- Друг мой Коммерция, я тебя очень прошу ответить на один вопрос: от кого ты узнал, что сегодня ночью убили Цыгана? - витиевато спросил Смирнов.
Коммерция покосился на Гусляева, потом на Смирнова.
- Нам с тобой, Александр, без свидетелей, без протокола следовало бы говорить. И тебе полезнее, и мне.
- Принято, - согласился Александр. - Витя, будь добр, оставь нас одних.
- Слушаюсь, - по-военному ответил огорченный Гусляев и удалился.
- Так кто же сказал тебе, что убили Цыгана?
- А почему ты думаешь, что мне известно об убийстве Цыгана? вопросом на вопрос ответил Коммерция.
- Я не думаю, я знаю.
- Так откуда же, дорогой Александр Иванович?
Смирнов направил свой твердый, как пистолет, указательный палец на дверь, за которой скрылся Гусляев:
- От младшего лейтенанта Виктора Гусляева, драгоценный Валерий Евсеевич.
- А что он может знать?
- Хотя бы то, чем ты сегодня с утра занимался. И мне этого вполне достаточно.
- Загадками говорите, уважаемый Александр Иванович.
- Я удивлен, Коммерция. - В смирновском басе погромыхивала гроза. Ты сам напросился на разговор без свидетелей и протокола. И тут же начинаешь мне, как фофану, заливать баки. Я перестаю тебя понимать.
- Зачем же сердиться, Александр? - Коммерция был готов ликвидировать легкое недоразумение. - Меня до некоторой степени смущает некорректность постановки тобой вопроса. Если бы ты спросил просто: "Коммерция, тебе известно, что Цыган убит?" - я бы тотчас ответил: "Да". Но ты с ходу требуешь персонификации источника и ставишь меня в положение весьма и весьма унизительное. В положение доносчика.
- Ладно. С этим разобрались. Следующий вопрос я, правда, тоже хотел задать персонифицирующий, начав его с сакраментального: "Кого?" Но, щадя твое обостренное чувство собственного достоинства, изложу его несколько по-другому: "Чего ты так испугался, Коммерция?"
- Я свое давным-давно отбоялся, Александр.
- Не скажи, Коммерция, не скажи. Тебя надо очень сильно напугать, чтобы ты, быстренько прибежав домой, потеплее приоделся для лагерных зим и ринулся в открытую крутить сидора у первой попавшейся гражданки. Фармазон на покое, катала на подхвате, ежедневно ужинающий стерлядкой в ресторане на бегах, польстился на кошелек со ста двадцатью рублями!
- Черт попутал.
- Я скорее поверю, что ты черта попутал. Одно только скажу: перепуганный, ты грубо работаешь. Читается как по букварю.
- Это вами читается. А народный суд, не умея прочитать, отстегнет мне пару лет, и дело с концом.
- А если я помогу народному суду прочитать текст?
- Какой именно?
- Случайный свидетель по меховому делу Валерий Евсеевич Межаков как только узнает, что освобожденные участники этого дела начинают всерьез постреливать друг в друга, быстренько совершает липовую кражу в надежде отсидеться в лагере, пока эта перестрелка не закончится естественным путем, то есть пока фигуранты не перестреляют друг друга, и гражданину Межакову нечего будет опасаться. Гражданин Межаков опасается, боится, паникует, не желая получить пулю.
Эрго: гражданин Межаков не простой случайный свидетель, а полноправный фигурант по делу.
- Блестящая версия! - восхитился Коммерция. - Только жаль, никакими фактами не подкреплена.
- Так я и стал бы излагать тебе факты!
- У тебя их нет, Александр, - убежденно заявил Коммерция.
- Считай, Коммерция, что предварительную беседу мы закончили. Теперь суть. Мне необходимо раскрыть убийство Цыгана. Это сравнительно нетрудно. Значительно труднее предварить вполне возможные грядущие убийства. Для сведения: ревизовать меховое дело я не собираюсь, хотя твоя роль в нем предыдущим следствием совершенно не изучена. Но обстоятельства, подробности того дела необходимы мне для поиска и разработки плана предотвращения последующих уголовных акций. Итак, условия: я тебя не трогаю по меховому делу, а ты - откровенно, естественно, в приемлемых для тебя и меня рамках, отвечаешь на мои вопросы. Согласен?
- Согласен.
- Вопрос первый: почему ты считаешь, что у тебя нет фактов?
- Я был связан только с Цыганом, а Цыгана нет на этом свете.
- Кто задумывал и разрабатывал план грабежа склада?
- Я, - скромно ответил Коммерция.
- Мне казалось, что ты от этого открещиваться будешь.
- Но мы же договорились, Александр! - слегка удивился Коммерция.
- Тогда подробности. На каком этапе тебя привлек Цыган?
- Когда уже был выбран объект.
- Кто нашел этот объект?
- Не знаю. Ко мне все шло через Цыгана.
