Утром ушел в Вашингтон вполне невинный факс. В нем в зашифрованной форме Хосе Бланко предложил в качестве единственного способа сорвать операцию «Джони Уокер» пустить ко дну паром «Эстония», когда он выйдет в открытое море.
Даггерти находился в Белом Доме, когда дежурный по связи сообщил, что поступил срочный факс гражданской связью из Таллина.
— Какая там подпись? — спросил Уинстон из офиса по связи с прессой, где он обычно встречался с курирующим шефом.
— Янар Лепп, — ответил дежурный.
— Сейчас буду, — бросил трубку Даггерти. «Хосе Бланко, — думал он, пересекая Потомак и поворачивая направо к Лэнгли. — Шеф только что интересовался им. Сегодня «Эстония» с грузом выходит в Стокгольм. Какое решение предложит наш загнанный в угол «Кондор»? И почему молчит Кохен?» Закрывшись в своем кабинете, он быстро расшифровал депешу Хосе. «Итак, «Кондор» предлагает радикальное решение. В завуалированной форме шеф тоже намекал на нечто подобное. Торпеда, мина, подводная лодка-робот — все это возможно. Но… все это, так сказать, воздействие извне. Без труда обнаруживается при расследовании. И далее размотать весь клубок источников и связей — дело техники для опытных специалистов. И вместо Гонконга, откуда героин отправлен, или Москвы, с благословения и с помощью чьих всесильных мудрецов он беспрепятственно движется к цели, следы приведут прямехонько в округ Колумбию». Вскоре поступила из посольства в Таллине шифровка от Кохена. В ней сообщалось о взрыве «фольксвагена» и о том, что Росс сам вышел на «Синоптика». «Ну и живучи этот русский и эта «Чита», второй раз дядюшку Сэма надувают! — одобрительно хмыкнул Даггерти. Достойных противников он уважал и никогда не недооценивал. — Понятно, на Билла Росс уповает, как на щит, за которым без осложнений доберется до парома. Что же, приводим в действие вариант «Четыре», открытие въездного люка. Сделает это «Кондор». Одним махом распрощаемся и с товаром и с непотопляемыми доселе эстонской легионершей и русским соглядатаем. А Билл и Лесли из любой ситуации вывернутся.»
Даггерти посмотрел через окно на тронутые позолотой листья деревьев. Обычно сентябрь в Вашингтоне месяц погожий и Уинстон любил его больше, чем любой другой месяц года. И по богатой зелено-желто-красной палитре, создаваемой природой в парках и на бульварах, и по устойчиво прозрачному, приятно-теплому воздуху, и по осторожно-испуганным рассветам и восторженно-щемящим закатам скучал он и слякотно-простуженной зимой, и пыльно-раскаленным летом. Долго-долго стоял он у окна и чувствовал, как где-то в глубине его сознания зарождаются сладкие и вместе величественные звуки романтической симфонии. Звуки эти ширились, захлестывали всю душу и непрошенные слезы появлялись на глазах. Где-то далеко и высоко над кронами деревьев высился силуэт чьей-то головы. Уинстон вглядывался в него сквозь слезы и постепенно силуэт становился узнаваемым, как узнаваемой становилась и музыка. Любимый дядя Лео дирижировал Филадельфийским симфоническим оркестром, созидая свое гениальное прочтение Пятой симфонии Бетховена. Ее сменяют разрывающие грудь мукой любви тончайшие, нежнейшие, совершеннейшие романсы Чайковского. И вот вместо дяди Лео Уинни видит Мигеля. Его волнующий профиль тает, тает во внезапно нахлынувшем розовом мареве и Даггерти чувствует на щеке теплый луч заходящего солнца.
Наконец, оторвавшись от вдохновенного пейзажа и феерических музыкальных картинок, он садится за стол и собирается написать ответный факс Хосе Бланко. «Разница во времени с Таллином семь часов», — прикидывает он. И пишет: «Борт парома «Эстония», господину Янару Леппу — вручить немедленно. Согласен. Ждем дома. Успешная сдача экзамена обязательна. Антс.»
Вызвав дежурного шифровальщика, приказал:
— Зашифруйте и пошлите номеру 154/19 в Мыйзакюла — с указанием передать адресату тотчас же.
Знает ли Уинстон Даггерти основные характеристики парома? Например, что обычно в рейсе на его борту может находиться около двух тысяч человек пассажиров и команды?
