Через несколько дней уехала домой покрытая темным платком, еще с красными от слез, но вновь аккуратно подведенными глазами молодая вдова. Скорый поезд, руками униформленной проводницы, втянул молодую женщину в зеленое членистое нутро и умчал в неведомую, бесконечно продолжаемую жизнь, размеченную полустанками потерь и расставаний.
На опустевшем перроне остались майор с женой. Супруги стояли, сутуло, болезненно жалко, по стариковски притулившись сгорбленными плечами, ища друг у друга тепла и защиты. И не находили искомого у такого же обездоленного существа, того - кто сам в этом больше всего на свете нуждался, кто и хотел бы, да не мог передать другому ни крохи, ни малости просимого, исчерпав себя до дна. Поезд ушел, а они стояли, проводив состав глазами, взмахнув прощально во след усталой рукой.
Сначала старики еще продолжали жить, соблюдая по инерции, проложенный годами ритуал. Командование предоставило майору отпуск, но уже через день он вернулся на службу, и ни кто не задал вопросов. Майор пытался отдаться работе полностью, но все валилось из рук и не удавались даже самые простые дела. Если раньше инженер по электронике был опорой и душой любого начинания, то теперь сослуживцы выполняли многое за него, опекали как могли. Погруженный в свои мысли, отрешенный от действительности, майор ничего не замечал.
Однажды, в начале слякотного перехода от осени к зиме, майору на службу позвонил сосед и попросил срочно приехать домой. Майор приехал, но жену уже забрали в госпиталь, из которого проводил в последний путь и уложил рядом с сыном. Молча похоронил жену. Отчужденно присутствовал на поминках. Коротко поблагодарил пришедших за участие, механически выпил стакан водки и сел, не произнеся больше ни слова.
После всего он не запил, как предпологали некоторые, видя бледное лицо, с шелушащейся, сухой, нездоровой, покрытой раздражением от ежедневного бритья кожей. Майор ежедневно приходил в свой кабинет и сидел, уставившись в одну точку пространства страшным, пустым, ничего не выражающим взглядом. Все, кто знал его и видел как он страдает, стремились чем-то помочь, проявить участие и заботу, отвлечь. Делали это - кто и как мог и умел, в силу наличия чувства такта и душевной глубины сопереживания. Но майор замкнулся в себе и невозможно оказлось вновь разбудить эту заледенелую, закапсулировавшуюся в роговую оболочку горя человеческую душу.
Его звали выпить - он вежливо отказывался. Парторг предлогал поехать в Афганистан - мстить. Майор посмотрел тому в глаза долгим, немигающим взглядом, и собеседник предпочел убраться не дожидаясь продолжения.
Прошла зима, наступила весна. Люди постепенно привыкли к новому облику майора, постепенно забылись похороны сына, приезд десантников, смерть жены. Всё случившееся утратило остроту, у людей появились новые проблемы, дела, надежды.
Весенним воскресным днем, когда многие наконец решились открыть рамы, вымыть окна, вытрусить после зимнего затворья подушки и проветрить одеяла , в квартире майора громыхнул взрыв. В комнате погибшего сына, предварительно загородив окно платяным шкафом, остерегаясь чтобы вылетевшие осколки стекла никого не дай Бог не поранили, майор лежа на кровати, приложил к налитой неубывающей болью голове гранату и выдернул чеку.
Комиссия долго не могла установить, как граната такого типа оказалась в гарнизоне и где смог ее раздобыть майор. Подобные гранаты стояли на вооружении десантников, воевавших в Афганистане, но никак не летчиков стратегической авиации. Даже в БАО и батальоне охраны такого оружия не водилось.
Тайна оказалась разгадана случайно. По решению комиссии, расследующей это происшествие, вскрыли на вский случай могилу сына и последний раз открыли гроб, потревожив сон павшего бойца. В обгорелых, тронутых тлением остатках полевой камуфлированой формы, среди обрывков снаряжения и планшета, нашли запал к подобной гранате, две нерастрелянные обоймы к пистолету и письмо, заклееное, но не отправленное при жизни. Видно отец нашел его первым, разорвал конверт, прочитал содержимое, но положил обратно не решаясь доверить прочитанное людям.
Содержание письма осталось тайной для всех кроме отца, сына и неведомого особиста. Возможно там были строки о любви, может о войне...
