— Ты смогла бы опознать ту икону, которую тебе показывал Литвяк?
— Что ты, сколько лет прошло! Да и не разглядывала я ее особо!
— Это была икона Михаила архангела?
— Точно! Михаила! — словно обрадовалась Лада Юрьевна. — Я тогда своего брата Мишу вспомнила. Вот, думала, кому эта икона пригодилась бы. Он ведь от чахотки умер, что в немецком плену подхватил. Я тебе рассказывала…
— Рассказывала, — вздохнула Юля и задумчиво произнесла: — Значит, икона с ликом архангела! Интересно!
— Что тебе интересно на ночь глядя? — всполошилась бабушка. — Надеюсь, Валерий запретил тебе лезть в гущу событий? Ты ведь не станешь бегать, выяснять и навлекать на себя проблемы?
— Не буду! — фыркнула Юля. — Ограничусь функцией мозгового центра и явочной квартиры. Буду носить черный котелок, темные очки и парабеллум, выставлю на подоконник красную герань и сорок восемь утюгов на случай провала.
— Господи, ты невыносима! — простонала Лада Юрьевна и отключила телефон.
Юля довольно улыбнулась и с планшета вошла на сайт музея. Но вскоре озадаченно хмыкнула и взглянула на часы. Поздновато! Первый час ночи…
В спальне заскрипела кровать, молодецкий храп Валерия стих, и он, кажется, что-то пробурчал во сне. Юля затаилась и подумала, не погасить ли свет, но из спальни не донеслось больше ни звука. Она выждала минут десять и, чтобы муж не застиг на месте преступления, осторожно выбралась на балкон, плотно прикрыла дверь и набрала номер Никиты.
Шмелев ответил после третьего гудка, и его голос тоже звучал тихо. Видно, любимая с рыбьими глазами находилась рядом. Да и куда там деваться, в однушке?
— Ты не спишь? — спросила Юля.
— Откуда? — ответил Никита шепотом. — Сашка меня с материала выдернула, а его надо срочно сдавать! Боюсь, до утра просижу. А что случилось?
— Ну, во-первых, бабуля вспомнила фамилию жены Якова Литвяка. Шмулевич! Получается, икону в музей приносил его сын — Григорий Яковлевич. Усек?
— Усек, и что из того? Предлагаешь расследовать убийство Шмулевича? Нет, довольно с меня стариков! И так голова кругом идет!
— Голова у тебя кругом идет, похоже, по другому случаю, — не преминула съязвить Юля. — Но посуди! Он принес, как утверждал, чудотворную икону с ликом Михаила архангела. А бабушка, заметь, вспомнила, что видела эту икону у Литвяка. Но ее должны были конфисковать, как и прочие ценности. Значит, не конфисковали? Припрятали? А кто? Литвяк перед смертью? Яков был в то время в Москве. Тогда где и у кого хранилась эта икона? Ну, нельзя же предполагать наличие двух чудотворных икон с ликом архангела в одном семействе. Это как-то слишком.
— Ох, и великое открытие ты сделала! — зевнул в трубку Никита. — Нам-то что от этого?
— Пока не знаю, но чувствую, что-то здесь неладно. Главное, отчего она вылезла вдруг? Почему Шмулевич решил ее продать?
— Ой, не городи огород там, где не нужно, — недовольно отозвался Никита. — Я ведь все разузнал. Шмулевич преподавал в университете, но с девяностых держал антикварный салон. Только жена его сильно заболела, вот и намылился он в Израиль. Деньги на лечение нужны были немалые, поэтому он спешно все распродавал. А с иконой его просто не выпустили бы из России, если это подлинная старина. Там, Юлька, было разбойное нападение! Шмулевичи должны были ночевать у дочери и просто случайно оказались дома.
— А кому он продал икону, не выяснил?
— Нет, потому что не вижу никакой связи с убийством Ковалевского!
— Ну, если не считать, что Ковалевский знал об этой иконе, как и Коробков, наверное?
— Юлька, прекрати! — разозлился Никита. — Два старикана залезли в дом в поисках иконы, а когда не нашли, прикончили довольно молодого мужика и его супругу. А потом к ним явился архангел и отомстил. Не пори чушь! Все твои догадки притянуты за уши.
— Ты ночью тупеешь, Шмелев! — раздраженно сказала Юля. — Я тебе ничего не говорила. Иди спать, трудоголик!
На колкость Никита не отреагировал. То ли привык, то ли действительно спать хотел и не желал тратить на ссору эмоции, нужные для статьи.
— Юлька, давай ближе к телу! Что ты там затеяла?
— Ничего не затеяла! — огрызнулась она. — Просто зашла на сайт музея, но там нет этой иконы. Вернее, страница есть, но она заблокирована. Чуешь?
— Ничего я не чую! Успокойся! Ну, убрали они ее с сайта, что с того? Она ведь не принадлежала музею.
