А пока воспользуюсь отсутствием Джонатана, чтобы подробно записать наше сегодняшнее свидание.
В половине второго раздался звонок. Мэри открыла дверь и доложила о приходе д-ра Ван Хелзинка.
Это человек среднего роста, здоровый, широкоплечий, с быстрыми движениями. Видно, он очень умен и обладает большой силой воли; у него благородная голова, довольно большая. Лицо начисто выбрито, с резким, квадратным подбородком, большим, решительным, подвижным ртом, большим, довольно прямым носом. Лоб широкий и благородный. Выразительные темно-синие глаза довольно широко расставлены, выражение их то ласковое, то суровое.
- Миссис Харкер, не так ли?
Я утвердительно кивнула головой.
- Бывшая мисс Мина Мюррэй?
Я снова кивнула.
- Я пришел к Мине Мюррэй, бывшей подруге Люси Вестенр, поговорить об умершей.
- Сэр, - сказала я, - я рада видеть друга Люси Вестенр,- и протянула ему руку.
Он взял ее и ласково произнес:
- О, мадам Мина, я знал, что друзья той бедной девушки должны быть хорошими, но все-таки то, что увидел...
Он кончил речь глубоким поклоном. Я спросила, почему ему хотелось меня видеть, и он сразу начал:
- Я читал ваши письма к мисс Люси. Я хотел кое-что разузнать, но было не у кого. Я знаю, вы жили с нею в Уайтби. Она иногда вела дневник - вас это не должно удивлять, мадам Мина, - она начала его после вашего отъезда, по вашему же примеру; в нем она упоминает о некоторых событиях в своей жизни и говорит, что вы ее спасли. Это навело меня на некоторые предположения, и я пришел вас просить рассказать мне все, что вы помните.
- Я думаю, доктор, что смогу рассказать вам все.
- А, вот как! У вас хорошая память на факты и детали? Это не всегда встречается у молодых дам.
- Нет, доктор, дело не в памяти, просто я записывала все и могу вам показать, если хотите.
- Я буду очень благодарен; вы окажете мне большую услугу.
Я не могла удержаться от соблазна поразить доктора - мне кажется, что это врожденное женское чувство, - и я подала ему свой дневник, записанный стенографически. Он взял его с благодарностью, поклонился и сказал:
- Разрешите прочесть?
- Если хотите, - ответила я, смутившись. Он открыл тетрадь, и выражение лица сразу изменилось.
- Я знал, что Джонатан очень образованный человек, но и жена его тоже оказалась умницей на редкость. Но не будете ли вы столь любезны прочесть дневник мне? Увы я не знаю стенографии.
Тут я поняла, что шутки кончились, и почувствовала неловкость. Я вынула свою копию, перепечатанную на пишущей машинке, из моего рабочего ящика и передала ему.
- Простите, - сказала я, - я сделала это нечаянно, я думала, что вы хотели спросить меня относительно Люси, но чтобы вам не ждать, - для меня это не важно, но ваше время, я знаю, дорого, - я могу дать вам мой дневник, переписанный для вас на пишущей машинке.
- Разрешите мне прочесть его сейчас? Может быть, мне придется спросить вас кое о чем?
- Да, пожалуйста, прочтите его сейчас, а я пока распоряжусь о завтраке; за завтраком можете расспрашивать меня, сколько хотите.
Он поклонился, затем, усевшись в кресло спиною к свету, углубился в чтение, я же пошла позаботиться о завтраке, главным образом для того, чтобы его не беспокоить. Вернувшись, я застала доктора ходящим взад и вперед по комнате; на лице его отражалась тревога.
Тут уж я больше не могла выдержать. Мне стало жаль Джонатана: ужас, который ему пришлось пережить, странная таинственность его дневника и тот страх, который не покидал меня с тех пор, все это живо предстало передо мной. Я, должно быть, была болезненно расстроена, так как бросилась на колени и, протягивая к нему руки, умоляла его вылечить моего мужа. Он взял меня за руки, поднял, усадил на диван и сам сел рядом. Затем держа мои руки в своих ласково сказал:
- Моя жизнь одинока, и я всегда так был занят своими делами, что у меня оставалось очень мало времени для дружбы; но с тех пор как мой друг Джон Сьюард вызвал меня сюда, я узнал столько хороших людей, что теперь я больше чем когда-либо чувствую свое одиночество, все усиливающееся с годами. Уверяю вас в своей бесконечной преданности, благодарю вас за то, что вы доказали мне существование милых женщин, которые услаждают жизнь, - и жизнь и вера которых служит хорошим примером для детей. Я рад, очень рад, что могу быть вам полезным, так как если ваш муж страдает, то болезнь его наверное из области моих знаний. Обещаю вам сделать все, что в моих силах, чтобы он был здоров и мужествен и чтобы ваша жизнь была счастлива. А теперь съешьте что-нибудь. Вы слишком измучены и слишком взволнованы. Джонатану тяжело будет видеть вас такой бледной, вы должны пожалеть его, поэтому вы должны есть и смеяться. Вы все уже сказали мне о Люси, не будем больше говорить об этом, - это слишком грустно. Я переночую в Эксетере, так как хочу обдумать все, что вы говорили, а затем, если позволите, задам вам еще несколько вопросов. Тогда вы и расскажете мне о болезни Джонатана, но не сейчас - сейчас вы должны есть.
