не жаловалась?
– Да вроде нет. Правда, говорила, что аппетита нет, иногда подташнивает, слабость бывает. Но врачиха ей объяснила, что это связано с теми лекарствами, которые ей по ее женским болезням были прописаны.
Я про себя отметила, что передозировка дигитоксина вызывает такие же побочные явления.
– А какие она лекарства принимала?
Полина наморщила лоб, вспоминая, затем перечислила мне лекарства, и это был тот же самый список, который я выудила из лечащего врача ее бывшей хозяйки.
– Надо сказать, что голубушка Мария Эрнестовна, царствие ей небесное, не очень-то аккуратно к приему лекарств относилась. Мне все время ей приходилось о них напоминать. Я даже вечером, перед тем как с работы уйти, оставляла в ванной комнате на туалетном столике те, что доктор велел ей принимать вагинально. Ну, чтобы они на виду были, когда она свой вечерний интимный туалет закончит.
Я напрягла память и вспомнила, что в фармакологическом справочнике у Машковского написано, что дигитоксин иногда назначают per rectum, то есть ректально в виде свечей… Ну вот, теперь все понятно. Не было никаких горьких таблеток. Были свечи, которыми подменяли те, что прописал Марии Эрнестовне гинеколог. И что-то мне подсказывало, что подменяла их не Полина, а кто-то другой…
Из комнаты послышалось недовольное кряхтение.
– Ну вот, проснулось наше солнышко! Подождите, я сейчас.
Полина ушла в комнату и через несколько минут вернулась, держа на руках крепкого кареглазого бутуза в памперсах, кофточке, расписанной незабудками, и кокетливом розовом чепчике.
– Вот знакомьтесь, наша Тонечка, наша красуля.
Я, вежливо посюсюкав с дитем, засобиралась уходить, поняв, что бывшая горничная Шадриных ни в каком сговоре с начальником службы безопасности не состояла, а причина ее скоропалительного ухода сидела у нее на руках и гукала, пуская пузыри.
Когда я в коридоре меняла хозяйские тапочки на свои кроссовки, Полина вдруг спросила:
– А как вам молодая жена Антона Зиновьевича показалась?
Я пожала плечами:
– Да вроде ничего, нормальная девушка и очень красивая.
– Ну, хорошо, что так, а я-то вообще думала, что он на Агнессе Николаевне женится.
Я так и застыла с кроссовкой в руке.
– Почему вы так думали?
Полина пересадила тяжеленькую Тонечку на другую руку.
– Агнесса Николаевна – женщина порядочная, культурная, образованная, хозяйка отличная, Вера Дмитриевна ее очень уважает, и к Анюте она как родная относится, да и по возрасту Антону Зиновьевичу подходит. Ну, и притом она же его любит!
Кроссовка выпала из моих рук и глухо стукнулась о коврик. Ну ни фига себе, какой поворот сюжета!
– Почему вы считаете, что она его любит?
Полина поцеловала дитя в налитую щечку.
– Да я несколько раз замечала, как она на него смотрит, когда поблизости никого нет: у нее глаза прямо лучатся. Чего уж тут непонятного…
– Странно, а я этого не замечала!
– А вы приглядитесь внимательнее, когда из семьи никого рядом не будет…
Когда я возвращалась из Технограда в поместье, то в задумчивости на одном из светофоров чуть не врезалась в бампер впереди стоящей «Ауди» и, решив, что так и до беды не далеко, приглядела какую-то полупустую придорожную кафешку, где дальнобойщикам подавали весьма сомнительные салаты и цыплят, жаренных на гриле.
Заняв столик у окна, я заказала бутылочку минеральной воды и кофе-капучино, который был изготовлен тут же при мне путем высыпания в чашку кофейного порошка из пакетика и заливанием его горячей водой из электрочайника. Отхлебывая кофейную бурду, я переваривала полученную информацию. Итак, простодушная Полина считает, что домоправительница была влюблена в Антона Зиновьевича. Возможна ли такая ситуация? В принципе, да. Он мужик весьма харизматичный, несмотря на свой невеликий рост и некрасивую физиономию. Кроме того, я вспомнила, с каким восторгом Агнесса распространялась о его таланте ученого и организатора производства. У нее действительно в те минуты, как справедливо заметила бывшая горничная, лучились глаза. Она ведь не Галина, дитя станицы Светлая (она же Злодейская), которая воспринимала Антона Зиновьевича лишь в качестве богатого папика. Агнесса говорила с ним на одном языке, восхищалась им и служила ему. «Я старалась делать все возможное, чтобы ничего не отвлекало Антона от работы» – это же ее слова. Но почему всевидящая Вера Дмитриевна не заметила тех чувств, которые Агнесса испытывала к ее сыну? Или заметила, но по какой-то причине решила не говорить об этом мне? И теперь такой вопрос: а догадывалась ли об этих чувствах Мария Эрнестовна с ее тонкой поэтической натурой? Вполне возможно, что нет. Такие люди, как правило, более всего заняты своим внутренним миром и мало внимания обращают на чувства окружающих. К тому же Агнесса очень сдержанная особа, которая более всего напоминала мне хорошо воспитанную английскую леди, чья невозмутимость за неделю нашего с ней знакомства «дала течь» лишь дважды. Первый раз после того, как я рассказала ей о «призраке» Марии Эрнестовны. Да и то она тогда сумела сохранить самообладание. Только бледность, только дрожание пальцев и никаких ахов и охов. «Сломалась» она лишь сегодня утром, когда испугалась за Галину. Но как же в таком случае она позволила, чтобы об этой ее «слабости» догадалась Полина? Или, может быть, все дело в том, что прислугу действительно не всегда замечают?