Юля помолчала. Но отказываться от восхитительной версии с таинственной иконой очень не хотелось, и, чтобы не признаться в собственном поражении, она заявила:
— И все-таки я сходила бы в музей и разузнала, почему они убрали икону с сайта. Ну и попутно выяснила бы кое-какие детали. Тебе столь деликатное дело доверять нельзя. Опять будешь ксивой размахивать и орать про права журналистов!
— Сходи! — милостиво согласился Никита. — Меня все равно весь день завтра не будет. Поеду по полям и лесам с ревизией посевной, пропади оно пропадом! Если буду вне зоны действия сети, значит, опять застрял в глуши. Придется тебе МЧС вызывать в случае крайней надобности.
Юля отключила телефон и, вполне довольная собой, сгребла бумаги, диктофон и вернула в сумку, затем погасила свет и, крадучись, прошла в спальню. Пристроившись под боком у мужа, она удовлетворенно вздохнула и закрыла глаза. В этот момент сонный голос над ухом недовольно пробурчал:
— И далеко ты завтра собралась?
— Не переживай! — ответила Юля. — Не на стрельбище! Всего лишь в музей. Хочется, знаешь ли, немного окультуриться.
— Мало тебя в детстве пороли.
— Меня вообще не пороли, — ответила Юля. — Я всегда была послушным ребенком.
— Куда все подевалось? — вздохнул Валерий и прижал ее к себе.
Стремительное появление в семейной драме двух Быстровых Саше не понравилось. Вечером, прокручивая в голове ностальгические откровения Лады Юрьевны, Саша и так, и эдак пристраивала их к биографии деда, не признавая и признавая: старуха может быть права. Лежа на диване в дедовой квартире, Саша смотрела в потолок. Хотелось броситься к кому-нибудь, выплеснуть свои тревоги и сомнения, но к кому? К матери? Но с нею она не привыкла откровенничать. К подругам?
Странно признаться, но дружить по большому счету Саше было не с кем. Она с детства казалась слишком серьезной, слишком правильной, что отталкивало от нее одноклассников, а когда переросла дворовые прыгалки и догонялки, растеряла и тех немногих приятельниц, с которыми связывали детские секреты и увлечения. На работе Сашу окружали в основном люди гораздо старше ее, кроме разве что разномастных представителей богемы — артистов, певцов, музыкантов. Но дружить с ними — увольте! Высокомерная публика, завистливая, готовая на все ради сиюминутного успеха.
Посоветоваться хотелось с Никитой, но он уехал в командировку и пропал, телефон его был вне зоны действия сети. Кто остался? Быстрова? Ну, уж дудки! Идти на поклон к этой гордячке? Да лучше в прорубь с головой!
Но окунаться в прорубь даже в жару не хотелось. «Думай, дуреха, думай! — злилась Саша. — В конце концов, это твои родственники. У тебя больше шансов разобраться в происходящем».
Она еще не осознала, готова ли принять к сведению тайное прошлое деда, но мысль, что ушлая Быстрова обойдет ее на финише, была просто невыносима. В конце концов, это ведь ее жизнь, ее семья и ее история! Жажда деятельности распирала изнутри. Не в силах больше выносить безделье, Саша вскочила с места и заметалась по квартире.
Она заново вывернула прямо на пол содержимое шкафов, перетрясла каждую тряпочку из гардероба, вытащила из стеллажа все книги и придирчиво осмотрела растерзанное чучело глухаря. Теперь, когда она почти допускала, что дед был не столь невинным и порядочным, как представлялось раньше, очень многие вещи виделись совсем иначе.
Во-первых, библиотека, нетронутая неизвестными грабителями. «Домашний лечебник» Ганемана, украденный Соколовым, был отнюдь не единственным ценным изданием. По большому счету практически вся дедова библиотека представляла собрание редких изданий, продажа которых потянула бы как минимум на небольшой особняк где-нибудь на Рублевке. Прежде Саша не задумывалась об их ценности, но ведь и в советские времена существовали страстные библиофилы, готовые платить за старые книги немалые деньги. И дед явно был из их числа.
Во-вторых, все картины были подлинниками, с подписями художников, среди которых были не только местные знаменитости, но и довольно известные мастера кисти из России и бывших советских республик. Насколько она понимала, это тоже стоило немалых денег.
В-третьих, три бабушкины шубы — из чернобурки, каракуля и песца. Куплены они были, вероятно, еще до Сашиного рождения, давно подъедены молью и упакованы в мешки с нафталином. Странно, что бабушка не вывезла их на дачу или попросту не выбросила. Саша подумала, что никогда не видела бабушку в шубе. Та всегда носила демисезонное пальто. Решив проверить догадку, Саша развернула и примерила шубы. Пропахшие нафталином одеяния, с которых тут же посыпался мех, были ей слегка великоваты, а бабушка после родов несколько располнела. По всему выходило, что шубы она носила в молодости, а потом убрала за ненадобностью в шкаф. Но в те времена далеко не каждая женщина могла позволить себе натуральную шубу.
