Владимир Сергеевич резко заходил по кухне взад-вперед. Потом подошел к окну и распахнул его, с жадностью вдыхая воздух. Лицо у него пылало от возмущения и свалившейся как снег на голову проблемы.
— Этого, конечно, совсем не нужно, — согласился он. — Но как ты себе представляешь их разлучать?
— Я думаю, что, может быть, придется даже обо всем рассказать, — проговорила Тамара Аркадьевна.
— Вот как? — надвинулся на нее Гладилин. — Ничего умнее ты не могла придумать! А что будет с ними после этого? Во-первых, мне не нужны скандалы дома. А Люда, как ты понимаешь, не с восторгом воспримет эту новость. Еще станет упрекать бог знает в чем! В том, о чем я даже не подозревал!
— Я поговорю с ней, все объясню, скажу, что ты не виноват, — попыталась урезонить его Тамара, но он остановил ее решительным движением руки.
— Нет уж, спасибо! Не нужно твоих объяснений, они двадцать лет назад меня бы устроили куда больше! А теперь уж не лезь! И не в одной Людмиле дело! А что будет происходить в сознании моего сына, когда он узнает, что спал со своей сестрой?!
— А мне, думаешь, наплевать на дочь? — спросила в свою очередь Тамара. — О сыне ты думаешь, а о ней? Ведь она твоя дочь! — снова напомнила женщина.
— Да мне… — горячо начал Гладилин, хотел сказать «наплевать», но все же не произнес этого, замолчал и, махнув рукой, схватился за голову и сел. — Черт знает что, черт знает что, — повторял он, раскачиваясь на стуле. — Вот еще мерзость-то!
— Володя, — тихо позвала его Тамара. — Но что ты предлагаешь? Ведь нельзя все так оставлять, ты сам понимаешь!
Гладилин молчал, хотя и понимал, что здесь Тамара права. Ничего не поделаешь, придется принимать какие-то меры… Закрывать глаза на отношения Данилы и Ксении нельзя. Но какие меры? Как их разлучить?
Он взял сигарету и закурил. Молчал долго, размышляя. Тамара тоже молчала, не решаясь заговаривать, видимо, чтобы не вызвать новую вспышку гнева. Наконец Владимир разлепил губы.
— В общем, так, — устало проговорил он. — Никаких откровенных разговоров с ними, никаких рассказов о… правде. Я против ударов по неокрепшей юношеской психике. Просто решительно протестовать против их отношений, принимать самые жесткие меры.
— Какие? — тут же спросила Тамара.
— Во-первых, поговорить с ними самими, — начал он, снова поднимаясь со стула и принимаясь ходить по кухне. — Ты со своей дочерью, я со своим сыном. Сказать, что мы против их отношений, потому что они друг другу не подходят. Я скажу, что мне категорически не нравится Ксения, ты то же самое можешь сказать ей о моем сыне. Сказать, чтобы больше внимания уделяли учебе… Хорошо бы отправить куда-нибудь их поврозь… Да, вот что: я достану ему путевку куда-нибудь, на Черное море, что ли, — самое простое. Пускай побудет там, развлечется, отвыкнет. Ты свою тоже куда-нибудь отправь, постарайся, благо у них сейчас каникулы в институте. Вот за лето и нужно все решить.
— Мне кажется, это все не подействует, — покачала головой Тамара. — Слова насчет того, что нам нравится или не нравится, они пропустят мимо ушей, а что касается разлуки, то… Мне кажется, они только сильнее начнут скучать друг по другу. Могут вообще отказаться ехать поврозь! Ксения может взять путевку туда же, куда и Данила, — это не проблема. Нет, это все не то.
— А что — то? — со злостью спросил он.
— Нужно как можно скорее все решить! Для этого нужно им все рассказать, всю правду. Они взрослые, поймут.
— Ну уж этого ты точно не дождешься, — категорически заявил Гладилин. — Я не хочу калечить душу своего сына.
— А я не хочу — здоровье своей дочери! Она может забеременеть в любой момент! И что потом? Прерывать первую беременность, в двадцать лет? А ее придется прервать в любом случае.
— Да подожди ты раньше времени со своей беременностью, ее же нет еще! Что ты заранее беспокоишься? Раньше ты не думала о последствиях, — снова уколол он ее.
— Теперь приходится думать, — с горечью произнесла Тамара.
— Одним словом, ты ничего не скажешь, — попробовал подвести он итог, но Тамара на этом не успокоилась.
— Я этого так не оставлю, не смогу, — сказала она. — Нужно все обрубить резко!
— А я считаю, что лучше быстро, но не резко, — возразил он. — Резко — это только если пойти на то, что предлагаешь ты, а я против. Если уж ты не советовалась со мной двадцать лет назад, будь добра, принимай сейчас в расчет мое мнение.