После завтрака мы вернулись в гостиную, и он сказал:
- А теперь расскажите все о нем.
Вначале я опасалась, что этот ученый примет меня за дурочку, а Джонатана за сумасшедшего - ведь его дневник такой странный - и я не решалась начинать. Но он был очень любезен, обещал мне помочь, я поверила ему и начала свое повествование.
- Мой рассказ будет очень странным, но вы не должны смеяться ни надо мной, ни над моим мужем. Со вчерашнего дня меня охватило какое-то сомнение, но вы должны быть серьезны и не считать меня дурочкой из-за того, что я могла поверить некоторым странным вещам.
- О, моя дорогая, - ответил он, - если бы вы только знали, из-за каких странных явлений я здесь, то сами рассмеялись бы. Я научился уважать чужие убеждения, безразлично, какими бы они ни были. У меня широкие взгляды на все, и изменить их может лишь нечто странное, из ряда вон выходящее, вызывающее сомнение в том, безумно оно или здраво.
- Благодарю вас, бесконечно благодарю вас! Вы облегчили мне задачу. Если позволите, я дам вам прочесть одну тетрадь. Она очень длинная, но я переписала ее на пишущей машинке. Это копия дневника Джонатана за границей; там описано все, что с ним произошло. Я не скажу о ней ничего, пока вы сами не прочтете и не сделаете выводы. Затем мы снова встретимся, и вы расскажете, что вы думаете по этому поводу.
- Обещаю, - сказал он, когда я подавала ему тетрадь. - Я зайду, если позволите, завтра утром, пораньше, навестить вас и вашего мужа.
- Джонатан будет дома в половине одиннадцатого, приходите к завтраку и тогда его увидите; вы можете успеть на скорый в 3.44 и будете в Паддингтоне около восьми.
Он взял с собою бумаги и ушел, а я сижу здесь и думаю - думаю сама не знаю о чем.
ПИСЬМО ВАН ХЕЛЗИНКА К МИССИС ХАРКЕР
25 сентября, 6 часов.
Дорогая мадам Мина, я прочел удивительный дневник вашего мужа.
Можете спать спокойно! Как это ни страшно и ни ужасно, но все же это правда! Ручаюсь своей головой! Может быть, другим от этого хуже, но для вас и для него во всем этом нет ничего страшного. Ваш муж очень смелый человек и смею вас уверить - я хорошо знаю людей - что тот, кто может спуститься по стене, как он это проделал, да еще найти в себе мужество вторично проделать то же самое - у того потрясение не может быть продолжительным. Мозг и сердце его здоровы, за это я ручаюсь, даже не исследовав его; а потому будьте спокойны. Мне придется о многом его расспросить. Я буду рад повидаться с вами, поскольку только что узнал так много нового, что положительно не могу прийти в себя; надеюсь на свидание с вами.
Преданный вам, Авраам Ван Хелзинк.
ПИСЬМО МИССИС ХАРКЕР К ВАН ХЕЛЗИНКУ
25 сентября, 6.30 вечера.
Милый доктор Ван Хелзинк!
Бесконечно благодарна вам за ваше любезное письмо, столь облегчившее мне душу. Но неужели это правда, и такие ужасные вещи могут происходить на самом деле; какой ужас, если этот господин, это чудовище действительно в Лондоне! Страшно даже подумать об этом! Я только что получила телеграмму от Джонатана: он выезжает сегодня вечером в 6.25 из Лаунсестона и будет здесь в 20.18, так что сегодня вечером я уже не буду волноваться. Поэтому прошу вас прийти к нам завтра к завтраку к восьми часам, если это не слишком рано для вас; если вы торопитесь, то можете уехать в 10.30, тогда вы будете в Паддингтоне в 2.35. Ваш преданный и благодарный друг.
Мина Харкер.
ДНЕВНИК ДЖОНАТАНА ХАРКЕРА
26 сентября.
Я надеялся, что мне больше нечего будет вносить в этот дневник, но ошибся.
Когда я вечером вернулся домой, у Мины был уже приготовлен ужин; после ужина она рассказала о визите Ван Хелзинка, о том, что она дала ему оба дневника, и о том, как она за меня беспокоилась. Она показала письмо доктора, в котором он говорил, что все случившееся - правда. Это сразу поставило меня на ноги. Я сомневался в реальности происшедшего, и это меня угнетало. Но теперь, когда я знаю наверное, я ничего не боюсь, даже самого графа. Он, как видно, все-таки решился приехать в Лондон, и тот, кого я видел, был несомненно он. Он теперь помолодел. Ван Хелзинку суждено сорвать с него маску и разыскать его. Мы поздно сидели и беседовали об этом. Мина одевается, а я сейчас отправляюсь в гостиницу за Ван Хелзинком.
