– Значит, Саянов отвез вас на квартиру. А дальше что было? – донимал меня Скориков.
– Ничего. Он уехал. А я потом сюда отправился.
– На чем?
– Частника остановил.
– Марка машины? Номер?
– Может, вам еще фамилию, имя и отчество водителя сказать?
– Зря острите, Лобов, – нахмурился капитан. – У нас есть информация, что гражданин Саянов заказал вам убийство одного человека.
– Ерунда какая-то.
– Возможно, в квартире у вас находится оружие.
– Оружие?! У меня?!
– Мой вам совет выдать его добровольно.
– Нет у меня оружия. Если не верите, проведите обыск.
– Так мы и поступим. Сейчас подъедут мои коллеги, и мы действительно проведем обыск.
Эти самые коллеги появились очень скоро. У них не было санкции на обыск, но я промолчал. Незачем лишний раз настраивать против себя оперов, если оружия в доме нет.
Пистолет мог появиться только с подачи самих же ментов. Об этом я подумал, когда опера уже перевернули квартиру вверх дном. Но надо было отдать им должное, подстав никаких не было. Они не нашли ни оружия, ни наркотиков, зато сняли с веревок и забрали с собой мою одежду. Ботинки тоже унесли. Только тогда до меня дошло, что кровь Саянова могла остаться и на обуви.
Даже самое страшное кино может показаться интересным, если смотреть его в теплой домашней обстановке. Но вот если самому оказаться на месте главного героя!.. Меня забрали прямо с постели, дали пять минут на то, чтобы одеться, и увезли в милицию. А там – темный кабинет, разделенный решеткой, яркая лампа в лицо, невидимый следователь за ней. Страшное кино про тридцать седьмой год. Я никак не думал, что окажусь в столь жесткой ситуации.
– Гражданин Лобов, где вы находились в пятнадцать часов восемнадцатого ноября тысяча девятьсот девяносто седьмого года?
Не знаю, как ослепляющий свет действует на здорового человека, но у такого вот больного, как я, точно сдают нервы. Не будь решетчатой стены, которая отделяла меня от следователя, я точно бросился бы на него, сбил бы на пол проклятую лампу. Я мог так вот отличиться, поэтому и посадили меня в клетку, прямо как какого-то дикого зверя.
– Вспомнить не могу!.. Свет выключи!
Лампа погасла, и я оказался в темноте, в которой, мало-помалу растворяясь, плавали люминесцентные круги.
– Дома я был. В кровати.
– А врать нехорошо.
Лампа снова ударила в глаза, но я уже понял, что смотреть на нее совсем не обязательно, и отвернул голову. Интересно, как я сразу не догадался так поступить? Решил взглянуть в глаза своей судьбе? Да, наверное.
– Я не вру.
– Гражданин Вахромеев утверждает, что видел вас в это время в районе заброшенной стройки.
– Какой гражданин Вахромеев? – похолодел я. – Какая заброшенная стройка?
– Та самая, где был убит гражданин Саянов. Гражданин Вахромеев слышал выстрелы, затем заметил вас.
– Не мог он меня видеть, потому что не смотрел на меня…
– Значит, вы его видели! – В голосе следователя, прежде совершенно обыденном, монотонном, звякнули торжествующие нотки.
Лампа на столе тут же погасла, зато зажегся свет под потолком. Невысокий лысый мужчина стоял у выключателя и насмешливо смотрел на меня из-под густых черных бровей.
– Кого я видел?
– Вахромеева.
– Не знаю такого.
– Пусть так, но вы его видели и сами в этом признались.
– Ни в чем я не признавался.
Я постарался успокоить себя. Может, я и оговорился, но если эти мои слова будут занесены в протокол, то я под ними не подпишусь.
– Не было ничего такого!
– А джинсы зачем стирали? – с тем же торжеством спросил следователь.
– Какие джинсы?
– А те самые, на которых следы крови остались. Думали стиральным порошком их отмыть? Напрасно. Да и на туфлях у вас обнаружились капельки. Уверен, что вы сами знаете, чья это кровь.
– Не знаю, о чем вы говорите.
– Может, вам память освежить? Хорошо, начнем с самого начала.
Следователь во всех подробностях рассказал о нашей встрече с Вадимом на кладбище, о том разговоре, который в конечном итоге подвел нас к общему знаменателю. Он знал и о выстрелах возле дома Володарского.
– Вы правильно сделали, Иван Семенович, что не стали стрелять в воздух, – с издевкой сказал следователь. – Пули не поднимаются так высоко, чтобы сгореть в атмосфере. Они могли упасть кому-то на голову, а земля все стерпит. Поэтому вы стреляли себе под ноги. Пистолет вы унесли, но кое-что там осталось. Так вот, одну пулю мы нашли. Плюс все четыре гильзы. Экспертиза установила, что гражданин Саянов был застрелен из того самого пистолета, который вы тогда унесли. Ко всему прочему у вас был мотив убить Саянова.
– Кто вам такое сказал?
