– Ты куда это?
– Сигареты кончились! – крикнула я уже с лестницы.
Когда парень из мастерской увидел меня в скромненькой курточке и неизменных джинсах, видно, у него появились кое‑какие сомнения.
– Слушай, у нас не будет неприятностей? – спросил он, принимая ключи.
– Если и будут, то только у меня, – успокоила я его, – давайте, ребятки, скорее…
Сорок минут я слонялась по улицам и ужасно замерзла. Но ключи Федя сделал отлично. Дома за дверью мамулиной комнаты по‑прежнему пел Паваротти. Этак любого мужика можно отвадить, о чем она только думает!
Я положила ключи в карман пальто перекормленного бельканто Петра Ильича и облегченно вздохнула.
К счастью, сломанную дверь, деньги на ремонт которой в прошлый раз собирали общественницы, починить пока что не успели, и в подъезд можно было войти, не зная кода. Навстречу мне тоже никто не попался. .
Надо сказать, что я ужасно нервничала: как‑никак первый раз в жизни собиралась проникнуть в чужую квартиру. От волнения дрожали руки, и ключ долго не мог попасть в замочную скважину. В моем воображении рисовались картины того, как бдительные соседи хватают меня за руку и волокут в милицию, как воровку…
Но ключ наконец попал в скважину – да здравствует умелец Федя! – замок открылся, я вошла в квартиру и торопливо захлопнула дверь за собой. В квартире было тихо и слегка пахло пылью и затхлостью. Я несколько секунд постояла в прихожей, унимая сердцебиение, и отправилась на разведку.
Кухня пока не привлекла моего внимания, как и небольшая полутемная спальня. Вторая комната была, судя по всему, кабинетом. Здесь стояли большой письменный стол с многочисленными ящиками и второй стол поменьше, на котором расположился компьютер с периферийными устройствами.
Я начала с самого простого: стала один за другим выдвигать ящики письменного стола.
В верхнем ящике лежала большая пластиковая папка с этикеткой: «Новоапраксинский химический комбинат».
Осторожно открыв папку, я увидела кипу недоступных моему пониманию бумаг, содержавших, судя по всему, абсолютно полную информацию об этом самом комбинате: ассортимент продукции, объем выпуска этой продукции за последние годы, объем реализации, списки поставщиков, снабжающих комбинат сырьем и комплектующими изделиями, порядок расчетов с этими поставщиками, бюджет…
Наверное, если бы на моем месте был какой‑нибудь экономист или хотя бы опытный бухгалтер, эти документы рассказали бы ему все о химическом комбинате, но я смогла только сделать единственный вывод: этот комбинат почему‑то весьма интересует Петра Ильича.
А кстати, ехать в Новоапраксино надо с Московского вокзала, так что Петр Ильич, скорее всего, именно туда и ездил в июне.
Перелистывая документы в папке, я несколько раз натыкалась на знакомую фамилию – Козодоев. Был у меня один знакомый – Никита Козодоев, мы учились с ним в одной школе и даже… Но, разумеется, это не он, мало ли на свете Козодоевых.
Закрыв папку и постаравшись придать ей первозданный вид, я задвинула верхний ящик стола и выдвинула второй.
Здесь меня ждал сюрприз. В этом ящике аккуратно, в хронологическом порядке были сложены все мои статьи за время работы в «Невском вестнике». Статьи – это громко сказано, статей как таковых у меня было раз, два и обчелся, да и те – легкая дамская болтовня вроде «Женщины и цветов», но здесь были собраны даже самые маленькие публикации, заметки в десяток строк. Я просмотрела это скупое досье, и мне стало грустно.
Без малого три года моей журналистской работы оставили после себя тоненькую стопочку второсортных заметок на никому не интересные темы… Нет, в чем‑то Петр Ильич был прав: так жить нельзя, если я хочу оставить в журналистике хоть какой‑то след!
Но что значит само это досье? Почему Петр Ильич собирал все мои статьи? Неужели только для того, чтобы убедиться, насколько плохо обстоят мои дела, и прийти к выводу, что мне необходимо помочь сделать журналистскую карьеру? Бред какой‑то!
Однако меня все больше и больше начинал интересовать этот человек.
Статьи были собраны за все время моей работы в газете, что доказывало факт пребывания Петра Ильича в нашем городе на протяжении долгого времени. Впрочем, я это и так уже знала – само наличие квартиры вполне подтверждало этот факт.
Сложив свои заметки в прежнем порядке, я задвинула второй ящик и приступила к третьему.