Закончив недолгий разговор с шифровальщиком, он берет в руки красочный проспект «Приглашаем на борт незабываемой «Эстонии». Внимательно листает его в последний раз и мягко опускает в корзину для мусора…
Рауль акклиматизировался в Стокгольме легко. Скрупулезно изучив всю литературу по Швеции, данную ему Кан Юаем, он при первой же встрече с Ёне Стромбергом получил подробную наводку о наиболее популярных кафе, ресторанах и злачных местах, которые посещают сотрудники центральных ведомств столицы. В первый вечер он часа полтора проскучал у стойки дорогого бара, где пожилые чопорные дамы и господа были похожи на тех, кого он как-то увидел однажды в закрытом лондонском клубе. И атмосфера была сродни той, замкнуто-английской. Рауль перекочевал оттуда в диско. Там наоборот было все просто и свободно. Но сначала к нему приклеились две толстухи — старшеклассницы, а когда он их довольно неделикатно отшил (кстати, как он это сделал бы и в своей родной Барселоне), его цепко взяла на абордаж среднего возраста смазливая блондинка, владелица «Макдональдса» и страстная коллекционерша экзотических чужестранцев.
— Испанцы у меня, разумеется, были, — откровенничала она, — но все какие-то укороченные, карликовые. Ты знаешь, мой муж, он профессиональный боксер, сейчас на соревнованиях в Мальмё, так что…
Рауль еле увернулся от назойливой коллекционерши, убежав от неё перед самой посадкой в её шикарный «роллс-ройс» и больше в тот вечер решил судьбу не испытывать. Зато второй вечер оказался на редкость удачным. В людном кафе, где собирались преимущественно художники, писатели и актеры, он встретил худенькую, невзрачную девчушку, которая оказалась сотрудницей секретариата министра экономики. Рауль и Эльза выпили по рюмочке перно, потолкались пару минут среди танцующих, когда к ним подошла стройная светлоглазая шатенка, оказавшаяся подругой Эльзы.
— Эва, — представилась она и Рауль вздрогнул. «Видимо, таких имел в виду Дракон, — подумал он, исподтишка разглядывая её лицо, грудь, ноги, когда говорил о прелестных северянках». Эва была словно создана для первородного греха. Все в ней было от природы предельно сексуально, сочилось желанием — голос, улыбка, взгляд. И при всем том она не была ни испорчена, ни развратна. Это Рауль понял, как только они пошли танцевать ламбаду. Даже самые откровенные па в её исполнении выглядели целомудренными. Будучи сексуальной, она не приглашала к сексу, она даже стеснялась избытка откровенной женственности, о которой кричала каждая её клеточка. Рауль сравнил двух подруг — дурнушка Эльза была откровенно навязчива, слегка прикрывая это ироничной бравадой; красавица Эва застенчиво прятала свою притягательность, выпячивая остроумие и широту мышления приятельницы. Во втором часу ночи Эльза предложила отправиться к ним домой (подружки снимали квартирку недалеко от ратуши) и продолжить знакомство там. Она так и сказала: «Знакомство», многозначительно улыбнулась, облизала губы. Дома она быстро сняла с себя всю одежду и белье, вплоть до крохотных трусиков-бикини и заставила Эву сделать то же.
— Здоровее всего быть голышом, — заявила она, заходя за стойку маленького бара. — Наши далекие предки были мудры и свободны, как сама природа.
Рауль вызвался сбивать коктейли, но Эльза заметила, что у них кроме «абсолюта» ничего нет, так что придется пить водку «neat» or «streight» or «on the rocks». Угомонились они лишь под утро, часов в пять. В центре широкой кровати лежал Рауль, по бокам расположились девушки.
Проснувшись в полдень, он обнаружил, что обе хозяйки ушли. На стойке бара лежали две визитные карточки. На каждой — имя, фамилия, номер телефона. Сварив кофе, он сделал несколько глотков и набрал номер Эльзы, хотя хотелось ему поговорить с Эвой.
— Эльза на совещании, — услышал он скрипучий женский голос. Что-нибудь передать?
Он почти с радостью положил трубку. Второй звонок был более удачным.
— Офис омбудсмена! Говорите, — мелодичный баритон был вежливо требователен. «Омбудсмена! — Рауль мгновенно вновь вспомнил напутствие Кан Юая. — Ошибся номером, что ли? Хотя она ничего не говорила насчет своей работы».
— Можно Эву Ричардсон?
— Сию минуту.
И тут же звонкое «Да, здесь Эва», от которого он, как и вчера, вздрогнул.
— Здравствуйте, это Рауль.
Молчание. И потом:
— Я думала, вы не позвоните.
— Почему же?
— Нну… потому что.
— Хотел бы встретиться.
— Опять… втроем?
— Вовсе нет. Только с вами.
— Мне с вами даже разговаривать по телефону неловко… после… вчерашнего.
— Давайте спишем это за счет алкоголя.
— Так умеет Эльза. Всегда виноват «абсолют».
Они встретились вечером в тихом китайском ресторане. «Почти как в Гонконге, — усмехнулся Рауль, обозревая затейливую роспись стен драконами, пагодами, райскими птицами, настенные и настольные фонарики, скамеечки и столики. — Раскроется дверь и появится сам Кан Юай». Раскрылась дверь и появилась Эва. Строгий темный костюм, белая в красную полоску рубашка, в волосах бордовая гвоздика.