Далекая, чужая война вошла в наш гарнизон, в повседневность, словно внезапно обнаруженная злая болезнь в жизнь полного сил и надежд тела. Но видимо такова уж человеческая натура, специфическая, выроботанная веками истории порода - ко всему притерпеваемся, притираемся. Со всем, и хорошим и плохим быстро свыкаемся и принимаем, как это ни горько - словно должное. Болезнь так все болеют. Воруют - так всегда воровали. Воюют - так всегда с кем-то воевали. Погиб хороший человек - вечная ему память. Земля пусть будет пухом. Все раньше или позже умрем. Помянули. Забыли.
На поминках по майору, неофициально проведенных нами в том самом ангаре, присутсвовал и полковник Чудаев. Он молча сидел в конце стола, опустив глаза и, думая о чем-то своем, молча пил, не принимая участие в обычном в таких печальных случаях поминальном разговоре-воспоминании. Поступок майора он явно не одобрил, не понял и не принял. Но выводы, как оказалось, из всей этой грустной истории сделал.
Глава 10. Стальной нерест.
В один из последовавших за смертью майора дней, после окончания учебных занятий, бортинженеру, штурману и бомбандиру флагманской машины приказали зайти к командиру полка. Полковник, встретил, после доклада, предложил сесть, что уже само по себе указывало на долгий и серьезный разговор. Без вступления и подготовки, командир поделился идей использования тяжелых бомбандировщиков для подавления хорошо укрепленных, великолепно замаскированных среди складок горной местности, баз и тренировочных лагерей душманов.
Сам горец, полковник прекрасно понимал, насколько трудно подойти незамеченными даже отлично тренированным войскам, к скрытой в горах, под каменными многометровыми сводами пещер, закамуфлированой зеленью растений, вражеской базе. Змеиное гнездо тщательно охраняется дозорами, ограждено от незванных гостей настороженными растяжками мин, колючей проволокой, пулеметными гнездами и снайперами, прикрыто от вертолетов и штурмовиков многослойным огнем крупнокалиберных пулеметов и зенитных комплексов "Стингер".
Полковник, военный, профессионал, возможно и жалел слабо подготовленных к действиям в горах молодых солдат. Однако чувства свои не выражал, в разговоре делал упор на эффективности использования больших групп бомбандировщиков, на комбинированном применения тяжелых бомб разных калибров и различного боевого действия - бетоннобойных, фугасных, зажигательных, осколочных плюс боеприпасов объемного взрыва. Добиться наибольшего боевого успеха предполагалось используя все это добро в определенной последовательности, в ходе ночного, неожиданного удара, когда большинство душманов спокойно спит по норам.
Первая волна самолетов должна разбить пещеры, горные укрепленные пункты сверхтяжелыми, бетонобойными бомбами и фугасами. Такого добра полно оставалось на складах еще с прошлой войны и жалеть его не стоило. Наоборот, использование старья давало, по словам полковника существенную экономию средств, затрачиваемых сейчас на хранение и утилизацию устаревшего, но очень взрывоопасного хлама.
Вторая волна, - должна была обрушить на головы уцелевших град шариковых, кассетных и осколочных бомб. Третья - залить ущелья и разрушенные пещеры зажигательной смесью.
Завершалось все применением боеприпасов объемного взрыва, выжигающих воздух и добивающих в труху то, что еще не было взорвано и сожжено.
Такова оказалась, в общих чертах, идея каковую присутствующим узким специалистам, предстояло, не разглашая до времени, довести до кондиции, оснастить необходимыми рассчетами и числовыми выкладками. Командир в заключении приказал изобразить на картах и диаграмах полетное время, расход материалов и ресурсов, просчитать все возможные плюсы и минусы операции, обосновать ответы на предполагаемые вопросы вышестоящего начальства.
Задачу командир предложил интересную. С "духами" теперь у нас появились личные, особые счеты. Работа пошла споро. Вскоре во главе с полковником убыли с докладом сначала в штаб воздушной арми, а получив там добро - в Москву. Командиру предстояло докладывать аж в самом ЦК.
Московские старцы благосклонно выслушали доклад. Они вполне осознали первыми в какое болото залезли сами и затащили страну, а потому вовсю искали быстрейшие пути окончания Афганской авантюры.
Старцы однако оказались на удивление удалые. Практически все помнили Парад Победы, многие видели своими глазами победный поход Советской Армии на Запад. Естественно, единственный возможный и приемлемый ими вариант окончания войны состоял в скорейшей победе над душманами. Для достижения такого результата годились любые возможные средства. Весьма заманчиво показалось и предложение полковника использовать старые запасы бомб, которые так или иначе приходилось ликвидировать. Признали рациональным применить тяжелые бомбардировщики, не входящие в зону действия ПВО душманов, то есть гарантированные от потерь.
