И аромат этот ему очень знаком. Старыгин поднял глаза к потолку, что-то стало наплывать, какое-то воспоминание, и в этот момент послышался шелест, и из-за стойки с открытками показалась женщина. Старыгин подавил изумленный возглас, потому что сразу же вспомнил запах ее духов, вспомнил, как в самолете он случайно прижался к ее плечу, и от его дыханья шевельнулась прядь светлых волос у нее на щеке, и пахнуло свежим весенним ароматом.
Несомненно, это была она, его соседка по самолету. Та же сливочно-белая кожа, легкий розовый румянец, небрежно заколотые светлые волосы, плавные неторопливые движения. На миг они встретились глазами, и в ее взгляде тоже проступило узнавание, по губам скользнула легкая улыбка. Старыгин сделал шаг к ней, задел стойку, и проклятая стойка повалилась на пол, рассыпав открытки. Тут же на шум выскочил из-за занавески маленький встрепанный итальянец и запричитал, прижимая руки к сердцу. Старыгин отвлекся, поднимая открытки, а когда поднялся с колен, женщина уже уходила. Приличия не позволили ему бежать за ней, да и зачем? Спросить, что она тут делает? Как она попала в Италию? Да точно так же, как и он, приехала на машине. В конце концов, это совершенно не его дело, и мало ли какие бывают совпадения, Европа — континент маленький…
Звякнул дверной колокольчик, и одновременно Старыгин уловил еще один звук. Что-то упало и покатилось по каменному полу. Он нагнулся и поднял дешевую безделушку — круглую коробочку из розовой эмали. Посредине был выдавлен стилизованный цветок — не то ромашка, не то маргаритка. Лепестки у него были разного цвета — в общем цветик-семицветик из сказки.
Колокольчик звякнул отчаянно — это в магазин вихрем ворвалась Катаржина.
— Что это у тебя? — она цапнула из его рук находку, Старыгин и моргнуть не успел. — Зачем ты купил дамскую пудреницу?
— Да нет, это одна женщина уронила…
— Какая женщина? — сердито прищурилась Катаржина. — Ты познакомился с какой-то другой женщиной? Господи, оставить нельзя ни на минуту!
— Да что ты несешь! — возмутился Старыгин. —Я с ней ни слова не сказал, просто случайно столкнулись!
Он тут же опомнился — с чего это он вздумал оправдываться? И с чего это она вздумала разговаривать с ним таким тоном, как будто они давние супруги, и он только и делает, что пялится на посторонних молодых женщин, чтобы отдохнуть от надоевшей половины.
— Слушай, о чем мы вообще говорим? — Катаржина рассмеялась. — Извини, я очень ревнива, это у нас семейное…
— Твоя прабабушка зарубила своего мужа топором из ревности? — язвительно поинтересовался Старыгин.
— Примерно так, — с этими словами она повернулась к прилавку. — Иди к машине, тут разные подозрительные типы крутятся.
Она выскочила почти сразу за ним, купив все необходимое, и сказала, что отдала пудреницу хозяину — вдруг та дама хватится пропажи и вернется. Старыгин отчего-то вздохнул и поймал себя на мысли, что предпочел бы отдать вещь лично.
В номере он повалился на кровать, лениво наблюдая за Катаржиной, которая сновала по комнате, разбирая вещи. Неиссякаемая энергия этой женщины его сильно удивляла.
— Что ты молчишь? — она присела рядом на кровать. — Ты знаешь, где мы будем искать следы?
— Легко сказать, — недовольно отозвался Старыгин, — откуда мне знать? Все, что я помню это часы с гербом Медичи.
— Здесь, во Флоренции, Медичи на каждом шагу, — возразила Катаржина, — недаром они правили городом несколько столетий, сначала, так сказать, на демократической основе, захватив всю финансовую власть в городе и добившись почетного звания «гонфалоньер справедливости», потом, вернувшись в освобожденный от французов город — уже в качестве великих герцогов… Так что если ты вздумаешь проверить все гербы семьи Медичи, тебе придется болтаться по городу до второго пришествия…
— А тебе? — спросил Старыгин, улыбкой смягчив язвительный вопрос.
— Мне некогда, — серьезно ответила она, — у меня очень много важных и неотложных дел. Так что придумай, пожалуйста, что-нибудь…
С этими словами она сбросила одежду и закрыла за собой дверь ванной, лишив тем самым Старыгина возможности ответить в таком духе, что он тоже прибыл в Европу не шутки шутить и не отдыхать, и что если ей так некогда, то зачем вообще она прилипла к нему, как банный лист сами понимаете к чему…
Он тут же устыдился своих мыслей, вспомнив, что это она вывезла его в Италию. И при этом рисковала. И вообще, она очень помогла ему в Праге. И поможет здесь… Хорошо, что он сдержался и не стал выяснять отношения, при ее вспыльчивом характере это вылилось бы в скандал.
