И, главное, не лезет в наши дела, не зудит, не требует отчета, не шарит по шкафам, не ревнует к сыночку. Бойфренд всякие шуточки дурацкие рассказывает, прикалывается, хватает ее за коленки – оба хохочут, а мне плакать хочется – почему мы не такие? Почему эти построили себе жизнь, какая им нравится? Почему у нас вечно свой путь? До каких пор?
И всегда какой-нибудь пустячок подарит, копеечный – то цепочку серебряную, то шарфик, то крем от загара, а после приема непременно открытку пришлет – мол, спасибо за доставленное удовольствие. Называется «thank you note» – благодарственная записка по-нашему. И ты хочешь, чтобы я вернулась? – Она выразительно смотрит на Лилю.
– А я подыхаю, хочу домой, – отвечает печально Лиля.
– Знаешь, я тоже, – вздыхает Мила и машет рукой. – Это не моя страна. И никогда не станет моей. Мы другие, черт бы нас подрал! Давай, Лиль, за родину, которую не выбирают!
Она разливает вино, они чокаются. Лиля почти не пьет, Мила выпивает залпом.
– Все равно, наш народ добрее, отзывчивее, – говорит Лиля.
– Точно! – подхватывает Мила. – Со своей слюнявой любовью к убогим и несчастным, на словах. Да я в этой проклятой Америке за все мои одиннадцать лет котенка беспризорного не видела, а у нас дети на улице, на все готовы за кусок хлеба. Суки они, эти америкосы! И никогда я не пойму, почему они усыновляют больных детей. Калек, со СПИДом. Почему? Нормальные люди от них как от чумы шарахаются, а отмороженные америкосы берут, возятся с ними, ставят на ноги…
– И убивают, я читала в газете!
– Уроды везде встречаются. А я бы всех детей с улицы собрала и сюда! Только кому это на фиг надо… Во все лезут, во все вмешиваются. Войну в Ираке начинали больше десяти лет назад, как сейчас помню! В марте, а в июне планировали вывод войск. Блицкриг. Я одному говорю, был у меня до Петьки. Говорю, Ник, только не надо лапшу вешать: демократия, народ, бла-бла-бла… Скажите честно, что нефть нужна. Только на эти бабки можно всю нефть скупить на сто лет вперед. А этот гордый сын американского народа мне отвечает, ты не права, Мила, мы стоим на страже демократии, мы за демократические ценности. И, главное, сам верит! Он верит, что они имеют право всюду лезть, что у них миссия! Он верит своему правительству… Ведь вся Америка была «за». Я сцепилась с одним таксистом, говорю, а не жалко, что ваши парни там гибнут, а этот придурок так важно – демократия требует жертв! Кучка каких-то профессоров выступила в прессе, назвала Буша фашистом, так редактор тут же слетел с должности. Свобода прессы, тошнит просто. Верят! Буш, конечно, идиот и псих, но наше дело правое! Совки протаскивали социализм, эти – демократические ценнности. Мы с Ником часто спорили о политике, Петька в этом деле ноль. Ник говорил: Мила, надо верить! В победу демократических ценностей, в светлое будущее, в президента, и, вообще: Боже, благослови Америку, последний оплот демократии на планете!
* * *
– Привет, Волков! – обрадовался Заказчик. – Куда ты пропал? Я тут уже волнуюсь, набирал тебя несколько раз. Ну что?
– Я виделся с этой женщиной, – доложил Шибаев. – Пока ничего. Так получилось.
– Ты в порядке?
– В порядке.
– А женщина?
– Тоже в порядке, – Александр хмыкнул – Заказчик, как и Грег, предполагал худшее. Неужели он, Шибаев, производит впечатление убийцы и головореза?
– И что? – помолчав, спросил Заказчик.
– Знающие люди посоветовали мне купить информацию. – Это прозвучало шуткой.
– Купи, – сразу согласился Заказчик. – Сколько?
– Не знаю, – ответил он. – Будем торговаться. – Разговор получался какой-то несерьезный.
– Ну… а вообще как?
– Я его найду, – пообещал Шибаев. – Мне нужно еще немного времени.
– Времени много, – ответил неопределенно Заказчик. – У тебя действительно все в порядке?
– Все просто отлично, – подтвердил Шибаев.
– Ну-ну, – произнес Заказчик. – Береги здоровье, Волков. И звони, не забывай. Деньги нужны?
– Пока нет.
– Тогда бывай. Удачи!
Шибаев задремал. Спал он чутко, прислушиваясь «глубинами» сознания к редким шумам на улице, шорохам и стукам большого улья, тесно населенного людьми.
Он проснулся, как будто его толкнули. Неподвижная Суламифь сидела на краю дивана, смотрела на него. Он не шевелился, притворяясь, что спит, не зная, как вести себя.
– Я не разбудила тебя? – спросила она.
– Я не спал, – соврал Шибаев.
Суламифь протянула руку и погладила его по лицу:
– Больно?
