— В этом нет ничего сложного. Двигайся по своей стороне к центру и минут через пятнадцать ты уже будешь на ней. Там, прямо на площади, стоит памятник Пушкину, нашему великому поэту.
— Я не такая дремучая, — засмеялась девушка, — и вашего Пушкина знаю.
— Через сорок минут я буду тебя там ждать. Успеешь?
— Конечно.
— Вот при встрече и поговорим.
Сорин повесил трубку и, подойдя к краю тротуара, принялся ловить такси. Ему повезло: почти сразу же перед ним притормозила зеленая «девятка».
— В центр, на Пушку, — сказал Андрей.
— Стольник, — лениво произнес водитель.
— Однако!
— Как хочешь, — ответил шофер и собрался уже двигать машину с места.
— Хорошо, хорошо, поехали, только быстро.
Доехали практически без опоздания. Люси тоже не подвела, и, вылезая из такси, Андрей увидел ее стройную фигурку.
— Привет. Давно ждешь? — спросил он.
— Да вообще не жду, только что подошла.
— Ну и чудно. Пошли на бульвар, а заодно и прогуляемся и я тебе все расскажу.
Оказавшись на бульваре, они медленно побрели в сторону Никитских ворот, и Андрей, как мог коротко, поведал Люси обо всех своих приключениях.
— Ну, вот, — подытожил он. — Теперь ты понимаешь, что, во-первых, у меня на хвосте полиция, которой все великолепно известно и про картины, и даже про место, где я сейчас живу, а во-вторых, за мной охотится мафия. Это неприятное. Теперь о хорошем. Полицейский, который меня вычислил, тоже отчасти у меня в руках, поскольку действует явно на свой страх и риск. Бандиты же, в отличие от полицейского, не знают моего точного местонахождения, и это дает мне фору во времени. Кроме того, паспорт, необходимый для выезда из страны, у меня есть.
— Кстати, хорошо, что напомнил, — прервала его Люси, — я еще в Лондоне удивилась, когда выкупала билеты в Москву. Почему у тебя в паспорте совсем другое имя? Игорь, кажется?
— Все правильно, — засмеялся Сорин, — Игорь Борисович Косолапов. Это его паспорт. Ты не волнуйся, господин Косолапов не в претензии. Он умер. И слава Богу, вот он был настоящий бандит. А паспорт и картины, собственно, мне достались от него случайно. Так уж вышло, что мы похожи. Эта-то схожесть и позволяет мне шастать через границу под чужим именем. Иначе меня давно либо в тюрьму упрятали, либо просто пристрелили. А так живой и с паспортом. Более того, у меня уже даже есть путевка и билет. Вот, посмотри, — и он показал ей билетную книжечку «Аэрофлота». — Вылет через три дня. Следовательно, за это время ты, кровь из носу, должна раздобыть билет именно на этот рейс. Поняла меня?
— Конечно, поняла.
— Вещи я передам тебе уже в аэропорту. Так надежнее, не правда ли?
— Как ты хочешь, — улыбнулась Люси.
— Именно так я и хочу. Да, вот еще что. Встречаться до отлета мы с тобой не будем. И звонить я тебе тоже, пожалуй, не стану — не хочу лишнего внимания ни к твоей, ни к своей персоне.
— Конечно, — сказала девушка.
— Ты старайся вести себя максимально обыденно, не выделяться.
— А я так себя и веду. Сегодня, вот, поеду в Третьяковскую галерею с экскурсией.
— Замечательно, повысишь свой культурный уровень, — засмеялся Сорин.
— Мне правда это интересно, — сказала Люси.
— Обедай, по возможности, в гостинице, — продолжал Андрей, — и вообще старайся одна никуда не ходить.
— А что, если я не сумею достать билет на этот рейс?
— Ты просто обязана это сделать, у тебя есть время.
— Ну хорошо, хорошо, постараюсь, — успокоила она Сорина.
— Пойми, — продолжал он, — нам осталось совсем немного, но эти последние дни — самые важные. Мы нигде и никак не должны проколоться.
— Да не суетись ты, — успокаивала его девушка.
— В Лондоне-то было поспокойней. Сейчас самый главный этап.
— Это ты так думаешь, — рассудительно сказала Люси. — Я думаю, самое главное начнется в Берлине.
— Там, по крайней мере, мы будем далеко от московской полиции и бандитов.
— Дай-то Бог.
— Номер рейса запомнила или записать? — еще раз переспросил Андрей.
— Запомнила, запомнила.
— Значит, увидимся в аэропорту. Все. Извини, я вынужден тебя здесь бросить. Назад дорогу найдешь?
— Мне не пять лет, и это не первая чужая страна, в которую я приезжаю, — ответила Люси.
