Он мог представиться незаконнорожденным сыном, который нашел жилище отца после долгих лет поисков. Или просто сыном. Молодым Гао. Кто сейчас упомнит? Значения это не имело.
Он отправится в город, а потом вернется и станет ухаживать за черными пчелами на склоне холма, пока позволят обстоятельства и здоровье.
* * *
Нил Гейман — единственный писатель, удостоенный медалей Карнеги и Ньюбери за роман «История с кладбищем» и премии Хьюго в номинации «Лучший рассказ» за «Этюд в изумрудных тонах» о столкновении Шерлока Холмса и доктора Ватсона с миром, созданным воображением Говарда Филлипса Лавкрафта. Впервые Нил Гейман встретился с Шерлоком Холмсом в десятилетнем возрасте. Произошло это в библиотеке начальной школы, и юный Нил сразу добавил Великого Детектива к Списку Людей, Которыми Он Хотел Стать, Когда Вырастет. К тому моменту список этот, вероятно, включал Псмита, созданного П.Г. Вудхаусом, и Элрика, порожденного воображением Майкла Муркока. Когда Нил вырос, он стал писателем, что, возможно, ничуть не хуже.
В канонических произведениях о Шерлоке Холмсе об интересе последнего к пчелам указано в рассказах «Львиная грива» и «Его последний поклон». В «Поклоне», действие которого происходит в 1914 году, упоминается «фундаментальный труд последних лет Холмса»: «Практическое руководство по культуре пчел с некоторыми наблюдениями о сегрегации матки».
Триумф логики
Гейл Линдс и Джон Шелдон
Линвуд Бутби вышел покурить из здания суда округа Франклин. Теперь он ограничивался одной сигаретой в день, позволял себе выкуривать ее во второй половине дня, в перерыве процессов с присяжными. Сегодня зал суда пустовал, но он все равно пошел на поводу вредной привычки.
— Привет, судья, — поздоровался я, выходя в крытый дворик. — Слышал сегодня хороший анекдот.
Бутби приподнял рыжие кустистые брови, которые резко выделялись на фоне лысого черепа и невыразительного лица.
— Как вы назовете адвоката из штата Мэн, который ничего не знает? — спросил я.
— Не знаю, Арти. Как ты назовешь адвоката из штата Мэн, который ничего не знает?
— Ваша честь.
Он то ли хмыкнул, то ли зарычал, затянулся сигаретой, вынул изо рта, внимательно оглядел.
— Арти, как ты назовешь судебного клерка из штата Мэн, который еще и остряк?
— Не знаю. Как?
— Безработный.
— Так-так. — Я поднял руку с оттопыренным указательным пальцем. — Пустая угроза. Вы уже уволили меня на прошлой неделе.
— Да, но мне так понравилось, что я готов это повторить.
— А кроме того, ваше высокопреосвященство, вам нужен вассал, доктор Ватсон, если угодно, чтобы сохранить ваши достижения для истории, — я низко поклонился, — а также для того, чтобы объявлять о приходе визитеров, один из которых, точнее, одна, ждет сейчас в ваших апартаментах наверху.
— Кто? — Он вновь поднес сигарету к губам.
— Эмми Холкрофтс.
Бутби смотрел на меня сквозь дым, брови вновь приподнялись, на этот раз от удивления. Эмми работала судебной стенографисткой и обычно появлялась в суде только во время процессов и слушаний, остальную часть профессиональной жизни она проводила в одиночестве, расшифровывая свои записи.
Бутби с тоской посмотрел на сигарету, бросил в урну и последовал за мной в здание.
— Привет, судья Бутби.
Поднимаясь по лестнице к своему кабинету — я пропустил его вперед, — он посмотрел вверх и увидел Эмми Холкрофтс, дожидавшуюся его в коридоре, невысокого роста, плотную, седоволосую, с бифокальными очками на морщинистом лице.
— Привет, Эмми. Заходи. — Он преодолел последние две ступени и вслед за ней переступил порог.
Уже в кабинете она обернулась.
— Можно Арти остаться? Я оказалась в сложном положении и буду очень признательна, если смогу задать интересующие меня вопросы вам обоим.
— Конечно, если ты не возражаешь против того, чтобы находиться в ограниченном замкнутом пространстве с Фрэнком Заппой[51]. — И он указал на меня. Бутби никогда не отказывал себе в удовольствии подчеркнуть мою неадвокатскую, абсолютно неадвокатскую внешность. Я закатил глаза, но когда он знаком предложил мне войти, возражать не стал: обрадовался возможности не возвращаться в библиотеку.
— Присядь, Эмми, — предложил Бутби. — Так что случилось?