– Уже нет. – Он легко сжал ее пальцы, поднес к губам.
Она наклонилась, и Шибаев ощутил ее теплое дыхание на своем лице. Он отодвинулся в глубь дивана, давая ей место, и она прилегла рядом.
Шибаев чувствовал себя глупо – горячая Суламифь привалилась к нему, его сердце колотилось, как паровой молот, а он медлил, что-то сдерживало его…
Суламифь привстала на локте и прижалась губами к его губам. Она оперлась на Шибаева ладонью другой руки, и он вздрогнул от боли.
– Больно? – испугалась она, убирая руку.
– Нет, – выдохнул он. – Хорошо.
Волосы Суламифи пахли знакомыми терпкими духами.
– Больно? – спросила она, приникая губами к его груди. Целовала невесомо и спрашивала: – Больно? А здесь?
– Нет, – отвечал он. – Уже не больно.
– Теперь все заживет, – шептала она между поцелуями.
Ее волосы щекотали его, он запустил пальцы в тугие завитки, с силой сжал, Суламифь запрокинула голову, подчиняясь его руке. Ее губы были мягкими и податливыми.
Она принялась стаскивать с себя свою черную тунику…
…Порывшись в кармане сброшенной туники, она достала сигареты и зажигалку. Закурила. Шибаев взял сигарету из ее руки, затянулся.
– Будешь жить, – сказала Суламифь хрипло. – Долго и счастливо. Арик ничего не понимает в мужиках. Да и в бабах.
– Спасибо, – пробормотал Шибаев. – Теперь буду.
– Кто такая Инга? – спросила она. Спросила просто и буднично. – Я слышала, как ты звонил… случайно.
Шибаев не удивился.
– Инга… это Инга. – Ничего умнее он не придумал.
– Твоя женщина?
– Да, – ответил он, не совсем представляя, что еще можно сказать.
– Ты ее любишь? – снова спросила она.
Шибаев никогда не говорил о женщинах с другими женщинами. «Каждая должна быть уверена, что она у тебя единственная, – наставлял великий сексуальный гуру Алик Дрючин. – Слышишь? Никогда! Не поддавайся на их подлое кошачье любопытство!»
– Люблю, – ответил он.
Суламифь молча курила. Удивительное дело, Шибаев не чувствовал ни малейшей неловкости, рассказывая ей об Инге.
– Она здесь?
– Здесь.
– И как же вы?
– Никак.
– Ты не хочешь остаться?
– Нет.
– И как же вы? – снова повторила Суламифь.
– Не знаю.
– Она замужем?
– Не знаю. Нет, кажется. – Мысль о том, что Инга может быть замужем, никогда не приходила ему в голову. Тот парень, с которым она была в музее… муж? Ему казалось невероятным, что ее муж может оказаться американцем. Бойфренд – куда ни шло.
– Она не уедет отсюда, – сказала Суламифь. – Оставайся!
– Нелегалом?
– Я могла бы помочь с грин-картой.
– Спасибо, Мита. Я здесь не приживусь. Спасибо.
Прах, здоровый, отяжелевший от водки и обильной еды, сидел за столом, навалившись локтями на стол. В небрежно запахнутом бордовом стеганом халате, босой по-домашнему. Круглая мощная лысоватая башка, приплюснутые уши, неподвижная короткая шея и покатые плечи выдавали в нем борца-профессионала.
На столе, вываленные кое-как на разношерстные тарелки, лежали закуски – копченое мясо, рыба, маринованные грибы, зеленый лук, горка бородинского хлеба. В центре стояла почти пустая литровая бутылка водки «Немирофф» и хрустальные стаканы. Немудренный мужской ужин.
Рудик, гость – небольшой человек с неподвижным взглядом и манерой смотреть не в глаза собеседнику, а куда угодно – поверх головы, в сторону, на потолок – задумчиво жевал хлеб, уставясь в стол.
– Люблю, когда без баб, – сказал Прах, скребя бурую поросль на груди. У него был низкий утробный голос. На крупной руке с деформированным мизинцем тускло сиял широкий золотой браслет. – Ты чего скис, Рудименто? Обиделся?
Рудик пожал плечами. Он действительно обиделся, хотя и понимал справедливость претензий… хозяина. Не друга, хотя Прах, играя в демократа, хлопает его по плечу, называет дружбаном и корешком. Калибры у них разные. У Праха миллионы, у Рудика бензоколонка. Живет Прах в престижном районе на севере штата, и в соседях у него Билл Клинтон, а Рудик на Брайтон-Бич. Рудик тоже человек небедный, бензоколонка – ширма, деньги он делает на другом бизнесе. Поговорить с должником, напомнить о долге, привести в чувство, припугнуть, пригрозить, изувечить, если не получается иначе. Тут, правда, не разгуляешься, надо действовать осторожно. Иногда убрать свидетеля, вроде Лёньки Телефона – слишком много знал, подонок, и не держал язык за зубами. Допрыгался.
