— Это совпадение объясняется тем, что в папке у Вендта была карта части Лампертхаймского леса, где сидят американцы и где был совершен теракт. Я знаю, вы скажете, что теракт был совершен в Кэфертале, а Фирнхайм — это не ваш район, что это дело хеппенхаймского окружного управления и дармштадтской прокуратуры и что террористическими актами вообще занимается БКА. Но кто-то в вашей конторе явно увидел здесь взаимосвязь и намекнул тем, кто принимает решения по этому делу, что, пока не поздно, пора подключать общественность. Потому что есть опасность продолжения этой драмы и рисковать нельзя. И он был прав.
Лицо Нэгельсбаха приняло нарочито равнодушное выражение. Не он ли увидел эту «взаимосвязь»? Может, он с самого начала знал, что теракт был совершен именно в Фирнхайме, а не где-нибудь еще? Неужели дело было настолько щекотливым и секретным, что он предпочел показаться тугодумом, только чтобы не проговориться? Я посмотрел на его жену. Обычно она всегда была в курсе всех его дел. «У бездетных супругов не бывает служебных тайн друг от друга», — любил он повторять. Ее взгляд выражал любопытство.
— Пуля, которой был убит Вендт, была выпущена из пистолета одного из тех самых двух мужчин, которых вы ищете. Хельмут Лемке, около сорока пяти лет, личность отнюдь не безызвестная в Гейдельберге. Более свежей фотографии у меня нет. Но этот снимок лучше, чем ваш фоторобот, а фотографы БКА, уж наверное, сумеют состарить его лет на пятнадцать.
Я дал ему копию снимка из альбома Лео.
— Почему он это сделал?..
— Почему Лемке застрелил Вендта? Не знаю, фрау Нэгельсбах. Кроме того, известно лишь, что Вендт был застрелен из пистолета Лемке. Я подумал: может, нам с вашим мужем удастся выяснить больше, объединив наши усилия.
— А что я могу вам предложить со своей стороны? Вы знаете больше меня. Мы, конечно, занимались этим неизвестным, которого видела фрау Кляйншмидт, и его «гольфом», опрашивали соседей, искали очевидцев. Но в тот день шел дождь — вы ведь знаете, — и никто ничего не видел. Во всяком случае, чего-нибудь, что нам бы пригодилось. В доме, перед которым был припаркован «гольф», дети как раз ждали возвращения матери и время от времени посматривали в окно. Девочке запомнился красный «гольф», а мальчику — черный. На номерной знак они вообще не смотрели. — Он рассмеялся. — Смешно, но теперь я каждый раз, когда вижу красный или черный «гольф», стараюсь рассмотреть лицо водителя. С вами такое бывало?
— Да. — Я подождал, не скажет ли он еще чего-нибудь, но он молчал. — Все это звучит так, как будто вы уже закрыли дело Вендта.
— Честно говоря, мы уже не знали, что еще можно предпринять. Теперь, с вашей информацией, мы, может быть, сдвинемся с мертвой точки. А кто он, этот Лемке? И какое он имеет отношение к Вендту? Может, Вендт и был пятым участником теракта?
— Нет, не был.
— И это вы тоже подаете мне на блюдечке и опять не спешите объяснить, откуда вы это знаете?
— Если вы намекаете на то, что я не сказал, откуда у меня пуля, я готов восполнить этот пробел.
И я рассказал о своей встрече с Лемке.
— Ну вот, вы узнали от меня гораздо больше, чем я от вас.
Фрау Нэгельсбах поддержала меня:
— Я тоже считаю, что ты у него в долгу.
Он стал возражать:
— Конечно же, я буду держать его в курсе событий.
Но: у него была пуля, и у меня была пуля. Мы соединили их вместе, сравнили и установили, что они из одного и того же оружия. Теперь мы оба продвинулись вперед. Про себя я уже говорил, а он завтра утром позвонит своему клиенту и сообщит о первых результатах.
Так я и сделал. Фрау Бюхлер была довольна. Нет, с господином Вендтом и его женой я пока поговорить не могу. Они вместе с дочерью сейчас находятся в Баденвайлере.
Утро было свежим, и я надел пуловер, вельветовые брюки и туристские ботинки. Мост Фридрих-Эберт-брюкке, Фридрих-Эберт-штрассе, через Кэферталь и Фогельштанг, по объездной дороге в Фирнхайм, откуда я с Нибелунгенштрассе опять попадаю на Фридрих-Эберт-штрассе. Все течет, все изменяется. Ты едешь по Фридрих-Эберт-штрассе, но не по той, это ты и в то же время не ты.