Эмми села на коричневый кожаный диван, я — в кресло с такой же обивкой.
— Вы, вероятно, знаете, что я исполнительница завещания Ины Аедерер. — Она оправила юбку.
Бутби занял другое кресло, у стены.
— Меня это не удивляет. Прими мои соболезнования, Эмми. Вы были очень близки, так?
— Да… — Глядя на свои руки, она сложила их на коленях. — Она была моей племянницей, и я разбирала ее вещи… — Она замолчала, глаза наполнились слезами.
— Успокойся, тебя никто никуда не гонит, — мягко заметил Бутби. Эмми работала в суде уже больше десяти лет, и они давно стали большими друзьями.
— Спасибо, — попыталась улыбнуться она. — Ина была трудным ребенком. В колледже подсела на наркотики, ее вышибли, родители пришли в ярость, отказали ей от дома. Я взяла ее к себе, и где-то через год она вылечилась. Но потом не смогла найти себе занятие. — Эмми вздохнула. — В колледже ей не нравилось, а мне не хотелось, чтобы она разносила бургеры: девочка-то умная. Короче, я показала ей, как работать на машинке для стенографирования. Ее это увлекло, я оплатила ей курсы стенографисток. Получив сертификат, она подала заявление в судебную систему, и ее взяли на работу. Ей было всего двадцать четыре года, и я думала, что она на правильном пути. — Эмми покачала головой.
Бутби нахмурил лоб, брови сошлись у переносицы.
— И что, по-твоему, произошло? — В газетах написали, что она покончила с собой.
— Не знаю. — Эмми оглядывала стены. — Полиция нашла предсмертную записку Ины со словами, что она всех подвела, не оправдала надежд. Плюс следы кокаина в крови. Они пришли к выводу, что причиной самоубийства стала депрессия, вызванная неспособностью отказаться от наркотиков.
Судья наклонился вперед:
— Мы можем что-то сделать?
— Да. Во-первых, я нашла стенографические записи Ины, которые, возможно, следует расшифровать. Что-нибудь вам нужно в первую очередь?
Бутби задумался.
— Несколько недель назад она стенографировала в этом самом кабинете дискуссию о договоренности между федералами и штатом. Беседовали в присутствии адвоката-защитника и гонителя. — Называя так прокуроров, Бутби и выражал пренебрежение к ним, и напоминал, кем они быть не должны. — Фамилия обвиняемого Доак. Он согласился сотрудничать с Управлением по борьбе с наркотиками, поскольку ему пообещали снять более тяжелые федеральные обвинения и оставить только обвинения штата, по которым ему светил небольшой срок.
— Ясно, — кивнула Эмми. — Много времени это не займет. И второе. Я нашла то, о чем не знает полиция: банковскую книжку и три с половиной тысячи долларов наличными. Завернутые в пластик, они лежали на дне мусорного ведра под мешком, в который клали мусор. В банковской книжке указаны большие транзакции, иной раз превышающие две тысячи долларов. Что мне делать? Эти улики говорят о том, что она скорее всего торговала наркотиками, а этим занимается полиция. Если я им скажу, они могут конфисковать деньги как вещественное доказательство. Я исполняю ее завещание, поэтому должна оберегать ее активы для наследников, двух ее братьев, так?
Мы с Бутби неуверенно переглянулись.
— Если я занесу наличные и деньги на счету в опись и заявлю, что это часть наследства, в моем отчете суду по делам о наследстве, получат ли наследники деньги, добытые скорее всего противозаконной деятельностью? И не стану ли я соучастницей преступления? — Она смотрела на свои руки, которые сцепила на коленях, и ждала ответа.
— Черт побери! — Бутби пощипал левую бровь. — Ты ставишь меня в трудное положение. Судьи не дают юридических советов, знаешь ли. Тебе нужен адвокат.
Она кивнула, но молча.
Он откинул голову назад и продолжил, глядя в потолок:
— С другой стороны, не будет ничего предосудительного, если мы с Арти помозгуем вслух. — Никогда не слышал более идиотского слова, чем «помозгуем». — Пусть даже и при тебе. — Он склонил голову и заговорщически посмотрел на меня.
Я хохотнул.
— Итак, размышляя вслух, Арти, я готов утверждать, что полиция не сможет открыть дело против Ины, раз она мертва. Но, возможно, наличные — вещественное доказательство вины другого человека, особенно если деньги меченые, и Эмми совершенно не нужно, чтобы ее обвинили в препятствовании отправления правосудия. Поэтому она может положить деньги в банковскую ячейку и указать в отчете суду по делам наследства эти деньги как актив. Это же, в конце концов, и есть актив, правильно, Арти?