— Тогда до встречи. — Андрей чмокнул Люси в щечку, чуть приобнял и вновь распрощался с ней на несколько дней.
Утро этого же дня для Василия Семеновича Трегубца началось несколько нервно. Он слегка повздорил с женой из-за пересоленной яичницы, поданной ему на завтрак, затем, завязывая ботинки, порвал шнурок и вынужден был переставлять шнурки из других ботинок, выйдя из дома понял, что забыл зажигалку, да плюс ко всему по дороге на работу вдруг почувствовал, что путешествует не один. Собственно, мысль эта пришла ему в голову уже при входе в Управление и, прокручивая в голове свой маршрут, он недовольно морщился, все пытаясь понять, действительно ли за ним был хвост или ему только почудилось. Если был, то откуда? На работе вроде бы все пока в порядке, никакой внутренний отдел им не интересуется, по крайней мере, никаких сигналов ни от коллег, ни от начальства не поступало. Пакин или коллеги Пакина, задумавшиеся, почему их сотрудник два раза подряд встречается с представителем МВД? Вероятно, но в очень малой степени. Какие-нибудь очередные урки? Он подумал о делах, которыми занимался в последнее время. Да нет, люди все серьезные, вряд ли кому в голову придет ходить за ним от дома на работу или прессинговать, то есть следить в открытую. Наверное, все-таки почудилось. «Нервы ни к черту, старею», — сказал себе Трегубец.
Готовясь к встрече со Светланой Алексеевной, он уже дома покопался в редких для его библиотеки альбомах по искусству и кое-что нашел. А кроме того, решил еще раз заглянуть в отдел, занимающийся антикварами. Поэтому, бросив портфель в кабинете, он запер дверь и отправился на другой этаж.
— Здорово, орлы, — поприветствовал он весело коллег. — Много жуликов поймали, много картин нашли?
— А тебе что за дело? — в тон ответили бойцы антикварного фронта.
— Да так, зашел проведать. Может, научите чему, как в этих ваших иконах да картинах разбираться.
— Что, подработать решил? — хохотнул один из сидевших в кабинете.
— Да, зарплаты нашей не хватает, вот, решил податься в черный антикварный бизнес.
— Ну-ну, с чего начать думаешь?
— Да вот, пришел в ножки кланяться, за консультацией. Научите меня, старого дурака, как подделку от подлинника отличать.
— Василий Семенович, серьезно?
— Ну, серьезно — несерьезно, спор у меня вышел со знакомым. Вот не понимаю я этой механики. Как все эти собиратели прекрасно определяют подлинность-то? Может, им фальшивку какую предлагают?
— Для этого экспертиза существует. Понимаешь, Семеныч, решил какой-нибудь человек свою картину продать не через магазин или галерею, а так, приятелю, скажем…
— Ну?
— А приятель, конечно, просто так деньги платить не станет. Ему же знать нужно, настоящая вещь или нет. И говорит он владельцу: «Неси-ка ты, друг ситный, картину свою в Третьяковскую галерею, искусствоведам. Они там ее посмотрят, проверят. Если настоящая она, то есть написана тем автором, чья подпись на холсте указана, то дадут тебе там бумажечку такую, подтверждающую подлинность произведения». Вот сия бумажечка, Семеныч, и называется «экспертиза».
— Ну, хорошо. А если, скажем, владелец этот не владелец вовсе, а попер вещичку?
— О-о, для этого мы и существуем. По любой краже из музея или из частного собрания информация к нам стекается. А мы ее, в свою очередь, в ориентировку по всем музеям отправляем. Так что, если с краденой картинкой кто-нибудь придет, музейщики сразу нам звонят и мы этого мерзавца — на кичу.
— Ну, допустим, — сказал Трегубец. — А вот как понять-то, сколько чего стоит.
— Да ты и впрямь решил коллекцию собирать.
— Да я, ребят, серьезно. Ведь действительно, деньги-то безумные там крутятся, я слыхал.
— Ну, безумные — не безумные, но большие. Чтобы цены определять, существуют люди разные, галерейщики, к примеру, а у них — каталоги аукционов «Сотби», «Кристи», слыхал про такие?
— Ну, что-то краем уха, — ответил Трегубец.
— Вот-вот. Берут торговцы и владельцы каталог и смотрят. Ну, к примеру, Саврасов: продавался он в последнее время на аукционах или не продавался. Если продавался, то по какой цене, и так далее.
— Хорошо, а в среднем сколько они там все стоят, картины-то эти?
— Так Семеныч, все ж зависит — сам знаешь от чего!
— Вот я слышал, что самое дорогое — это авангард русский.
— Смотри, что-то петришь в нашем деле! — опять развеселились сотрудники. — Это правда, Семеныч, не обманули тебя. Дорогущее это дело, русский авангард: и сотни тысяч долларов, и миллион может стоить.