Как говорила Алиса, все страньше и страньше. В этом ящике были сложены фотографии моей мамули. Но это были не милые снимки из семейного альбома и не фотопортреты девять на двенадцать с трогательной подписью «Дорогому Пете от Ляли», это были не те фотографии, которые можно было ожидать найти в столе у влюбленного старичка, – здесь были снимки, профессионально сделанные с большого расстояния при помощи телеобъектива. Уж в таких‑то вещах я разбираюсь, в газете у нас работают отличные фотографы, тот же Витька Колобков, например, и мне не раз случалось выезжать с ними на место событий, и вообще, работая в газете, с профессиональной фотографией сталкиваешься часто.
Так вот, это было вполне профессиональное фотонаблюдение: мамуля выходит из подъезда, мамуля разговаривает с соседкой, мамуля делает покупки в магазине, мамуля проводит занятия у себя на Ленфильме, мамуля останавливает такси на улице…
Просмотрев толстую пачку фотографий, я как бы увидела маму с новой точки зрения. Снимки были сделаны совершенно бесстрастным человеком. Я была уверена, что снимал не Петр Ильич, потому что как бы он не относился к моей матери, он не мог снимать так равнодушно. Приходилось признать: эта подборка снимков давала о ней очень хорошее представление. Я как бы заново познакомилась с собственной матерью, потому что смотрела на нее сейчас не как дочь, а как посторонний наблюдательный человек.
Кто поручил неизвестному фотографу‑профессионалу снимать мою мать? Кто поручил следить за ней?
Именно так можно было объяснить эти подробно‑равнодушные снимки – слежкой. Судя по одежде, все фотографии были сделаны минувшим летом. И заказал их, несомненно, сам Петр Ильич.
Что же это значит? Мои статьи, мамины фотографии… Петр Ильич очень тщательно готовился, но к чему и зачем? Он захотел проникнуть в наш дом и утвердиться в нем прочно и надолго. Надо признать, он в этом преуспел, но каков будет его следующий шаг?
Под стопкой снимков, запечатлевших мамулю, валялась еще одна фотография. На ней я с изумлением узнала ту самую рыжеволосую Светлану, которая представилась мне в свое время любовницей покойного Ахтырского и вручила те документы, с помощью которых мы с Главным и запустили первую «бомбу». Светлана сидела вполоборота за столиком кафе напротив представительного вальяжного мужчины с аккуратно зачесанными назад темными волосами. Они явно о чем‑то оживленно беседовали. Внизу на снимке я прочитала дату и время.
Ага, наш пострел Петр Ильич везде поспел! Зачем он следил еще и за Светланой? Но, разумеется, все это звенья одной цепи…
Снова наведя в ящике порядок и задвинув его, я перешла к компьютеру.
Не случайно я откладывала этот момент: отношения с компьютером у меня очень напряженные. Не скажу, что я совсем не умею им пользоваться – в наше время при моей профессии это было бы совсем дико, – но я общаюсь с ним, как первобытные дикари общаются со своими божествами: если принести богу в жертву кусок мяса или фрукт, бог пошлет дождь. Или не пошлет. Если воля бога не ясна, надо обращаться к шаману, у которого с ним более доверительные отношения. Так и я: знала определенные команды, умела нажимать на кнопки, но если компьютер делал не то, что я от него ждала, я даже не пыталась разобраться в причинах, а звала шамана или просто опускала руки и тупо глядела в экран, и шаман приходил сам. Роль шамана обычно исполнял кто‑нибудь из коллег мужского пола, чаще всего Мишка Котенкин.
Вспомнив Мишку, я ужасно расстроилась. Втянула мужика в неприятности, аж до реанимации довела!
Как бы то ни было, сейчас мне не приходилось рассчитывать на чью‑то помощь, а надо было действовать самой.
Я включила компьютер, дождалась, пока на экране загорится окно с картинкой и значками директорий. Обычно в качестве «обоев» на экран люди выбирают какой‑нибудь красивый спокойный пейзаж с морским берегом или осенним лесом, фотографию любимого кота (у кого есть кот), собаки (у кого есть собака) или репродукцию любимой картины. На моем собственном компьютере последнее время установлена репродукция «Весны» Боттичелли.
Так вот, у Петра Ильича вместо всех этих приятных и успокаивающих вещей на экране монитора была установлена фотография унылого промышленного здания с торчащими на заднем плане красно‑белыми дымовыми трубами.
Я недоуменно пожала плечами и щелкнула мышью на значке «Мой компьютер». Эта скотина (я имею в виду машину) потребовала пароль.
