– Эй, что ты делаешь? – забеспокоился Билл.
– Я ухожу.
– Почему?
– Потому что наша система – действительно дерьмо! Ее может ебать каждый, кто хочет, – русские, китайцы, сандинисты! Все, кто хочет! Никого это не ебет! И никакие директивы не помогут!
– Что случилось?
– Ничего! Твой fucking коллега в Чикаго даже не появился в «Ла Виста», когда там были эти гангстеры. Так я лучше вернусь в полицию к ворованным тракам. По крайней мере там я не буду подставлять людей под нож или пулю.
У Билла отвисла челюсть, но нужно отдать ему должное – он не стал вникать в подробности. Он сказал только:
– Ты можешь сделать мне последнее одолжение?
– Какое?
– Пошли к Морфи.
– Зачем? Это твой начальник, ты с ним и разбирайся.
– Будет лучше, если ты ему сам про это расскажешь. Please, – попросил Билл.
Питер понял его. Одно дело, когда один агент ФБР жалуется на нерадивость другого, это внутреннее дело конторы, и это легко замять. А другое – когда посторонний, из полиции, детектив ткнет вас в «такого замечательного агента», как этот Набазный, и скажет: вот так вы тут работаете!
Питер, заколебавшись, положил свою сумку на копии телефонных счетов Родина и Кауфманов и пошел с Биллом в кабинет Джеймса Морфи, начальника отдела ФБР Квинса. И не потому, что не мог отказать Биллу в «последнем одолжении», а потому, что сам хотел крови этого Набазного.
Но даже он не ожидал того, что случилось. Буквально за двадцать минут, двумя телефонными звонками, судьба Джорджа Набазного была круто изменена. Он перестал быть сотрудником Чикагского управления ФБР, а получил новое назначение – в Пуэрто-Рико. ФБР продемонстрировало Питеру и Биллу не только, что это серьезная организация, но и что к охоте за «красной мафией» оно относится бескомпромиссно.
Слушая, как Билл пытается по телефону смягчить Якова Камского, Питер стоял над своим столом и думал, что он никогда не перейдет из полиции в ФБР. Ни за что! А на столе перед ним, под сумкой с его вещами и рядом с фотографией какого-то европейского террориста Ефима Ласкина, лежали телефонные счета Родина. Две строчки в октябрьском телефонном счете были им подчеркнуты с час назад – 3 и 6 октября звонки по телефону (212) 874-98-22. Питер снял телефонную трубку и набрал «О».
– Оператор, – ответил молодой мужской голос.
– Это ФБР, детектив Питер Гриненко. Ты можешь мне помочь? У меня есть номер (212) 874-32-15, который принадлежит мистеру Лео Кауфману, 842, Западная девяносто шестая улица. Ты можешь мне сказать, как давно у них этот номер?
– Одну минуту, сэр…
Питер видел, как Билл, голубиным голосом воркуя по телефону с Камским, скосил глаза в его сторону и прислушивался к его разговору с оператором.
– Три месяца, сэр, – сказал Питеру оператор.
– А какой там был номер до этого?
– Одну секунду, сэр…
Это была очень длинная секунда. Может быть, самая длинная в жизни Питера. Потом оператор сказал:
– Раньше их номер был 874-98-22.
– Спасибо, – сказал Питер. – Это все, что мне нужно. – И, положив трубку, вытащил из сумки свою кофеварку и другие вещи.
Ноги у Алекса Лазарева срастались плохо. Врачи объясняли это тем, что Алекс очень нервничает, и думали, что это он беспокоится по поводу фантастических больничных счетов. Но Алекса мало беспокоили медицинские счета, он знал, что оплачивать их он все равно не будет. А нервничал он потому, что был уверен: пока он лежит в больнице с поломанными ногами, его любимая жена спит с заклятым врагом Марком Гольдиным. И когда Алла приезжала в больницу на его красном спортивном «понтиаке» и привозила ему куриный суп с лапшой и жареную баранину, Алекс, с аппетитом уплетая домашнюю снедь, приставал к ней с вопросами:
– Как часто ты спишь с этим ебаным Марком, а? Каждый день?
– Да не сплю я ни с каким Марком, отстань от меня! – нервно отвечала Алла.
– Спишь, бля! Еще как спишь! Я по глазам вижу, что спишь!! – уверял ее Алекс. – Имей в виду, я тебе устрою сюрприз! Я приду из больницы, когда ты меня и ждать не будешь! И если я вас застану!..
– Так снова выпрыгнешь в окно! – усмехалась Алла.
– Я не выпрыгну в окно, бля! – злился Алекс. – Я вас выброшу в окно! И тебя, суку, и его!
– Ты опять начинаешь? Идиот! Сдохни тут, я не приду к тебе больше! Мудак!
– Сама ты мудачка! Проститутка!