- Тебе известно, почему это преступление было так быстро раскрыто?
- Откуда?! Секрет вашей фирмы.
- Могу сообщить: Колхозник для того, чтобы опохмелиться, шкурку на Перовском рынке продавал.
- Знал, что дурак, но такой! Скорей всего его кто-то спровоцировал на это.
- Я тоже так думаю. Но кто?
- Не надо больше вопросов, Александр. Я сам отвечу на все, что ты хочешь узнать. Ты думаешь, я этих законников неумытых испугался? Да плевать я на них хотел, если бы они только между собой эти пять контейнеров делили. Я испугался того, кто их сталкивает лбами, кто знает про них все, делает с ними что хочет. Вот он-то и меня, вероятнее всего, подвести под монастырь мог.
- Хоть догадываешься - кто?
- Не догадываюсь и не хочу догадываться. Себе дороже.
- Я, Коммерция, искал этого человека. Но теперь этот человек раздвоился. Я-то думал, что это он так неглупо разработал план операции. Оказалось - ты.
- Спасибо за комплимент.
- Может, еще что-то скажешь?
- Сказать больше ничего не имею.
Смирнов стукнул кулаком в стенку, Казарян явился на зов.
- Рома, привет! - радостно поздоровался с ним Коммерция.
- Привет, - кивнул Роман и поинтересовался у Смирнова: - Нужен я, Саня?
- Не ты. Разыщи Гусляева. Он где-то здесь. Пусть везет Коммерцию в районное училище.
- Дал что-нибудь? - спросил Казарян.
- Ты не у него, ты у меня спрашивай, - встрял Коммерция. - Как на ипподроме спрашиваешь, на кого ставить.
- Лерик, - с угрозой сказал Казарян. - Ты зачем меня дискредитируешь перед начальством?
- Не зачем, а отчего. От скуки.
Бумажных дел по палагинскому делу хватило до позднего вечера. А утром привезли Сырцова-Почтаря, который для порядка поломался полдня. Потом мучил следователя, требуя уточнений, подтверждений и неукоснительного соблюдения протокола. Мучил Ларионова, мучил Смирнова. Отмучились и собирались домой отоспаться, когда из проходной позвонил Алик.
- Что случилось? - спросил Александр.
- Ничего, - ответил Алик. - Пойдем погуляем.
Смирнову шибко хотелось спать, но и прогуляться тоже было неплохо. По бульварам до Москвы-реки. Любимый маршрут. Спустились к Трубной.
- Как Иван Павлович? - осторожно поинтересовался Александр.
- Скоро умрет, - стараясь приучить себя к неизбежному, Алик вслух произнес страшные слова.
- Не надо так, Алик, - попросил Смирнов.
- А как? Как надо?! - заорал, чтобы не пустить слезу, Алик. - Я у них сегодня ночевал. Он не спит, понимаешь, не спит! Он задыхается, а не кашляет только сидя. Так ночь в кресле просидел.
- Может, лекарство какое-нибудь есть, чтобы не задыхался?
- Есть. Понтапон, морфий. Но он не хочет помирать блаженным кретином под действием наркотиков. Я вот все думаю: скоро, совсем скоро его не станет в этой жизни, а все его мысли о том, что будет без него, что будет с нами, что будет со страной. Сила духа это или ограниченность жуткая?
- Это храбрость, Алик. И ответственность за все, что совершил. Доброе или недоброе. Как он к аресту Берия отнесся?
- Смеялся очень над заявлением, что Берия - английский шпион. А так радовался, говорил, что пора начинать.
- Я его тоже поправил в этом роде. Разозлился он ужасно. Кричал, чтобы мы освобождались от идиотских иллюзий, погубивших его поколение. Иллюзий, что кто-то сверху решит все самым правильным образом.
- Сверху виднее, - сказал Александр.
- Ты, как попугай, за мной повторяешь. Именно так я ему и ляпнул.
- А он что?
- Он сказал, что снизу - виднее.
Они миновали Трубную и поволоклись вверх. Невыносимо остро верещал железом о железо трамвай, спускаясь на тормозах по Рождественскому.
- Помнишь, Алик, он мне сказал, чтобы я боялся профессиональных шор? Так вот, поймал я себя тут на одной мыслишке. Понимаешь, на допросах Ларионов, Ромка, да и я грешный, остроумны, находчивы, красноречивы. А допрашиваемые - несообразительны, тупы, косноязычны. Они глупы, а мы умны? Часто, но не всегда. Вся загвоздка в том, что мы играемся, чувствуя за собой силу. Силу своего положения, силу сведений, силу убеждения в том, что перед тобой преступник, человек второго сорта. И поэтому играемся с людьми, как кошка с мышкой. А это - плохая игра, потому что кошка играется с мышкой перед тем, как ее съесть. Удовлетворение от собственного превосходства, веселье злорадства - вот что значит наше прекрасное остроумие.
