Я вспомнила Тамару. Ее смерть за событиями, которые произошли потом, как-то отодвинулась на второй план. А ведь ее отравили, причем сделали это намеренно, чтобы я чего-то не узнала. А что я могла узнать? А может быть, просто из чувства ненависти. Но кто мог ненавидеть одновременно и Гелю и Тамару? Личности-то такие, прямо скажем, мелкие, чтобы вызывать сильные чувства!
О чем мы разговаривали с Тамарой? Да все о том же, о тяжелой доле работниц сферы досуга. Одна боялась, что мать узнает, другая замуж выскочила, кого-то избил брат…
Стоп, брат… Брат! А не Олесин ли брат виновен в случившемся?… Этот здоровяк служил в Чечне… От догадки у меня перехватило дыхание.
Я постаралась успокоиться и продолжать размышлять дальше. К этому времени мы как раз подъехали к моему дому. Я быстро расплатилась и пулей взлетела наверх.
Оставшись одна, я отключила все телефоны и задумалась. Итак, Дмитрий служил в Чечне – раз. Значит, мог иметь возможность устроить взрыв с помощью фугаса, в Чечне это обычное дело. Он родственник Олеси и Игоря – два. Но какой у него мотив калечить Гелю? Нужно было в прошлый раз досконально расспросить Олесю – кто знал из ее родственников и близких, чем она занималась, какая была реакция… Возможно, Дмитрий ненавидел Гелю за то, что это она уговорила его сестру стать девушкой по вызову. Человек, прошедший войну, мог многие вещи воспринимать особенно остро.
Одним словом, нужно вызывать этого Таранова в милицию. Вернее, это должен сделать Мельников. Сейчас подполковнику звонить бесполезно, он пьян. Следовательно, завтра утром. Завтра. И как можно раньше. А раскрутка Таранова – это уже дело милиции. И это хорошая возможность реабилитироваться совсем раскисшему Мельникову перед его начальством. Если он раскроет практически похороненное дело, это явно улучшит его пошатнувшееся положение. Впрочем, я была уверена, что подполковник все же сильно преувеличивает степень своих неприятностей. Но все же успешно раскрытое дело – это всегда большой плюс. Итак, завтра я займусь этим прямо с утра.
* * *
Голос Андрея Александровича с утра звучал слабо и даже, как показалось мне, жалобно.
«Видно, мается подполковник с похмелья», – усмехнулась я про себя.
– Андрей, это я. Мне кажется, я знаю, кто преступник, – ровным голосом сказала я.
– Вчера тебе тоже так казалось, – с ехидцей заметил Мельников. – О-ох, как мне плохо! – не сдержавшись, простонал он.
– Я тебя вполне понимаю, но все-таки прошу отнестись к моим словам серьезно. Хотя бы выслушать для начала.
– Ну давай, говори, что ты там еще надумала… – скучным голосом согласился Мельников.
– Этот человек служил в Чечне, имел доступ к красной «Ланчии» и был – пусть опосредованно – знаком с Гелей Синицыной, – четко проговорила я.
– И кто же это? – слегка оживился Андрей Александрович.
– Дмитрий Таранов, брат Олеси Решетниковой.
– Подожди, подожди… Ну, что он служил в Чечне, это понятно. Объясни остальные пункты.
– Сейчас объясню, – терпеливо сказала я. – Когда Решетников уезжал из города – тогда, в мае, – «Ланчия» стояла у него в гараже. Ключи были у Железнова и у Олеси. Олеся в то время жила с родителями и братом. Вполне вероятно, что Дмитрий знал, где они лежат. И мог взять их и воспользоваться машиной. Олеся же не проверяла постоянно, на месте ли ключи, ей, наверное, и в голову не приходило, что их кто-то может взять. А Гелю он, вероятно, видел и, наверное, знал, что она склонила его сестру заняться проституцией. Люди, прошедшие Чечню, к таким вещам порой относятся очень жестко, когда речь идет об их сестре, жене или дочери. А возможно, что он еще и предполагал, что Геля может увести Игоря от Олеси, и не хотел этого. Вот и решил избавиться от нее.
– Это, конечно, вполне логично, – осторожно заметил Мельников, которому, видимо, очень не хотелось в это печальное для него утро грузить свой мозг таким объемом информации. Больше всего он был бы рад похмелиться. Тем не менее понимал Андрей Александрович, что дело раскрывать нужно. Более того, это для него очень выгодно. Поэтому он продолжил: – Но ведь это еще не доказательство. Как его брать-то? На основании чего?
– На основании того же самого – подвергнуть его анализу, как и всех предыдущих подозреваемых.
– Меня скоро самого извращенцем объявят из-за этих анализов! – в сердцах воскликнул Мельников. – А вдруг это опять не он? Я себя снова на посмешище выставлю?