Тамара вздохнула и потянулась за сигаретой.
— Дай еще квасу, во рту пересохло, — не глядя на Владимира, попросила она.
Он молча налил ей квасу, затем наполнил стакан и себе.
— А как же ты жила все это время? — не удержавшись, снова начал спрашивать он. — Жила с мужем, обманывала и его, смотрела, как он воспитывает не своего ребенка? Или он знал обо всем? Не могу в это поверить, я же помню ситуацию в вашей семье.
— Нет, он ничего не знал, — покачала головой Тамара. — А как я жила… Я старалась не думать об этом. Убедила себя, что это его дочь, запретила думать о другом. Говорила: какая разница, кто биологический отец? Воспитывает же ее он, и любит ее он, а тебе она безразлична…
Гладилин аж руками всплеснул.
— Так вот, — продолжала Тамара Аркадьевна, — убедила и убедила, так и жила.
— И совесть никогда не мучила? — спросил Владимир Сергеевич.
Шувалова вздохнула и посмотрела мимо него.
— Это мое дело, личное, — ответила она. — Если что и тревожило меня по ночам, то об этом только я знаю. И ты меня об этом больше не спрашивай, тебе это и не нужно знать.
— Конечно, — согласно кивнул он. — Мне нужно знать только тогда, когда у тебя проблемы возникнут. А если бы Дмитрий был жив по сей день? Как бы ты ему все объясняла? Как бы он воспринял, что Ксения не его дочь, а? Не знаешь? А я тебе скажу! Он тебя или убил бы, или…
— Не надо! — резко остановила она его, меряя холодным взглядом. — Что говорить о том, чего нет! Дмитрий… Это на моей совести.
— А Ксения, значит, теперь на моей совести! — снова завелся он, вскакивая с места. — Ты огород нагородила, а теперь спокойно все на меня вешаешь — дескать, вот, дорогой, твоя дочь, ты и разбирайся с ней, а меня уж, слабую женщину, оставь в покое!
— Я о покое забыла совсем, — проговорила Тамара. — Спать не могу с тех пор, как узнала, что они вместе.
— Короче, пускай едут отдыхать, — заключил Гладилин. — В разные места. За это время еще что-нибудь придумаем. Ничего, расстанутся.
— Да не придумаешь ты ничего! — устало махнула рукой Тамара Аркадьевна. — Правду надо рассказать.
— Хватит! — громыхнул он кулаком по столу. — Слышать об этом не хочу! И не вздумай сказать сама, иначе… Иначе я за себя не ручаюсь!
Шувалова, выждав пару секунд, поднялась и пошла к двери.
— Я еще раз прошу тебя. Обдумай все хорошенько. Спокойно, без страстей, без горячки. Я даже не прошу у тебя прощения, я его, наверное, не заслужила, я прошу только об одном: избавь наших детей от трагедии. Реши, как лучше поступить.
— Безусловно, я подумаю, — хмуро ответил он. — Теперь только об этом и буду думать.
— Ну и хорошо, — кивнула она. — Я не стану раздражать своими визитами, я позвоню.
— Давай, — ответил он, закрывая дверь.
Оставшись один, он прошел на кухню, достал из холодильника бутылку водки и налил себе в стакан. Пару секунд смотрел на него, потом залпом выпил, ощущая, что никакого расслабления и даже легкого опьянения это не принесло. Он уже забыл о том, что ему нужно ехать на дачу, думая только о том, что там находится его сын, которому в ближайшее время грозит очень неприятная вещь. Обхватив голову руками, он сидел один в тишине и раздумье до тех пор, пока не послышался звук отпираемой двери, а затем веселый голос матери, возвестивший, что она приехала мыться.
Тамара позвонила уже через три дня. Он сухо повторил ей все то, что уже сказал при встрече: никакой правды детям не говорить, разлучать их постепенно, но неуклонно, поменьше оставлять наедине. Тамара осталась явно недовольна и перезвонила через пару дней. В конце концов Гладилин перестал подходить к телефону. В итоге Тамара позвонила ему на работу и почти пригрозила, что расскажет все дочери, если Владимир Сергеевич не примет радикальных мер. После этого он понял, что ненавидит ее.
* * *
Гладилин затушил бог знает какой по счету окурок в пепельнице и сидел теперь, не глядя на меня и наморщив лоб.
— То есть вы так и расстались, как бы ни на чем? — уточнила я, понимая, что Владимир Сергеевич находится во власти своих воспоминаний и переживаний.
— Не совсем, — хрипло ответил он. — Это она так считала. Я же, безусловно, предпринял со своей стороны то, что считал нужным. Я обстоятельно поговорил с Данилой, подробно перечислил все недостатки Ксении, преувеличив некоторые из них. Сказал, что ее мать тоже против их отношений…
