– И благотворительность! – веско ронял Балалаев. – И благотворительность! Да, это правильно, но не забудьте про благотворительность!
Журчащий голос Рогальской как будто мягко возражал.
– Благотворительность! – гудел Антон Ильич. – Дети. Сироты. Пенсионеры.
Ангелина Анатольевна снова, как будто, возражала.
– Забота о старшем поколении – главное! – взмыл над яблонями и вишнями плодопитомника густой альт торгового магната.
У Мимикьянова немного отлегло от сердца.
Он старался скрыть от самого себя подлинное имя демона, погнавшего его в погоню за ярким женским платьем и перебросившего его через острые наконечники старой решетки. Для этого он даже навесил на него этикетку «служебный долг». Но в глубине-то души он знал, что настоящее имя этого демона – «ревность».
Но частично подслушанная беседа пресс-секретаря и торгового магната, как будто подтверждала слова женщины, сказанные ему в Доме ученых: взаимоотношения между ними носили деловой характер. Балалаев выступал заказчиком, а Рогальская, в самом деле, готовила какой-то рекламный материал, призванный прославить умелого предпринимателя и великого благотворителя Балалаева.
Ефим бросил подслушивать и побежал вперед, где, как он знал, находился, выход из плодопитомника.
Пройдя мимо молчаливой деревянной сторожевой будки, майор оказался по другую сторону решетки на «Яблочной аллее».
Приняв задумчивый вид, он неторопливо двинулся навстречу беседующей паре.
Первой его, естественно, заметила женщина.
– Ой, Ефим! – обрадовано вскрикнула она. – А мы, с Антоном Никитичем, как раз о тебе говорили.
– Да? – вздернул волчьи брови Мимикьянов. – И чем же я такую честь заслужил?
– Антон Ильич тебя хвалил, – посмотрела женщина на Балалаева.
Торговый магнат погасил вспыхнувшую, было, в глазах настороженность. Твердые зрачки, похожие на черный перец горошком, утратили едкость. Он даже изобразил улыбку на широком лице. Но вытянутый вперед хрящевидный стерляжий нос шевелился, словно принюхиваясь к ситуации: почему майор вдруг оказался на этой незаметной тихой аллее?
– Почему хорошего человека не похвалить? – раскатисто произнес торговый магнат, протягивая майору широкую ладонь.
– Это верно. Я о вас Ангелине Анатольевне тоже всегда только хорошее говорю! – приветливо улыбаясь, соврал Ефим.
До сегодняшнего дня о Балалаеве они с Рогальской не сказали друг другу ни слова.
– Да? – удивился Антон Ильич.
И, как и предполагал, Мимикьянов, торговый магнат не удержался, – спросил:
– И что же конкретно вы обо мне говорили, а?
– Вообще-то, это наш с Ангелиной… – майор подчеркнул, что имеет право называть пресс-секретаря только по имени, – секрет. Но, так и быть, скажу. Я ей, например, говорил: Антон Ильич – человек передовой. Он понимает значение рекламы в нашей жизни.
– Да? – без улыбки, внимательно посмотрел на Ефима горошинами зрачков Балалаев.
«Не поверил», – решил майор.
– Можно вас, Ефим Алексеевич, на пару слов, наедине?… – не отводя глаз, произнес Балалаев. – Зачем красивой женщине наши скучные мужские дела слушать? – он повернулся к Рогальской. – Не рассердитесь, уважаемая Ангелина Анатольевна, если мы с майором на минуту отойдем, а?
– Ой, что с вами, мужчинами, поделаешь! – с деланной обидой отозвалась пресс-секретарь. – Вечно дела какие-то важные! Вечно какие-то секреты, Вечно тайны всякие. Ну, уж, ладно, идите! – махнула она рукой. – Только на одну минуту, как обещали!
– Наше слово – закон, – отозвался Балалаев и пошел вперед.
Ефим направился вслед за ним.
Через десяток шагов Антон Никитич остановился.
– Скажите, майор, есть у вас что-нибудь по нашему делу, а? – спросил он подошедшего Ефима.
Спросил таким начальственным тоном, какой мог бы позволить себе разве что Гоша Пигот. Но участвовать в расследовании ограбления инкассаторов майор Балалаеву даже не обещал. Он обещал лишь подумать, будет ли он этим заниматься. И ответа майор олигарху пока не давал.
Но ничего этого говорить Мимикьянов не стал.
Напротив, он произнес со значительным видом:
– Работаем. Кое-что есть. Но пока ничего конкретного сказать не могу. Как что-то будет, я вам сообщу.
– А, хорошо, хорошо… – покивал головой Антон Ильич. – Понимаю… Но, если можно, вы сейчас сообщите мне вот что… Нет ли в этом деле чужого следа?
– Какого чужого? – не понял майор.
Балалаев пошевелил стерляжьим носом.