Когда забор слева уперся в Лоршервег, я припарковал свой «кадет» и зашагал вдоль забора на запад. Земля пружинила под ногами, птицы пели, деревья шумели на ветру, пахло смолой, прелой листвой и свежей зеленью. На асфальтированной дорожке за забором не видно было ни сторожевых собак, ни военных патрулей, ни охранников. Никаких повреждений и следов ремонта в самом заборе я тоже не обнаружил. Минут через пятнадцать шум усилился, но это был не ветер, а автострада. Забор потянулся вдоль нее на север. Мимо проносились машины. Выброшенная кем-то в окно жестяная банка из-под пива или колы пролетела в нескольких сантиметрах от моей головы. Я был рад, когда забор опять повернул в лес.
Потом мне пришел в голову другой план. Следов машины, на которой Лео приехала сюда со своими товарищами, я, конечно, не найду. Но я решил хотя бы посмотреть, куда машина в принципе могла поехать. Склон автострады для легковой машины не проблема. Я нашел и лесную дорогу, по которой машина вполне могла проехать и на которую она могла съехать с автострады. Из леса эта дорога вела на пустошь, поросшую корявыми кустарниками, сухой травой, кустами голубики и луговыми цветами. Через поле к лесу — так Лео описала маршрут, и я пошел туда, где за деревьями должен был проходить забор. По пути я взял себе на заметку пышные заросли ежевики, решив наведаться сюда в августе, когда она созреет. Добравшись до леса, я вскоре опять оказался около забора.
Здесь он был новым. Я прислушался в надежде услышать шум экскаваторов, транспортеров или грузовиков, которые видел из самолета. Но вокруг было тихо, если не считать птиц, ветра и приглушенного шелеста машин на автостраде. Часы показывали десять. Перерыв? Второй завтрак? Я сел на камень и стал ждать.
Через некоторое время послышались какие-то звуки, которые я сначала не мог идентифицировать. Может, так попискивают ленты транспортеров? И тарахтят экскаваторы? Однако шум моторов явно отсутствовал. Мне трудно было себе представить, чтобы часовые объезжали территорию вдоль забора на велосипедах, но звуки напоминали именно велосипед. Потом я услышал голоса, один высокий, другой низкий.
— Эвхен, осторожнее!
— Хорошо, дедушка, хорошо.
— Не несись как сумасшедшая! Я себе так шею сломаю. От такой тряски у меня начинается кашель. Кхе-кхе-кхе…
— Это не тряска, дедушка, это твое курение.
— Да ну тебя, Эвхен! Мое курение угробило мне ноги, но не легкие.
Взмокшей и запыхавшейся Эвхен было лет восемнадцать, дедушке в кресле-каталке — от восьмидесяти до ста десяти. Маленький, тощий старичок с жидкими седыми волосами и редкой китайской бородкой. У него был горб, он сидел криво, вцепившись руками в подлокотники и упершись левой, ампутированной ниже колена ногой в поднятую подножку. Правая нога была ампутирована выше колена. Они заметили меня, только когда я встал, и уставились на меня, как будто я прилетел с другой планеты.
— Добрый день. Какая сегодня замечательная погода! — Ничего другого мне не пришло в голову.
— Здравствуйте, — откликнулась Эвхен.
— Тссс!.. — оборвал нашу беседу дедушка. — Слышишь? Значит, все-таки правда.
Мы прислушались. Теперь были отчетливо слышны экскаваторы, транспортеры и грузовики.
— Я думаю, у них только что закончился перерыв. — Они уставились на меня еще удивленнее. — Вы имели в виду работы за забором? За новым забором. Вы тоже этим интересуетесь?
— Что? Я… Вы, наверное, не местный? Раньше я обходил этот забор каждый день, когда вышел на пенсию… кхе… и у меня еще были ноги… Потом — как получится, но все равно каждую неделю. А теперь она меня возит, когда у нее есть время. Если бы вы были местный, я бы вас знал. И вы бы меня тоже знали… кхе… Потому что здесь никто больше не ходит.
— Я о вас слышал, господин Хенляйн.
— Вот видишь, Эвхен? Люди знают про меня. Вы от зеленых? Хотите опять взяться за этот лес? Слышал, слышал, кхе… Опять небось захотите все сделать по-быстрому, а потом бросите, потому что быстро ничего не делается. Хотите изменить мир, а самим даже лень послушать, что я вам могу рассказать.
— Я не знал, что вы еще занимаетесь этим. А где вы живете? Где мы можем встретиться?
— Придется вам потратить свое драгоценное время и наведаться в Мангейм. Я уже не живу в Фирнхайме. Я теперь у детей под боком, сразу за углом… кхе… в доме для престарелых. Поехали, Эвхен!
Я смотрел им вслед. Эвхен была ловкая девушка и быстро соображала, где легче проехать, а где труднее. Но объехать корни деревьев и камни она не могла, и, чтобы преодолеть очередное препятствие, ей приходилось изо всех сил резко толкать коляску. Хенляйн сердито ворчал.
