– Все это прошлогодний снег, – заметил Свистун, кивая на книгу. – Нынче у нас трансакциональная активность, гештальт-психология, первородные инстинкты, мистическая трансцендентность.
– А у Фрейда есть честь, сила, слава, богатство и любовь красивых женщин. Фрейд всех оттрахал.
– Я еду в Новый Орлеан.
– Хочешь найти голову?
– Я хочу найти даму, которая была здесь позавчера ночью.
– Чего ради?
– Кто-то очень старается замести следы двойного убийства. Так старается, что отпускает пьяного актера. И, возможно, тот же самый человек предлагает актрисе роль в другом городе, чтобы убрать ее из этого. И убрать, не исключено, навсегда.
– Но остаемся мы с тобой. Мы же тоже свидетели.
– Но мы не объявляли на каждом углу о своем намерении попользоваться этой инсценировкой в собственных интересах.
Боско написал что-то на клочке бумаги.
– Если тебе понадобится что-нибудь выведать, обратись к Кокси. В круглосуточной аптеке на углу Коммон и Рэмпарт. – Он передал Свистуну записку. – Только смотри на влюбись.
– Это что, шутка? – удивился Свистун.
– Это катастрофа, – ответил Боско. Свистун подошел к столику, за которым сидел Канаан, и поставил свой рюкзак ему на ноги.
– Я тебя приглашал? – спросил Канаан.
– Не надо таких нежностей, а то могут подумать, будто ты в меня втюрился.
– Что ж ты не торопишься в Новый Орлеан?
– Ага, ты и это слышал? Придется перейти на азбуку для глухонемых. Ну, а с таким хорошим слухом, не подслушал ли ты что-нибудь про обезглавленный труп?
– Дело полиции лучше всего предоставить самой полиции.
– А тебе как будто все равно, – обвиняюще произнес Свистун.
Канаан отвел глаза от тарелки и посмотрел на частного сыщика. В уголке рта у него растеклась горчица.
– Послушай, – начал он. – Я не работаю в отделе убийств, и в дорожно-транспортной полиции я тоже не работаю. У меня свои заботы. Вчера я повидался с одной четырнадцатилетней девчушкой. О, я ее давно знаю. Целый год. Знаю с того момента, как она ступила на площадь возле автовокзала в Грейхаунде. Знаю с тех пор, как она выкинула первую голливудскую штучку, на которую ее подбил сутенер, втянувший ее во всегдашнее дело. Я предостерегал ее насчет этого сутенера, но она сказала мне, что он единственный человек в ее жизни, который отнесся к ней хорошо. Так почему бы ей немного не помочь ему, промышляя на улице, когда у него финансовые затруднения? Но постепенно она все это возненавидела. После того как она купила ему машину, ей окончательно расхотелось подставлять ради него задницу. Тогда он сломал ей челюсть. Челюсть ей починили в больнице и дали обезболивающие таблетки. И велели отдохнуть. А сутенер вытащил ее на улицу в ту же ночь. Она решила покончить с собой и приняла все таблетки сразу. Ее вырвало, и она снова сломала челюсть. А он даже не позволил ей вернуться в больницу. Погнал на панель. И тогда она в конце концов пришла ко мне. А девочка эта выглядит уже самой настоящей старухой, если ты понимаешь, о чем я. Большую часть времени я вожусь с детьми семи, восьми, девяти, десяти лет и ловлю людей, главным образом мужиков, которые буквально поедают их живьем. Я никогда не был женат. Своих детей у меня нет. И чуть ли не каждую ночь я благодарю за это Господа. А сколько, по твоим прикидкам, детей подвергается в нашем городе сексуальной эксплуатации? А, Свистун?
И когда тот ничего не ответил, Канаан продолжил:
– Я скажу тебе, сколько. Тридцать тысяч, веришь ты этому или нет. Так где же мне найти время на то, чтобы гоняться за обезглавленными трупами? Где найти время, чтобы распутывать полицейскую операцию прикрытия, призванную, скорее всего, скрыть не что иное, как элементарный бардак в морге… А то, что там бардак, известно всем. Да и где угодно у нас бардак. Ты не обращал внимания на то, что ничто и никто у нас не функционирует нормально? Я оказал себе серьезную услугу…
– И я ценю это.
– Ты это якобы ценишь, а сам говоришь, будто бы мне на все наплевать. Если бы я не закрывал глаза на то или на другое, у меня не оставалось бы времени навести порядок у себя на участке. Так что ступай зарабатывать на жизнь, Свистун. – За окном остановилось такси. – Найди себе нового клиента. Вот такси. Не прозевай его. Такси плохо ловятся под дождем.
Аэропорты никогда не засыпают.
