А пока можно предположить, что, скорее всего, Федя недооценил опасность ранений. По дороге к дому он снял чужую одежду, забросил ее в траву и пошел не за помощью, а наоборот — ПРЯТАТЬСЯ. Закрылся на все замки изнутри, даже свет не включил. Засел, как будто его и не было в деревне.
Видимо, чуть позже почувствовал себя плохо, но встать уже не смог. Сил хватило лишь на то, чтобы часть окна выдавить.
Наверное, отправляясь на кроличий промысел, хлебнул немного, с грустью подумала Надежда Прохоровна.
Или — много. Раз сильной боли не почувствовал, а кровотечению значения не придал… С пьяными такое кругом случается… Ребро сломают, только хмыкнут.
Но кто ж его убил?!
Кто лазал в дом Матрены и зачем-то шарился в документах?!
Теперь, когда из цепи умозаключений были исключены приметы убийцы, как человека щуплого, способного в узкую дыру пролезть, на передний план выступали три основополагающих факта любого убийства: мотив, возможность и орудие.
Мотивов, основываясь на вороватости погибшего, — хоть пруд пруди. Возможность — только у односельчан, поскольку не встревожились собаки. Орудие?.. И главное — умелость нанесения ударов…
Загадка.
И начинать все нужно сызнова. Плясать от печки, от места, где платок и юбка оставались еще чистыми. Сиречь от клеток с кроликами на участке Карпыча: отрезок небольшой и все разгадки — там.
Так называемое «орудие преступления» Надежда Прохоровна нашла в дровах, что так и не удосужился прибрать нерачительный хозяин Карпыч. Нагнулась только, побродила вокруг напиленных бревен разобранного дома, поворошила разрушенную поленницу и… испытала такой сильнейший приступ разочарования, что чуть ли не взмолилась в голос: «Господи, за что мне это?! За что Ты наградил меня умением не смотреть, а видеть?! Ну, почему я не могу, как все старухи, тихонечко вязать носки у телевизора и на лавочках с соседками судачить?! За что мне это наказание?!»
Увидев то, что лежало в дровах, Надежда Прохоровна так расстроилась, что чуть было не повернула обратно к задней калитке Суворовских угодий и не плюнула на расследование с высокой колокольни.
«А ну все это к бесу! — подумала расстроенно. — Плюнуть и забыть!»
Зачем, зачем ворошить чужие судьбы, пусть мертвые хоронят мертвецов, живым и так забот хватает. Не надо никуда вмешиваться, убеждала себя, тот, кто виноват во всей этой истории больше других, уже наказан самой страшной карой!
Надежда Прохоровна даже отошла от поленницы на несколько шагов. Уже почти решила было предусмотрительно закрыть глаза на то, что ей открылось… Но свернула к капустным грядкам и (благо Карпыча на огороде не было, а наказанный за подкоп Гаврош изнывал на цепи у главных ворот) сорвала несколько кружевных, обглоданных гусеницами листов капусты.
Вернулась к дровам и накрыла улику дырявыми листьями.
Дождь еще успеет смыть с нее кровь.
А времени подумать как следует может уже не хватить.
Тайм-аут взяла себе Надежда Прохоровна.
Разбитая и уничтоженная морально, вышла за калитку, но доплелась только до заросшего и тихого огородика Феди Мухина. Вернулась на скамеечку у тыльной стены дома, села, сгорбившись, и попыталась несколько минут не думать.
Охолонуть. Проветриться. Проверить.
Никогда раньше упертая правдолюбица Надежда Губкина не смогла бы вообразить, что откажется от этой самой правды. Открестится, как от черта, и анафеме предаст! Не в ее это натуре жалеть кого-то за серьезный проступок: набедокурил — отвечай! Имей смелость ответ держать перед людьми и Богом.
Но тут сама струсила. Не смогла представить, как расскажет все Матрене, как посмотрит ей в глаза, как дальше здесь гостить останется…
Уехать, что ли? Прямо сейчас встать с лавочки, наврать, что позвонили из дому и надо срочно выезжать?..
А как сама на себя в зеркало смотреть потом будет? Как каждое утро с собой глазами в зеркале встречаться станет?! «Единожды солгав…» Один раз струсив…
Нельзя уехать. Утаив правду, оставлю в этой деревне Матрену, уже привыкшую спать с двустволкой у кровати, фермеров, прячущих детей за крепким забором…
Что делать?! Как поступить?!
Безжалостно, но правдиво? Или предусмотрительно, Матрену и сидящих взаперти детей жалеючи?
Господи, вразуми и направь! Кого пожалеть, что предпочесть, тут полуправдой не отделаться. Тут — статья в дровах лежит.
