Игорь вышел из лифта. Здесь он был впервые. Планировка шестого, последнего этажа отличалась от прочих. Подле лифта находился небольшой холл, площадью не более шести квадратных метров. Из холла вела одна дверь. И – все.
Игорь подошел к двери. «Ну, не раздумывай! – подстегнул он сам себя. – Делай, что хотел».
Подле этой двери, единственной в особняке, имелся звонок. Игорь нажал на кнопку. Сигнала за дверью он не расслышал. Он нажал кнопку еще раз. Нет ответа. Игорь огляделся. Заметил: из угла холла нацелен на него глазок видеокамеры… И тут – дверь сама собой распахнулась.
Игрек оказался в просторной и изысканной прихожей. Она была пуста. Стояли два кресла из светло-коричневой кожи. На светло-коричневой стене висела картина: вариации на темы «Кувшинок» Моне (а может, и сам Моне?). В углу антикварная вешалка, на которой ровным счетом ничего не висело.
Из прихожей вела в глубь квартиры одна дверь. Она была полуоткрыта. Игрек решительно распахнул ее.
Он оказался в огромном кабинете.
За обширным столом, заваленным книгами и бумагами, сидел человек. Его лицо показалось Игорю мучительно знакомым.
Мужчина пристально посмотрел на Игоря, а потом усмехнулся и сказал:
– А я ждал тебя раньше.
Не может быть! Это он?!
Феноменальная память Игоря боролась со здравым смыслом. Память услужливо подсказывала: это он. Он, только постаревший на десять лет. А здравый смысл говорил: но ведьон мертв! Он же покончил с собой! Погибшие не воскресают!.. Игорь застыл в замешательстве на пороге кабинета.
– Ну, что, – насмешливо проговорил человек, – твоя больная совесть материализовалась? Призрак встал из гроба?
Игорь стоял столбом, ничего не понимая. Это был Валентин Николаевич – тот самый несчастный игрок, что десять лет назад проиграл ему целое состояние и в отчаянье выбросился из окна. Да, несомненно, это был он – только постаревший на десять лет. И взгляд его теперь выражал не отчаянье загнанного животного – нет, это был холодный, усмешливый, резкий взгляд человека – хозяина положения. Просто – Хозяина.
– Да ты садись, – небрежно указал Валентин Николаевич на кресло против стола. – В ногах правды нет. Но правды нет и выше… Для меня все это так же ясно, как простая гамма… – ухмыльнулся он.
Игорь словно завороженный сел в кресло.
– А с чего ты, Игрек, собственно, взял, что я погиб? – продолжал хозяин. – Тебе, видать, сказали: выкинулся из окна. С шестого этажа. Ну, ты и подумал, что я убился… Да и любой бы так подумал. Действительно, какие еще могут быть варианты – с шестого-то этажа? – Валентин Николаевич опять неприятно усмехнулся. – Но я, как видишь, не погиб. Сие, как говорится, судьбе не было угодно… Побился я, правда, тогда сильно… Два года провел в Склифе… Шесть операций… Ломали кости, вставляли штифты… Потом снова ломали, штифты вынимали… Денег-то не было врачам платить… Вот они и не старались… Да…
Валентин Николаевич замолчал, вроде бы припоминая что-то.
Игорь вполне овладел собой и теперь с холодным вниманием исподволь рассматривал самого Валентина Николаевича и обстановку его кабинета. В лице Хозяина самым сильным образом за десять прошедших лет переменилось то, что обычно менее всего подвержено изменению на протяжении человеческой жизни: глаза. Игрек помнил их простецкими, доверчиво распахнутыми; теперь же они представляли собой холодные, резкие кинжальчики. Никогда еще не доводилось Игорю Старых видеть столь разительных перемен, происшедших с взглядом человека. И само лицо благодаря переменившемуся взору стало совсем другим. Тогда, десять лет назад, оно было ординарной физиономией совслужащего, старшего научного сотрудника без кандидатской степени. Теперь же, несмотря на то, что все его черты остались теми же – разве что добавился рваный шрам на лбу, – лицо стало совсем иным. Оно превратилось в жесткое, холодное, умное лицо хищника.
