к палатке подошли, она внутрь заглянула, Кузнецову там искала, не нашла — мы ушли.
Майя задумалась.
— Да, я думаю, в чем-то бабка Агафья была права — Шум-гора действительно странно влияет на людей, у многих башню сносит. Как говорил мой старый знакомый, кто-то дуреет, а кто-то звереет. У кого-то из нашего лагеря проснулись преступные наклонности, я бы даже сказала, убийственные, — уточнила она. — Но Люсю мне тоже очень жаль. Я тебе сочувствую.
Авдюшин кивнул:
— Спасибо, но я тебе не это хотел рассказать. Точнее, не только это. Я понял, о чем говорил Сергей Юрьевич, что он хотел до нас донести.
Майя недоуменно пожала плечами:
— Ты это о чем? О лотерее? Но это же бред какой-то! При чем тут лотерея? — удивилась Майя.
— Нет, не лотерея. Я, если помнишь, уже отучился пять лет на истфаке, причем закончил факультет с красным дипломом, а врач на «Скорой», я думаю, совсем не знает, что такое литорея, а не лотерея, — ехидно улыбнулся он.
— Литорея? — чуть ли не подпрыгнула на месте Майя. — Ну конечно, как я могла быть такой дурой? Апраксин говорил о литорее, а доктору послышалась лотерея! — стукнула она себя по лбу.
— Да, я подумал, что тебе это будет интересно. Литорея, от латинского «литера» — буква, тайнопись, род шифровального письма, употреблявшегося в древнерусской рукописной литературе и основанного на замене одних букв алфавита другими, — объяснил аспирант. — И я почему-то уверен, что именно ты знаешь, какую литорею имел в виду Апраксин и что именно он хотел расшифровывать!
— Леша, ты молодец! — захлопала в ладоши от восторга Майя.
Как все просто, конечно же, Сергей Юрьевич исследовал принесенный Майей второй фрагмент рукописи и понял, каким образом там зашифрована информация. Если выявлен способ шифровки, то дальше дело техники — разобраться с содержанием. Только ситуация усугублялась тем, что новый фрагмент рукописи, как и первый кусок, пропал — то ли сам Апраксин спрятал его от греха подальше, то ли невидимый убийца забрал его, но у Майи было фото в телефоне, она благополучно сохранила его. И теперь ей не терпелось заняться дешифровкой.
Она весело улыбнулась Леше, которого теперь нисколько не боялась, снова взглянула на темневшую на горизонте Шумку, и они вместе отправились в лагерь.
— Ты только найди убийцу, Майка, я тебя очень прошу! — проводив ее до палатки, напоследок попросил ее аспирант Авдюшин.
«Милый друг мой Лизонька, только тебе могу открыть свои потайные мысли и желания. Мне кажется, мой начальник Никодашин что-то заподозрил. Со мной все работники библиотеки здороваются неохотно и натянуто, я частенько ощущаю, что за мной приглядывают, следят — возможно, читают и всю мою корреспонденцию.
Ну и пусть! Если они и это письмо читают, то пусть знают, что я перестал читать запретные рукописи в секретных фондах Академии. Впрочем, я и так уже увидел и прочитал гораздо больше, чем хотел бы.
Ты только представь себе, моя Лизонька, что наше великое прошлое, история наших предков предана забвению, что великие герои и их подвиги забыты и уничтожены, а нам приписывают ложную рабскую историю. Судя по современной истории, по тому же Карамзину, удалили более пяти тысяч лет государственности древних славян. Или это ложь? Я в смятении, не знаю, что и думать.
Мой друг Р. смеется надо мной, говорит, что от тяжелой интеллектуальной деятельности я уже двинулся умом, что делаю неправильные выводы и мне стоит больше отдыхать, развеяться душой и телом.
Р. все чаще советует мне съездить домой, увидеть родных, близких, чтобы не засорять свой мозг глупыми умозаключениями. Возможно, он прав — я с нетерпением жду своего отпуска, чтобы наконец-то увидеть тебя, мой ангел…
Твой верный друг Б. Яновский»
— Вот, Глафира, где ты сегодня целый день ходишь? — такими словами встретил приход Глаши и Вани Аристарх Венедиктович. — Я тебя сегодня целый день дозваться не могу!
— А что случилось, Аристарх Венедиктович? — поинтересовалась Глаша, заметив, как под шумок в недрах кухни исчез Пичуга.
— Пока тебя не было, я сильно поранился, и никто не помог мне обработать рану, — обиженным голосом промолвил Свистунов и капризно надул губы.
Глаша тяжело вздохнула: как же она устала за этот день!
— Показывайте, Аристарх Венедиктович!
Сыщик протянул вперед указательный палец на правой руке, причем он держал его перед собой как великую ценность.
Еще раз вздохнув, Глаша обработала царапину спиртовой настойкой и аккуратно перевязала марлевой повязкой.
— Где это вы так порезались? Обо что? — поинтересовалась она, тщательно завязывая бантик на пальце.
Аристарх Венедиктович картинно надул губы и стал похож на маленькую обиженную девочку.
— Пока ты там гуляешь, я, между прочим, занимаюсь самообразованием, усовершенствованием своего ума! Вот так! — расправил плечи и гордо задрал подбородок сыщик.
— И как, удачно самообразовываетесь? — Глаша привычно наливала хозяину чай из самовара.
— Более чем удачно, но ты не поймешь. Ты же ничего не смыслишь в современной науке! Тебе ни о чем не говорят такие имена, как Чарльз Дарвин или Эрнст Геккель. А я, между прочим, получил сегодня новую книгу Геккеля, прямиком из Германии: «Естественная история мироздания». Он там такие умные мысли пишет! — в блаженстве закатил глаза Свистунов. — Но тебе этого явно не понять!
— Ну да! Ну да! — привычно кивнула Глафира. — Я помню про женский мозг и его размер, чуть побольше обезьяньего. Вы о страницы книги, что ли, порезались? — догадалась она и чуть ли не рассмеялась.
Свистунов надуто кивнул.
— Да, порезался, но моя кровь не пролилась напрасно, отнюдь. Знаешь ли ты, дорогуша, что за всеми своими бытовыми хлопотами — стиркой, уборкой, готовкой — ты не замечаешь главного — эволюции! — его глаза азартно блестели.
— Некогда мне эволюцию замечать, мне всех кормить надо, а потом посуду мыть, — снова вздохнула Глаша. Она очень устала и сейчас мечтала только об одном — упасть в кровать и спать до позднего утра, а не слышать философствования своего хозяина.
Но Свистунов за весь день соскучился по внимающей аудитории и теперь жаждал просвещать невежественную прислугу:
— Тебе, Глафира, это ни о чем не скажет, но Эрнст Геккель продолжает идеи несравнимого Чарльза Дарвина, он, именно он доказал существование Pithecanthropus alalus, или «обезьяночеловека бессловесного». Вот ты догадайся, что же отличало его от современного разумного человека? Ну-ка, напряги извилины, или что там у тебя?
Глафира теперь уж демонстративно закатила глаза:
— Неужели «обезьяночеловек бессловесный» отличается от нас с вами умением разговаривать? Он же бессловесный, — улыбнулась девушка. Ей нравилось