Как уже говорилось, Дмитрий Алексеевич был личностью творческой, но работу выбрал спокойную и тихую, можно сказать, кабинетную. Отдыхать он любил в кресле с хорошей книгой и с котом на коленях, оттого и не женился.
Под шум воды, доносящейся из ванной, Старыгин задремал. Но и во сне не было ему покоя. Перед глазами проплывали старые дома с полуразвалившимися башнями, мрачные средневековые подземелья с каменными сводами, нависающими над головой. Ему слышались шаги, гулко стучащие по каменным плитам, он задыхался в спертом воздухе подвала…
— Ты пойдешь в душ? — проник в его сон голос Катаржины.
Старыгин нехотя поднялся с кровати.
— И вытащи все из карманов, я отдам куртку в чистку! — недовольно сказала она. — Просто удивительно, до какой степени вы, мужчины, умудряетесь запачкать вещи! Где ты в ней валялся?
Старыгин вспомнил, что действительно он валялся в этой куртке на каменном полу в подземельях Клементинума, так что на куртке скопилась пыль веков. Он обшарил карманы и вытряхнул на постель мелкие деньги, шариковую ручку, пачку бумажных носовых платков, а также клочок желтоватой выцветшей бумаги. Бумажка была, по-видимому, оторвана от большого листа, причем лист был когда-то прочный и хорошего качества, сейчас же клочок выглядел старым и мятым, однако на нем все еще можно было разглядеть надпись. Старыгин разгладил его на столе и прочитал вслух:
— «Bruciamento della vanita»…
— Что это? — удивилась Катаржина. — Откуда это у тебя?
И Старыгин вспомнил, как он боролся с убийцей в темноте и сырости подвала, как тот, убегая, придерживал под плащом какой-то рулон из плотной бумаги, как Старыгин выхватил у него рулон, и как они потом топтали его ногами в драке.
— Это была гравюра! — сообразил он. — Убийца уносил оттуда какую-то гравюру, очевидно затем, чтобы я ее не увидел… Пан Войтынский пытался показать мне эту гравюру, но потом, чтобы навести меня на мысль о Флоренции, у него остались только часы с гербом Медичи. Но что же это значит?
— «Bruciamento della vanita», — повторила Катаржина.
— «Сожжение сует»… — перевел Старыгин с итальянского на русский.
Они поглядели друг на друга и сказали хором:
— Савонарола!
Действительно, имя монаха Джироламо Савонаролы навеки связано с Флоренцией.
Пятнадцатый век, жизнь богатого города сложна и беспокойна. С одной стороны — блистательный двор Медичи, вокруг которого группируются философы, поэты, художники и музыканты. С другой — два враждующих религиозных ордена — доминиканский и францисканский, которые борются за власть над душами (а заодно и кошельками) флорентийцев. Центром доминиканцев становится монастырь Сан-Марко, где долгое время жил и работал замечательный мастер фра Беато Анджелико.
Джироламо Савонарола тоже был монахом-доминиканцем. А стало быть, проповедником. В своих проповедях он смело критикует правителей города, уличая их в распущенности, в поощрении пороков и безверия, напоминает слушателям о Страшном Суде, обвиняет в отходе от Бога. Его проповеди становятся необычайно популярны среди горожан, аскетический монах с горящими глазами собирает толпы слушателей, у него появляется множество последователей, и когда Медичи вынуждены были бежать, поскольку в город вступают войска французского короля, Савонарола воспользовался благоприятным случаем и стал устанавливать свои порядки.
Прежде всего, он придумывает «полицию из детей». Дети убегают от родителей и становятся обличителями суетного, безнравственного образа жизни. Им Савонарола доверяет определять, является ли данное произведение искусства моральным или греховным. Маленькие негодники молотками разбивают бесценные античные статуи, рвут на куски пергаменты и старинные книги, ломают ценные инструменты. Савонарола не устает обличать «предметы суеты» — картины, где изображены мадонны с обнаженной грудью, либо женщины в дорогих красивых одеждах, усыпанных драгоценностями.
На главной площади города — площади Сеньории — разжигают огромный костер, куда дети-инквизиторы, а также множество взрослых последователей Савонаролы тащат всевозможные «предметы суеты и анафемы».
В костре горят карнавальные костюмы и маски, вольнодумные книги, ноты, мандолины и лютни, а также шахматы и карты, и множество предметов, с помощью которых легкомысленные женщины украшают себя в угоду бесу. И еще картины, бесценные произведения художников Возрождения.
