После ее слов Карелин замолчал и не открыл рта до самого конца пути, пока таксист не повернулся и не сказал:
– Приехали, господа.
Интерьер клуба «Ар Нуво» был выполнен в духе модерна: много золота, цветного стекла, изогнутых линий, витражей, прозрачных ширм, оригинальных ламп и ваз с орхидеями, ирисами и каллами.
– Цветы настоящие? – спросил Матвей, галантно подавая Астре руку. – Или искусственные? Не отличишь.
– Руками не трогать! Ищи Санди…
Они заняли столик у окна и принялись незаметно разглядывать публику.
– Тут один коктейль, наверное, стоит за тысячу.
– Думаю, да, – «утешила» его Астра. – Ты взял с собой деньги? Ладно, не пугайся… Будем кутить на средства клиента, вернее, клиентки.
– Инга Теплинская еще не отказалась от твоих услуг?
В этот миг из-за ширм показалась женщина в изумрудно-зеленом платье, которое плотно окутывало ее фигуру, в малахитовых украшениях, с пышным, спускающимся до пояса каскадом волос.
– Это она! – прошептала Астра и наступила под столом на ногу своего спутника. – Как пить дать. Где фотоаппарат?
– У тебя в сумочке. Впрочем, можно и мобильником воспользоваться.
– Нет. Качество пострадает.
От волнения она не могла найти среди брошенных впопыхах в сумку косметики и прочих дамских штучек маленький фотоаппарат. Где же он? О черт…
– Не торопись. – Матвей успокаивающе положил руку на ее колено. – Никто же не убегает.
Волосы женщины, которая, грациозно покачивая бедрами, прошествовала мимо их столика, в желтом свете ламп отливали медью. Она была идеально сложена, и сзади ее фигура выглядела так же потрясающе, как и спереди.
Раздался приглушенный возглас:
– Санди!
И кто-то в красной косоворотке с золотым шитьем привстал и помахал ей рукой.
– Баркасов, – грудным голосом пропела она, сворачивая в его сторону. – Ты здесь? А говорили, что на гастролях.
Астра, громко восхищаясь мозаичным панно на стене, встала в эффектную позу и потребовала запечатлеть ее на этом фоне. Матвей сделал несколько снимков, захватив лицо Санди в профиль и анфас.
Разношерстная публика не обращала на них внимания – разговаривала, заказывала спиртное и коктейли, легкие закуски. На маленькую полукруглую эстраду вышли музыканты – камерное трио. Длинноногая виолончелистка уселась, провела смычком по струнам.
– Потанцуем? – предложил Матвей.
– Пригласи Санди. Что, слабо́?
– Я не в своей тарелке, – признался он. – Чувствую себя придурком в тряпках, которые ты заставила меня напялить!
– Здесь все так одеты. Посмотри.
– Все – для меня не аргумент.
– Ты неотразим, Карелин. В зале нет более импозантного мужчины! Не робей. Она будет очарована.
– Погоди, дай собраться с духом.
Астра не отрывала взгляда от Санди и ее визави.
– Да это же тот самый Баркасов! – осенило ее. – Комик! Как я сразу не сообразила?
– Пойди, возьми у него автограф… – прошипел Матвей.
– Перестань язвить. Мы сюда не развлекаться явились, – рассердилась она. – А для дела. Сможешь завязать знакомство с красавицей-вдовой?
– Нужен предлог… Почему ты заранее не предупредила, что придется флиртовать с дамой? Я бы разработал тактику и стратегию.
– Думай сейчас. Твоя задача – выяснить, есть ли у нее на теле татуировка в виде бабочки-бражника и где она была во время убийства Теплинского.
Карелин откинулся на спинку стула, по его губам блуждала улыбка.
– Всего-то? Как ты себе это представляешь? Разденьтесь, мол, сударыня, покажите вашу татуировку… Где она, кстати, должна быть?
Астра перегнулась через стол и прошептала где. У Матвея пропал дар речи. Ничего себе задача.
– По части раздевания женщин ты мастер, – ехидно заметила она. – Так что вперед!
Александрина Домнина не ощущала, какой пристальный интерес она вызывает у пары, сидящей за соседним столиком: была озабочена своими проблемами. Вчера приходил полицейский оперативник, расспрашивал, какие отношения у нее были с покойным Теплинским. Докопались-таки, ищейки!
– Дружеские, – с обезоруживающей улыбкой ответила она. – Михаил Андреевич хотел оказать поддержку молодым российским художникам: профинансировать организацию их выставки за границей. Он обратился ко мне за советом.
– Вас видели вместе в казино, в ресторанах.
– Это были деловые встречи. Разве запрещено совмещать приятное времяпрепровождение с работой?
Вопросы дотошного сыщика смутили ее, обеспокоили. Зря старается! От нее он ничего не добьется.