Хищник чувствовал себя в своем логове преудобно. Одетый в зеленую рубаху тонкого вельвета с распахнутым воротом и бежевый пуловер, он вольготно откинулся в кресле. Настольная лампа уютно освещала стол. Все прочие предметы угадывались в полутьме. Кабинет, как и другие помещения в особняке, был лишен окон – или же они были напрочь закрыты расположенными за спинкой кресла драпри. «Видать, окон нет, чтоб ничто не напоминало о неудачном полете», – усмехнулся про себя Игрек. Богатырский стол хозяина был завален бумагами и книгами. Мерцал включенный компьютер. На небольшой полке рядом со столом помещались книги. Они стояли вперемешку – было видно, что ими постоянно пользуются. На корешках угадывались в полутьме надписи: русско-английский и русско-французский словари, хорошо знакомая Игорю «Теория вероятностей» Вентцель, а также почему-то многотомник Пруста. Рядом помещалась антикварная, немалой цены, этажерочка, на которой стояли безделушки: дешевенькие, но изящные, – видимо, памятные Хозяину. Там имелась миниатюрная египетская пирамида, сработанная из зеленого камня, копия башни Эйфеля, пивная кружка с видами Лондона, иудейское семисвечие, католический крестик на постаменте… На стенах угадывались картины: превосходные копии, или, может быть, даже подлинники передвижников.
Из кабинета выходили две двери. Обе были плотно прикрыты. «Видимо, где-то там спит его женщина, – подумалось Игорю. – Эта самая Вера…»
– Извини, я не предложил тебе выпить, – спохватился Хозяин. – Что предпочитаешь?
– Минералку, – сказал Игорь.
– Да, я помню… «Эвиан», кажется?
– Ты неплохо информирован.
Раз хозяин говорит ему «ты», Игорь не собирался «выкать», хотя тот был старше его лет, пожалуй, на двадцать. Хозяин усмехнулся. Подкатился в кресле к стоящему у стены бару. Вся фигура Валентина Николаевича стала видна Игорю. Он заметил, что ноги того недвижимы. Ступни безжизненно располагались на приступочке. Бедра и голени укутаны пледом.
– Да, – усмехнулся хозяин, перехватив взгляд Игоря, – это сделал ты. Точнее – это сделал я сам… Врачи, как говорится, боролись за его здоровье, но пациент остался жив… Правда, без ног.
– Сочувствую, – пробормотал Игорь.
– Спасибо, – криво усмехнулся Валентин Николаевич. – Хотя плата за собственную глупость могла бы быть и меньше. Но, что бога гневить, могла б оказаться и больше…
Хозяин подрулил к бару из красного дерева, налил Игреку в высокий стакан минералки, а себе плеснул в широкий бокал пару глотков виски «Силвер лейбл». Подъехал на своем кресле к Игорю. (Кресло было снабжено моторчиком и панелью управления, однако над головой возвышалась высокая кожаная спинка, как и положено креслу босса – видать, изготовлялось седалище на заказ и стоило кругленькую сумму.) Валентин Николаевич протянул хрустальный стакан Игреку. Тот взял его… «Ударить, – мелькнула у него в мозгу безумная мысль. – Ударить в висок, убить, а потом – бежать, бежать отсюда».
Словно прочитав мысли Игоря, инвалид сказал:
– Если ты прибьешь меня, вряд ли тебе станет легче. И навряд ли ты отсюда уйдешь. Каждые три минуты это чудо-кресло измеряет мой пульс и частоту дыхания. Не будет пульса – через минуту здесь появится охрана. Я своих людей вышколил…
Игрек внимательно посмотрел на Валентина Николаевича, стараясь определить, блефует ли он. Нет, не блефует. Скорее всего нет.
– Знаешь, Игрек, – почти задушевно сказал инвалид, – как мне было временами больно… Физически больно… Тогда я скрипел зубами – и вспоминал почему-то тебя. Вот, думал я, везучий человек. Человек, у которого сразу все есть. По праву рождения… Папа-академик… Пятикомнатная квартира в центре… А главное – талант. Талант!.. Талант игры!.. Ты-то его не ценил… Гуляка праздный… Ты играл – и выигрывал… Играл – как дышал… Ну, что, доигрался?
Глаза хозяина кабинета сверкнули. Игорь промолчал. Вопрос не требовал ответа.
– А вот у меня, – продолжил Валентин Николаевич, – азарт тогда был нечеловеческий. Страсть такая, что тебе, наверно, и не снилась… Но умением играть бог, видать, обидел… Знаешь, о чем только не думается на больничной койке… Два-то года лежать в «склифовской» травме… Зато я вышел из больницы другим человеком. Совсем другим…
Валентин Николаевич откинулся на спинку кресла. Его глаза – холодные, острые, надменные – пронзали Игрека насквозь. Игорь – уж на что привык владеть своим лицом! – дрогнул, отвел взгляд.
– Я вышел из больницы, полный желания мстить, – продолжал свой монолог Валентин Николаевич. – Нет, не тебе. Точнее, не одному тебе… Что – ты? Рука судьбы. Красиво говоря, меч провидения, который взял, да и порубал мою жизнь… А потом – ты, что ли, виноват в том, что со мной приключилось? Да нет, я сам же более всего и виноват. Азарт у меня был, желание победить – преогромнейшее… А вот умения не хватало… А я, этаким неумехой – да в самую мясорубку!.. Понятно, что ты меня порубал…