– Погоди, не горячись, – остановила его я. – Я тебя уверяю, что если он виновен, то, скорее всего, расскажет все без анализа. Он же понимает, что анализ докажет все. Не станет он себя подвергать этому, так выложит. И на этот раз я действительно уверена, что это он.
– Да, – крякнул подполковник. – Н-ну-у-у… Я даже и не знаю, что тут сказать.
– Да нечего говорить, действовать нужно! – воскликнула я – Брать его и вести допрос. Ну, ты же мастерски умеешь это делать, ты же в три секунды заставишь его расколоться, – решила я польстить Андрею Александровичу в надежде, что это подбодрит его и сподвигнет наконец на решительные действия.
– Ну хорошо, – сказал подполковник. – Сейчас отдам распоряжение, чтобы привезли его.
– Держи меня в курсе, хорошо? – просияла я.
– Ладно, – буркнул Мельников и положил трубку.
* * *
Дмитрий Таранов сидел в кабинете подполковника Мельникова и молчал. Андрей Александрович уже поведал ему, в чем подозревают Дмитрия, и теперь ждал, что тот добровольно сознается в содеянном. Но Дмитрий молчал. Он вообще никак не отреагировал на обвинения со стороны подполковника, ничем не выразил своих эмоций, не стал оправдываться, но и не отрицал ничего. Он просто молчал. Я сидела в уголке и тоже помалкивала, предоставив Мельникову самому «колоть» Таранова.
– Дмитрий, – продолжал подполковник, внимательно посмотрев в хмурое лицо парня. – Своим молчанием ты только задерживаешь дело. Я уже не говорю о том, что причиняешь неприятности своей сестре…
При этих словах подполковника Таранов слегка вздрогнул и поднял на Мельникова глаза.
– Да-да, – как-то даже сочувственно пояснил Андрей. – Подумай, что будет, если мы станем допрашивать ее, задавать кучу вопросов – знала ли она о преступлении, почему не сообщила в милицию, и даже – не она ли явилась подстрекательницей к этому. Ведь понятно, что ты пошел на это из-за сестры!
– Олеся тут ни при чем, – глухо сказал наконец Дмитрий, сжимая кулаки. – И не трогайте ее.
– Вот и помоги сделать так, чтобы это не коснулось твоей сестры, – вкрадчиво проговорил Андрей Александрович. – Раз уж ты ее так любишь.
Таранов снова погрузился в молчание. Мельников вздохнул и привел самый сильный аргумент:
– Ну что ж, Дмитрий, есть и другой вариант. Самый, что называется, объективный. Сейчас я тебя отправлю на анализ. Исследовать будут твою сперму. И если окажется, что она идентична той, что обнаружили у Ангелины Синицыной, то уже все разговоры станут бесполезны. И дело автоматически передается в суд. Тебя даже уже и спрашивать ни о чем не будут, потому что и спрашивать не о чем. И в этом случае уже ни о каком чистосердечном признании не может идти и речи. Ну так как?
Таранов молчал. Лоб его пересекла глубокая складка, он о чем-то сосредоточенно думал, видимо, прикидывая, какой вариант для него наиболее приемлем.
– Ну что ж… – резюмировал Мельников. – Тогда – на анализ…
Он уже потянулся к телефонной трубке, как вдруг Таранов резко вскинул голову и тихо проговорил:
– Не надо. Скажу я все сам. Только анализов этих дурацких не надо.
– Отлично, – невозмутимо проговорил Мельников, включая магнитофон и доставая лист бумаги.
Он вызвал лейтенанта и усадил его за стенографирование показаний Таранова…
* * *
Дмитрий Таранов привык жить правильно. Правила эти он придумал себе сам и следовал им неукоснительно. Правила были, в общем-то, хорошими и верными, может, слишком бескомпромиссными.
Он не выделялся во время учебы в школе, тем не менее был этаким молчаливым лидером. Неразговорчивый, замкнутый, Дмитрий всегда знал, что при возникшем конфликте коллектив поступит так, как считает он. Это делало его уверенным в себе человеком.
Когда Таранов попал служить в Чечню, он нисколько не испугался. Дмитрий был уверен, что выстоит в любой ситуации. И это он считал всего лишь проверкой на прочность.
Он и в самом деле выстоял. Остался жив, не сломался морально, благополучно дослужил до конца срока и вернулся домой. Девушки до ухода в армию у него не было, так что ждали его только родные. И почему-то все эти долгие месяцы службы он чаще других вспоминал свою младшую сестру Олесю. Может быть, из-за контраста с той грязью, которую ему пришлось там повидать и испытать. Олеся была чистой и доброй девочкой, и Дмитрий носил ее образ в своем сердце как своеобразный талисман.
Вернувшись, он с радостью и гордостью обнаружил, что сестра стала совсем взрослой, что она уже учится в институте и превратилась в красивую девушку. Дмитрий поистине гордился ею. То, что Олеся могла заниматься чем-то недостойным, ему и в голову не могло прийти.