Уистлер, сидя в пластиковом кресле, проверял содержимое своих карманов. Так он поступал по сто раз в день, когда ему случалось путешествовать. Билет, чистый носовой платок, леденцы, чтобы в салоне не заложило уши, крайне тощая пачка купюр, бумажник, наполненный кредитными карточками… и никакого пистолета. Пистолет остался дома в цветочном горшке. Свистуну ни разу не доводилось слышать про города, в которых местная полиция любит частных сыщиков, которые с пушкой в руке наводят шорох на чужой территории. Поэтому никакого пистолета.
Он наблюдал за старушкой, роющейся в мусорной урне. Три пластиковых пакета торчали у нее из-под мышки подобно трем ручным собачонкам. Он услышал, как выкрикнули его имя, и, оглядевшись по сторонам, увидел спешащего к нему Аль Листера. Листер выглядел точно такой же развалиной, как десять лет назад, когда они поехали в Долину повидаться со Сьюзи. Но волосы были все так же угольно и ненатурально черны. Ухмылка на лице у Аль Листера казалась гигантской морщиной на фоне других, поменьше. Маленькие глазки смахивали на две капли спиртного. Маленький подбородок походил на половину теннисного мяча. Маленькому телу было явно трудно оставаться в неподвижности. Маленькие ножки в кожаных мокасинах вечно куда-то спешили.
– Давненько не виделись, – пропищал он.
– Ты нисколько не переменился, – ответил Свистун.
– Может, даже помолодел. На травах и на йогурте.
– Да нет, я честно.
– Кишечник остается пустым, а диспозиция – позитивной. И тебе стоило бы попробовать. Вид у тебя унылый. А уныние вредит здоровью.
Свистун подумал о том, как сборщице отбросов удалось проникнуть на территорию аэровокзала со всей здешней охраной, выметающей бродяг, как тот же мусор.
Она довольно часто выуживала что-то из урны и всякий раз ухмылялась, радуясь находке. Лицо у нее было размалевано, как у героини из детского мультика. Оранжевые волосы и круглые нарумяненные щеки.
– Ну, и что ты на это скажешь?
– Скажу, что йогурт еще, может, и попробую, а вот уж насчет трав – уволь.
– Нет-нет, дружище. Что ты скажешь про мои достижения?
Свистун поглядел на Листера, пытаясь разгадать смысл услышанного.
– Ты что, телевизор не смотришь?
– Да не так чтобы очень часто.
Свистун вновь засмотрелся на старую бродяжку.
– Надо смотреть телевизор, иначе не будешь в курсе того, что происходит на свете, – сказал Листер. – Что происходит с твоими старинными друзьями. Я стал звездой. Ну, честно говоря, не звездой, но я регулярно появляюсь в одном сериале.
– Ах ты, сукин сын.
Темнокожий охранник в униформе ленивым шагом вышел из-за длинного ряда автоматических камер хранения; шаг у него был даже не ленивым, а вкрадчивым, на бедре красовался служебный револьвер. Увидев старую побирушку, он резко остановился. Свистун подумал о том, какие кошмары, должно быть, одолевают здешних охранников, какие нештатные ситуации грезятся им еженощно. Но наверняка старушки, роющиеся в мусорных урнах, в число этих кошмаров не входят. Охранник неторопливо покачал головой из стороны в сторону, словно осмысляя внезапно представший его взору феномен. Или ожидая откуда-нибудь помощи. А затем двинулся на старую побирушку, и лицо у него было при этом такое печальное, словно он застал за позорным занятием собственную бабку. Свистун подумал, что и в таком повороте событий ничего удивительного не было бы.
– Выражаясь с максимальной скромностью, – пропищал меж тем Листер, – я понимаю, что могут подумать люди.
– И что же они могут подумать?
– Да тебя это не касается. И не кажется мне, будто тебя волнует, о чем могут подумать другие.
– И все же я с удовольствием узнал бы о том, что, на твой взгляд, думают люди и чего я не думаю и подумать не могу, – сказал Свистун.
Голова полицейского в форме по какой-то таинственной причине дернулась в сторону. Свистун увидел, что, выйдя из помещения для охраны, длинный холл торопливым шагом пересекает сотрудник службы безопасности в штатском; стук его башмаков разносился по всему помещению. Он остановился, не дойдя до темнокожего полицейского и старой побирушки; пренебрежительно передернув плечами, он тем самым дал подчиненному знак немедленно взяться за дело.
– Мы бы с тобой неплохо сыгрались, – сказал Листер. – Парочка новых комиков, запросто могли бы прославиться. А люди думают вот что: что ж, выходит, этот старый пердун решил стать актером, а может, он и карьеру сделает? Интересно, с чего это маленький старый пердун вообразил, будто он актер? А старый пердун устроился, знаешь, как? Роль в сериале. Две тысячи в неделю, двадцать недель в год согласно контракту… Ну, что ты на это скажешь?