Я знал, откуда следователь проведал про наш разговор с Вадимом, про выстрелы, но мне хотелось получить подтверждение своим догадкам.
– Это не важно.
– Почему же? Мне, например, хочется знать, кто возвел на меня эту напраслину.
– Это не напраслина, а свидетельские показания.
– А где сам свидетель? Давайте проведем очную ставку!
Хотелось бы мне заглянуть в бесстыжие глаза Вадима! Может, рыбак Вахромеев появился на моем пути не случайно? Вдруг это был человек Вадима, который выследил нас, а затем вызвал милицию?
Вадим, конечно, еще та сволочь, но ведь я сам во всем виноват. И зачем только я доверился этому подонку? Надо было сначала грохнуть его, а потом Саянова.
– Будет вам очная ставка, следствие, изолятор, суд и пятнадцать лет лишения свободы. Потом этап на зону. Да, Лобов, пятнадцать лет строго режима. Много?! Может, у вас есть смягчающие обстоятельства?
– Нет у меня никаких обстоятельств, как и преступления, которое нужно смягчать.
– Поймите, Лобов, отрицание вины не исключает ее наличия. Такая позиция лишь усугубляет ситуацию. Явку с повинной я вам обеспечить не могу, но напомню про чистосердечное признание. Оно заметно смягчит вашу вину.
– Не убивал я Саянова.
– Думаете, я вам верю? Нет, ничего подобного.
– Мне все равно.
– Ваши сокамерники тоже могут не поверить. Кстати, вдруг среди них окажется человек из банды Саянова? Или тебя банально закажут, а? В тюрьме правят воры. Если они примут на тебя заказ, то надеяться будет уже не на что. А они так и сделают, потому что им за это хорошо заплатят. В случае чистосердечного признания мы гарантируем тебе отдельную камеру.
– Никого я не убивал.
– Я тебя понимаю, Лобов. Тебе нужно прийти в себя, осмыслить всю незавидность своего положения. На это требуется какое-то время. Что ж, в изоляторе временного содержания тебя никто не тронет. Но послезавтра тебе будет предъявлено обвинение, и ты отправишься в СИЗО. Боюсь, что там тебя ждет неприятная встреча. Если, конечно, ты не раскаешься. Думай, Лобов, думай.
– Не убивал я.
– Разуй голову, Лобов, пораскинь мозгами. Мы знаем, кто такой Саянов, и суд убедим в том, что он был бандитским авторитетом. Ты воевал в Чечне, имеешь боевые награды, положительный, в общем-то, человек. Если ты скажешь, что убивал, защищаясь, то суд пойдет тебе навстречу. Да и мы тоже. Предъявим тебе сто восьмую статью, превышение пределов необходимой обороны, а это всего до двух лет лишения свободы.
– До двух лет?!
А ведь, в сущности, так и было. Саянов набросился на меня, и этим спровоцировал роковой для себя выстрел. Я действительно убивал, защищаясь.
Следователь понял, что я поплыл, и показал мне упомянутую статью. Там и вправду говорилось о таком максимальном сроке. Не так уж это и много.
– А если учесть твое участие в наведении конституционного порядка в Чеченской Республике, то ты вообще можешь отделаться условным сроком.
Следователь испек блин и так сочно мазал по нему маслом, что я едва удержался от искушения проглотить его.
– Хорошо, я подумаю.
Все-таки я надкусил этот блин, даже разжевал, но тут же почувствовал горечь и выплюнул. Если Вадим Володарский хочет избавиться от меня, то мое признание лишь усугубит ситуацию. Не будет сто восьмой статьи. Меня обвинят в преднамеренном убийстве и упекут на все пятнадцать лет.
Отрицание вины делу не поможет. Я действительно стрелял в землю в нескольких шагах от забора, окружавшего дом Вадима. Из этого же пистолета я убил Саянова. Тело нашли, на моих ботинках обнаружены следы его крови. Все это тиски, из которых вырваться невозможно. Что ж, пусть они раздавят меня, но своей вины я не признаю.
Не всякий охотник способен убить сразу двух зайцев. Особенно если ружье в момент выстрела находилось за спиной. Лобов сам вызывался поговорить с Саяновым. Так он и сделал. Один заяц в морге, другой – за решеткой.
Я только что разговаривал с полковником Рощиным. Облажался Лобов, не смог убить Саянова так, чтобы этого никто не заметил. Нашелся свидетель, который сообщил в милицию о выстрелах в районе заброшенного завода и затем опознал преступника. Пусть и с грехом пополам, но тем не менее. Эксперты смогли обнаружить кровь Саянова на одежде Лобова. Да и еще мои показания помогли следствию. Это я указал то самое место, где Лобов стрелял из своего пистолета. В общем, закрыли Ваню. Рощин сделает все, чтобы ему влепили по полной. Отягчающих обстоятельств он мне, правда, не обещал, до пожизненного срока дело не дойдет, но и пятнадцать лет – это совсем немало. К тому же Рощин призрачно намекал, что Лобов может не дожить до суда.