– Московского… А? Не Люберецкие ребята инкассаторов с моими деньгами ломанули, нет? Ты, майор, подробности можешь не говорить. Только скажи: да или нет?
«Интересно, – подумал Мимикьянов. – Очень интересно. Для Балалаева уголовная среда – не чужая. И, значит, задает он вопрос о московском следе не случайно… Но, чтобы столичные мастера сюда к нам в городок приехали работать? Маловероятно. Что же, получается? Может быть, Балалаев с какой-то из центральных группировок что-то не поделил? И те – не из-за денег грабанули инкассаторов, а из мести? Силу показать или попугать? Надо будет Кокину такую версию подсказать. А то он только местную братию шерстит. А она, может быть, и не причем… А уж, тем более, не причем Леша Грибков…»
– Пока ничего не ясно. Поверяем… – неопределенно ответил майор.
Горошины перца в глазах Балалаева снова стали едкими до того, что могли прожечь человека, стоящего рядом. Он смотрел на майора, не моргая, как уж из травы. Смотрел с минуту. Но ничего не сказал. Повернулся и увесистой походкой понес свое тяжелое тело к большой серебристой капле круглоглазого «Мерседеса».
Майор прислушался, то ли к себе, то ли, к окружающему миру.
В воздухе неслышно разливался ноктюрн Клода Дебюсси «Сирены». Сладкоголосые создания что-то предвещали. Но что – непонятно. То ли – солнце, то ли – дождь. То ли – несчастье, то ли – нечаянную удачу. У этих лукавых ведьм никогда ничего не поймешь…
Когда майор подошел к автомашине, Балалаев, смеясь, что-то говорил Рогальской. Натянув на лицо улыбку радушного барина, Антон Никитич предложил на «Мерседесе» доставить майора и пресс-секретаря в любое место, куда они скажут. «Хоть, на Луну!» – заверил он.
Но Мимикьянов успел отказаться за обеих, хотя Ангелина Анатольевна уже открыла напомаженный ротик, чтобы согласиться.
Просто у майора реакция была лучше: профессионал все-таки!
28. Ответная услуга старого Бобыргана
Серебряный слиток «Мерседеса» растаял за поворотом.
Ефим с Ангелиной шли по яблочной аллее. Майор сделал свою правую конечность кренделем, а в него женщина просунула свою полную загорелую руку. Супружеская чета на прогулке, да и только.
– Аня, а чего это ты меня с Балалаевым стала обсуждать? – задал вопрос майор.
– Да, это – не я! – ответила Рогальская. – Это он сам стал о тебе спрашивать…
– Да? – изобразил удивление майор. – А, что он конкретно спрашивал?
Ангелина наморщила лобик, гладкий, словно куриное яичко:
– Что спрашивал? Ну, какой ты человек?.. Нравится тебе твоя работа или нет?.. Бывают ли у тебя командировки в Москву?.. Да, так, ни о чем особенном не спрашивал. Наверное, просто к разговору пришлось… Знаешь по-моему, – женщина запнулась, – он тебя… боится.
– Боиться меня? – майор искренне удивился такому странному отношению к себе местного олигарха, вхожего в самые высокие властные структуры. – А, чего это он меня боится? Опасается, что из ревности к тебе как-нибудь пристрелю его из пистолета? – пошутил он.
– Ой, да ну тебя, Ефим, к чему там ревновать-то? Ревновать-то там совсем не к чему! Его же кроме его бизнеса ничего не интересует! Он же в женской душе ничего не понимает!
– Так, уж и ничего не понимает? – усомнился Мимикьянов.
– Да, нисколько! – мотнула головой Рогальская и вцепилась пальцами в Ефимову руку. – Он в женщинах только одно видит! А женскую душу в упор не замечает. Так что, ты, Ефим, не думай, у меня с таким и быть ничего не может. Ни за что!
– А чего же тогда он моей ревности испугался? – вернул разговор к интересующей его теме майор.
– Да он не ревности испугался… – женщина слегка наморщила лолбик над нарисованными бровями. – Он вообще тебя боится…
– Да, с чего ты это взяла? – требовал ответа Ефим.
Ангелина Анатольевна подумала и сказала:
– Ну, понимаешь, Ефим, женщины такое сразу чувствуют… Он даже спросил: можешь ли ты убить человека?
Ефим помолчал.
– Могу ли я убить человека? – переспросил он через несколько секунд.
– Да, – кивнула Рогальская. – Можешь ли ты убить человека?
Ефим почесал свободной рукой заросшую черными волосами переносицу.
– Ну, и что ты ему ответила?
Ангелина Анатольевана пожала плечами.
– Ну, что я ему могла ответить? Сказала, что не знаю… Сказала, просто так, ради удовольствия, конечно, нет… Но ты же в органах служишь… Ты же офицер… Если прикажут… Что я еще могла сказать?