– Псих ненормальный! Дебил! – И Алла уходила из палаты на своих высоких ногах так покачивая округлыми бедрами, что Сашины соседи по палате невольно вздыхали, а Алекс потом неделю не спал, дергался в койке и терзал зубами подушку, мысленно представляя дикие сексуальные сцены с участием своей жены и этого бородатого ебаря, Марка Гольдина, в спальне Сашиной квартиры на Брайтоне, в его красной спортивной машине или на ночном брайтонском пляже. А через неделю Алла снова приезжала с домашним обедом, еще более сексуальная, чем раньше, и все повторялось сначала. И Алекс снова метался по койке, скрежеща зубами и дергая растяжки, на которых висели его поломанные ноги в гипсовых шинах. Немудрено, что при этом кости ног не срастались, а, наоборот, смещались.
И все-таки Алекс сдержал свое обещание. Как только он начал ходить на костылях, он ухитрился утром, еще до завтрака, выйти из больницы, взять такси и приехать домой. Здесь он первым делом придирчиво осмотрел и любовно огладил свой красный «понтиак», который был запаркован на улице перед его домом, потом своим ключом открыл парадную дверь, проскакал на костылях через вестибюль к лифту и поднялся на третий этаж. Здесь, приложив ухо к двери своей квартиры, Алекс прислушался, но ничего подозрительного не услышал, кроме громкой мелодии детской передачи «Сезам-стрит». Алекс вставил свой ключ в дверь, открыл ее и вошел в квартиру, стуча костылями. Но никто не слышал этого, потому что в гостиной гремел телевизор. Зато Алекс сквозь шум телевизора сразу услышал те звуки, которые мерещились ему в больнице каждую ночь. Он услышал доносившийся из спальни ритмичный скрип кровати, купленной когда-то в русском мебельном магазине на Оушен-авеню. И протяжные, расслабленные стоны своей жены Аллы. И хлесткие удары тела о тело, и мощное хриплое дыхание своего врага Марка Гольдина.
Закрыв глаза, Алекс стоял в гостиной и слушал. И когда уязвленная душа его наполнилась этими звуками сверх своей емкости, Алекс прошел на костылях в кухню, взял кухонный нож и, держа этот нож в зубах, поскакал на костылях в спальню.
Там, в кровати, спиной к Саше стоял на коленях Марк Гольдин, голый и потный от своей тяжелой мужской работы, а на его плечах и в ритм его мощным ударам пружинили стройные ноги Сашиной жены Аллы. Два больших настенных зеркала отражали ее вытянутое в постели тело с подложенными под зад подушками, открытым ртом и закрытыми от кайфа глазами.
Алекс подскакал на костылях к кровати, отбросил правый костыль, перехватил рукой нож и, когда любовники увидели его в последний миг в зеркале, с размаху ударил Марка ножом по спине. Но именно этот миг инстинктивного испуга спас Марку жизнь – нож не вошел в тело, а полоснул Марка по всей спине, разрезав кожу от шеи до копчика.
Алла дико закричала, Марк, заливая кровью постель и свою любовницу, скатился с кровати и на четвереньках поскакал к двери, а Алекс бил костылем увертывающуюся от его ударов жену, постель, залитую кровью и спермой, и эти красивые зеркала на стенах.
Митч Миллер, тридцатилетний ассистент районного прокурора Квинса, который готовил для суда обвинение против русских ювелирных аферистов, посмотрел на телефонные счета Родина и Кауфмана и пришел в полный восторг. Он так возбудился, что бегал по своему кабинету с этими счетами в руках и выкрикивал:
– Это гениально! Вы его достали! Вы сделали этого засранца! О Боже, у меня оргазм от этого дела! Расскажите мне снова, как вы доперли до этого? Как ты догадался спросить про замену номера телефона?
Он садился в свое кресло, листал телефонные счета, снова вскакивал, а потом выбежал с этими счетами из кабинета и вернулся через пару минут, сияя еще больше:
– Босс считает, что это слабый аргумент для обвинения, но я его уговорил, и мы можем выйти на Большое жюри. Я знаю, как я построю это дело!
– Я тебе не нужен, – сказал Питер.
– Что?
– Ты же сам сказал, что прокурор считает нашу позицию слабой. Значит, нужно, чтобы Билл, ФБР, представлял это дело. А не простой полицейский детектив Гриненко.
Смышленому Митчу понадобилось меньше секунды, чтобы понять и подхватить эту идею:
– Точно! Ты прав! Билл!
Но Билл отказался наотрез:
– Ни за что! – И повернулся к Питеру: – Ты сделал это дело, ты должен представлять его Большому жюри.
Однако Миллер не уступал.
– Перестань, Билл! 26 человек жюри с утра до ночи слушают полицейские рапорты. Они устают от них. А это дело требует особого внимания. Жюри должно с самого начала настроиться, что это будет что-то необычное. Иначе они ничего не поймут. Если я скажу: «Вот полицейский детектив Гриненко с подробностями дела», – они заскучают. Ты понимаешь? А если это ФБР – другое дело! Они знают, что это будет в газетах, они знают, что это нечто особое!