В кармане тихонько, а Надежде Прохоровне показалось — бешено! — подпрыгнул в треморе мобильный телефон. Загудел негромко и мелодично, призвал к общению. Бабушка достала сотовый, взглянула на дисплей…
Муровский подполковник не кстати образовался. Совсем не кстати!
Надежда Прохоровна нажала на кнопочку с изображением зеленой телефонной трубочки и буркнула:
— Алло. Здорово, Михалыч.
— Надежда Прохоровна! — пробираясь сквозь плоховатую связь, довольно завопил Суворин. — Здравствуйте! Как у вас дела?!
Надежду Прохоровну всегда раздражала манера говорить с пожилыми людьми как с тугоухими придурками. Орут, понимаешь ли, в телефон, как будто с оглохшим маразматиком беседуют, нет чтобы различий в возрасте не подчеркивать — с женщиной, бестолочь, как-никак разговариваешь. (Тем более обидно, что уж кто-кто, а Сергей-то Михалыч должен знать, что с головою у бабы Нади полный порядок.)
— Нормально, — буркнула Надежда Прохоровна.
— А я почему-то подумал, что-то случилось, — нелогично расстроился Суворин, этой зимой горячо обещавший, что отплатит бабе Наде за поимку серийного убийцы любой монетой[1].
— Да вроде бы разрешилось все уже. На тормозах.
— Ну, ну, — опять воодушевился подполковник. — Может быть, расскажете, что там у вас «на тормозах» отъехало?
Надежда Прохоровна вкратце выложила теперь уже почти смешную историю с «цыганской путаницей», Суворин в нужных местах учтиво похихикал (причем Надежда Прохоровна снова почувствовала себя слегка второсортной бабкой), но в результате высказался так:
— Это дело оставлять нельзя. Отправитесь в обратную дорогу, встретите какого-нибудь из поселковых коллег… Зачем вам неприятности?
— А зачем тебе лишнее беспокойство?
Резонный вопрос.
— Никакого беспокойства, Надежда Прохоровна! — обрадованно воскликнул не любивший оставаться в должниках подполковник. — У меня в тех местах хороший знакомый на хорошей должности в областном управлении сидит — один звонок, и все недоразумения разрешатся!
Надежда Прохоровна поупиралась для приличия, подполковник деликатно понастаивал… Так и не придя к общему знаменателю, простились сердечно.
Надежда Прохоровна положила телефон в карман и, тяжко вздыхая, пожалела, что Суворин объявился так не вовремя. В момент, когда мысли шагали вразброд, когда никакого решения еще не было принято, но идея об обращении за помощью к Михалычу уже бродила на задворках.
Муровский подполковник — мужчина толковый и вдумчивый. Если попросить его вмешаться в судьбу знакомого человека, может поспособствовать.
Но нужно ли кому в Парамонове вмешательство толкового и вдумчивого мента… Может быть, оставить все как есть?.. Матрена позабудет о двустволке, детишки постепенно выйдут играть на улицу…
Ага! А как только поблизости детский, можно сказать, «спецприемник» организуется, все сызнова начнется! На Павлова и его детдомовцев всем миром с испугу накинутся!
Может быть, сходить к Аркадичу посоветоваться? Он тут во всем мужик заинтересованный…
Успеется. Надежда Прохоровна поняла: устала так, что просто не готова к серьезному разговору с кем бы то ни было! Голову и душу раздирали противоречия, и нужно время, чтобы это переждать. Успокоиться, продумать все еще раз не торопясь, на свежую голову.
Баба Надя поднялась с лавочки и медленно, оттягивая встречу с золовкой, побрела к ее дому. Авось удастся не поддаться настроению, спокойно выдержать Матренин взгляд и виду не подать, насколько все тут плохо. Ужасно. Разрушительно для тихого течения парамоновской жизни.
Устала.
Уснула Надежда Прохоровна на удивление легко. Может быть, усталость помогла, может быть, ромашковый чай с майским медом, но, войдя в комнату Матрениной дочки, собираясь, кстати сказать, еще разок на треклятые снимки поглядеть, до стола так и не дотопала. Опустилась на кровать, посидела минуточку и сама не заметила, как голова склонилась на подушки.
Проснулась ранним утром и очень удивилась, обнаружив себя укрытой одеялом на разобранной постели.
Наверное, Матрена как-то изловчилась, подумала с ласковостью. Или сама, не открывая глаз, устроилась.
Тихонько так, чтобы не скрипнули пружинки, Надежда Прохоровна встала с кровати и пошла доделывать то, на что вчера не хватило сил. Достала из выдвижного ящика стола все фотографии Карпыча; согрела себе чаю и отправилась пить его на улицу, за столиком у палисадника.