– Хватит пить, – сказал Баркасов, отвлекая Александрину от тревожных мыслей. – У тебя все в порядке?
– Какое там? Игорь окончательно свихнулся! Решил опозорить меня… В очередной раз намазюкал что-то мерзкое и грозится выставить на всеобщее обозрение, – со злостью сказала она.
– Намазюкал? – поднял брови актер. – Это не про Домнина. Он гений, его краски божественны. Это правда, что он добавляет в них какой-то особый состав, который придает им «пламенеющий» эффект?
– Игорь держит рецепт изготовления в тайне. – Санди сделала большой глоток текилы. – Скотина! Он обращается со мной как с последней шлюхой… даже хуже.
«Разве ты не такова? – подумал Баркасов, скользя взглядом по ее полной груди. – Я бы сам не прочь провести с тобой пару жарких часов. Только платить за любовь не в моих правилах!»
– Если твой пасынок опять написал тебя обнаженной, все будут кричать «Браво!», – медленно произнес он. – Это не позор, милая моя, это – слава.
– Не нужна мне такая слава.
– Она не спрашивает, – усмехнулся Баркасов. – Она приходит, приносит лавры и осеняет благодатью. Кстати, почему ты не приходишь сюда с Муратом? Как он тебя отпускает одну?
– Мурат мне не хозяин. Я – свободная женщина.
Проходящий мимо мужчина пьяно покачнулся, потерял равновесие и, пытаясь удержаться на ногах, схватился за спинку стула, на котором сидела Санди. Как на грех, вино из его бокала выплеснулось на ее шелковое платье…
– А-ааа-а! – взвизгнула она, вскочила, с ужасом глядя на испорченный наряд. – Что вы натворили?
Санди подняла голову и встретилась с затуманенным взглядом неловкого кавалера.
– П-простите… я все… во… в-возмещу…
* * *
– Малышу хорошо в этой комнате, – сказала Людмила Романовна невестке. – Здесь всегда тепло и светло. Окна выходят на солнечную сторону.
Маленький Никонов, которому три женщины, на чье попечение он остался, до сих пор не придумали имени, мирно посапывал в кроватке. Его здоровье все еще внушало врачам тревогу.
– У меня пропало молоко, – сокрушалась Дина. – Из-за этого у ребенка болит животик. Ему не подходит искусственное питание.
Мать и свекровь советовали успокоиться.
– Выкормим, не переживай. Просто он пока слаб.
– Как ты назовешь сына? – спрашивала Оленина.
Их мнения разошлись. Свекровь мечтала, чтобы мальчику дали имя его покойного отца. Оленина держала нейтралитет, а Дина молчала.
– Он станет скрипачом, – с нездоровым блеском в глазах говорила Людмила Романовна. – Как Влас! Ему будут рукоплескать любители музыки во всем мире!
Дина уже сожалела об опрометчивом согласии поселиться на первых порах у нее. Та боготворила сына, теперь будет боготворить внука. «А мне она уготовила участь, как две капли воды похожую на ее собственную: отказаться от себя ради сына, посвятить ему всю жизнь. Но я против! Меня не прельщает роль вздыхающей от умиления женщины, которая от рассвета до заката обслуживает маленького эгоиста со скрипкой. Нет уж, благодарю покорно!»
– Я назову мальчика Руслан, – заявила она. – Пусть растет, как обычный ребенок. Никаких скрипок, никаких музыкальных школ! Я не желаю, чтобы он был всего лишь тенью знаменитого отца – непревзойденного, недосягаемо великого, как все мертвые мэтры. Я не допущу, чтобы его сравнивали с Власом, чтобы покачивали головами и сочувственно шептались за его спиной: «Нет в нем божьей искры, нет того огня, того дивного дара, который был у отца! Бедный мальчик, он так старается, но до Власа ему далеко!» Хватит того, что я жила и продолжаю жить тенью своей матери, несравненной Екатерины Олениной. Я никогда не спою лучше, никогда так чисто, так пленительно не возьму верхних нот, никогда не заставлю публику плакать от восторга… Никогда, никогда!
Ее щеки покраснели, глаза подернулись слезами, а руки судорожно сжались. Свекровь опешила, она не ожидала такого бурного выражения протеста.
– Успокойся, Диночка, опомнись, это в тебе говорит горе. Когда боль утихнет, ты захочешь увидеть в сыне продолжение Власа.
– Ни за что! – взвилась молодая женщина. – Хватит с меня Власа! Я тоже человек и тоже представляю ценность сама по себе, а не как «жена Власа», «вдова Власа», «мать ребенка Власа»! Влас… Влас… Влас! Повсюду один только Влас! Он даже не любил меня с той же силой, как он любил музыку, свою скрипку, свой талант!
