— Исключается,— подтвердил Семеныч.— Они все теперь на Николая работают. Кстати, ты знаешь, как Морда Наумова звал? — я только пожала плечами.— Гадюка.
— А что? Похож,— я передернулась, вспомнив внешность зятька.— А личные враги? Крайне сомнительно, чтобы Богданов за всю свою жизнь никому мозоли не оттоптал. Может быть, теперь, после смерти Морды, ему кто-то захотел отомстить?
— А зачем для этого было целый год ждать? — удивился Семеныч.— А потом, люди Морды-то остались. А насчет того, что мозоли оттоптал... Знаешь, он многим здорово жизнь попортил, но отомстить вот так у этих людей ни денег, ни возможностей нет,— уверенно заявил он.
— Не скажи,— протянула я, вспомнив одно дело из своей практики.— Бывает такая ненависть, что изнутри человека сжигает: ему жизнь не в жизнь, он ни есть, ни пить, ни спать спокойно не может. Такой человек готов последнее с себя продать, но наскрести деньги, чтобы отомстить и вздохнуть свободно.
— Имеешь в виду — смертельный враг? — Семеныч задумчиво посмотрел в окно и начал поглаживать свою бритую голову — ему кто-то когда-то сказал, что массаж головы помогает думать. С тех пор он в трудную минуту начинал гладить себя по голове, чем вызывал у несведущих людей нездоровое любопытство и перешептывание.— Ну, если под таким углом смотреть, то есть такой человек. Свиридов Антон Иванович.
— Это бывший директор завода? — вспомнила я.
Но Солдатов молчал, потом закурил, забыв, что в пепельнице дымится его недокуренная сигарета.
— Да,— сказал он наконец.— Богданов же всегда в директорское кресло стремился влезть. Он ведь из грязи в князи вылез, из деревни глухой. Вот и рвался к жирному, сладкому куску. Только Иваныч место свое никому уступать не собирался, завод при нем хорошо жил. Он его через все мели и рифы провел и в самые нелегкие времена на плаву удержал. Рабочие в нем души не чаяли. У него и охраны-то никогда в жизни не было, водитель один. А Петровичу такая удача подвалила, что дочка с Мордой спуталась. Вот тот для отца своей любовницы и постарался. Для начала Иваныча в подъезде собственного дома крепко избили и сказали, чтобы с завода уходил. А он уперся —для него завод родной был, он здесь всю жизнь с мальчишек провел. Тогда они дочку Иваныча, Софочку, подловили и... Ну, поняла. Слава богу, выжила девчушка. Знали мы, чьих рук дело, а доказать ничего не смогли. А она у них с Сарой Исааковной одна, поздняя. Тут Иваныч сдался, и уехали они все в Израиль, куда их давно уже родственники звали. Вот это действительно единственный человек, который бы на все пошел, чтобы отомстить и за завод, и за себя, и за дочь.
— А сколько девочке сейчас? — спросила я.
— Дай подумать... В 93-м ей восемнадцать было, значит, 28 лет.
Мы с Михаилом переглянулись.
— Нет, Елена,— сказал он.— Я об этом первый раз слышу,— он задумался.— А что? Может быть...
— Вы о чем это? — очнулся от своих мыслей Солдатов.
— Семеныч, а как там Свиридов с семьей живет? Кто-то что-то об этом знает?
— Фомич должен знать. Это наш бывший караванный,— объяснил он мне.— Он сейчас у Станиславича работает.
— А если по-русски? А то абракадабра какая-то получается!
— Фомичев Сергей Петрович — он на сестре Свиридова женат. Они недавно туда погостить ездили и в конце мая вернулись. Он с Иванычем с детства дружил, в одном дворе выросли. А работал он у нас караванным капитаном и уволился как раз в тот день, когда Петровича, как барана, прирезали.
— А кто такой Станиславич? — продолжала расспрашивать я.
— Алексей Станиславович Кольцов, начальник Баратовского района водных путей и судоходства. А зачем тебе Фомич понадобился? — заинтересовался Семеныч.
— Затем, чтобы выяснить кое-что. Очень меня интересует, а не вышла ли там Софа замуж, и за кого? И кем и где сам Свиридов там работает? Так что с Фомичем мне и встретиться, и переговорить надо. Согласись, Михаил, что эго вполне реальная версия.
— Согласен,— кивнул он.— Но очень сомневаюсь, что Фомич будет с тобой вообще разговаривать. А уж о Свиридове тем более. Он, наверное, не один стакан на радостях принял, узнав, что Богданову башку снесли.
— Придумаю что-нибудь,— пообещала я.— А теперь вот что, уважаемые, кем бы ни был исполнитель, но он откуда-то очень хорошо знал, что и где на заводе расположено. Откуда?
— Елена, ты, видимо, не представляешь себе реального положения дел, но я тебе объясню. Внятно! — предельно серьезно заявил Солдатов.— Рабочие Богданова ненавидели. Люто! Неистово! Страстно! При Свиридове здесь около двух тысяч человек работало, а Богданов завод развалил и людей разогнал. Рабочие Свиридова уважительно Иванычем звали, а Богданова — барином. Чувствуешь разницу? Сейчас от тех двух тысяч меньше ста человек осталось. А ты знаешь, сколько человек спилось, без работы оставшись? Сколько людей руки на себя наложило от безысходности? Не знаешь? Вот то-то же! Когда стало известно, что Богданова грохнули, весь район праздновал так, как раньше и на Первомай не гуляли. Поняла? Нас с Михаилом на заводе не любят, крепко не любят, но, зная нашу историю со ссудами, понимают, что суетимся мы по долгу службы, а вот ты совсем со стороны пришла, чтобы за деньги найти того, кто за всех них отомстил, и вот этого люди уже совсем не поймут. Так что помощи нам, Елена, ждать не от кого. Даже если кто-то что-то знает, то никогда нам ни слова не скажет. А вот убийцу будут выгораживать как спасителя, освободителя и национального героя. Учти на будущее. А теперь, в свете всего вышесказанного, подумай, сколько человек, и очень охотно,— подчеркнул он,— могли объяснить убийце, где директорский кабинет расположен? И как туда ловчее попасть?
— Э-э-э, нет! — возразила я, оставляя без внимания его страстную и пространную речь — я и сама знала, что Богданов был редкостной сволочыо.— Серьезный человек на чужие рассказы полагаться не будет! Он должен был все сам осмотреть! Отсюда-вопрос: из новых людей на заводе никто не появлялся?
— Елена, о чем ты? Какие новые люди? Этим-то нечем зарплату платить,—засмеялся Михаил.
— А я, когда в прошлый раз приезжала, объявление странное видела: какие-то береговые матросы на завод требовались,— вспомнила я.
— А-а-а... — усмехнулся он.— Так они всегда требуются. Это такая должность, что охотников на нее мало.
— Так что, и не приходил никто? — я продолжала настаивать.
— Вряд ли,— пожал плечами Семеныч.— Но можно проверить. Пошли в отдел кадров, поточнее узнаем. А если Наумов приедет, нас позовут.
Мы все вместе прошли через турникет снова в вестибюль и зашли в маленькую комнатушку, окно которой, выходившее на Волгу, было сплошь заклеено от солнца старыми газетами. Там сидели пожилая женщина и молоденькая, пухленькая, какая-то вся очень уютная и домашняя девушка, почти девочка.
— Тамара,— обратился Солдатов к женщине.— Это Елена Васильевна. На все ее вопросы отвечать, как на наши, и даже подробнее. А это,— он кивнул на девчушку,— Оля Фомичева, Фомича внучка,— и спросил у нее: — Ты у нас сегодня последний день работаешь? — она только молча покивала головой.— Тоже к Станиславичу уходит,— объяснил он мне.
— Тамара, это вы вывешивали объявление, что на завод береговые матросы нужны? — спросила я, взглянула на разваливающийся стул, но все-таки рискнула и села.— Ну и что, приходил кто-нибудь?
— Да, как ни странно,— она кивнула головой.— 6-го числа, сразу же после обеда. Я его паспорт посмотрела и к Фомичеву отправила — береговые же в его подчинении.
— А как он выглядел, о чем и как говорил, чем интересовался, устроился он на работу или нет, и если нет, то почему? Иначе говоря, меня интересует абсолютно все,— спросила я, донельзя довольная, что оказалась права.
— Нет, устраиваться он не пришел. А выглядел он... Ну, лет двадцать пять -двадцать шесть, светленький. Я даже не знаю, как его описать. Он совершенно обыкновенный... Правда, вот только глаза у него красивые: серые-серые... А сказал он, что приехал погостить к своему товарищу, ему здесь понравилось, потому что он реку очень любит. Вот и хотел бы, пока тепло, временно у нас поработать.
— А пропуск ему выписывали? — вот сейчас все и прояснится, подумала я.
— Нет,— она смутилась.— Я просто вышла вместе с ним и на вертушке сказала, что это к Фомичу, его и пропустили.
Чаров недовольно хмыкнул, и я сердито глянула в его сторону, чтобы он не мешал — успеет еще порядок в своем хозяйстве навести.
— А паспорт старый или новый? И может, вы случайно что-нибудь запомнили?
— Знаете, запомнила, ведь к нам уже давно никто устраиваться не приходил. Кузнецов Иван Иванович, паспорт у него старого образца, а выдан был в Москве.
— Скажите, Тамара,— осторожно спросила я.— А вы внимательно документы посмотрели? Не было ли в них чего-нибудь странного?
— Вы имеете в виду, не поддельные ли они были? — улыбнулась она, а я кивнула.— Нет, Елена Васильевна,— уверенно заявила она.— Я всю свою жизнь в кадрах проработала и много чего повидала, поэтому заявляю вам совершенно определенно — паспорт был настоящий.
