Сотрудники разом зашевелились, как в детской игре по команде «отомри». В слове «ремонт» было что-то привычное, знакомое, нестрашное – в общем, из той, прежней, нормальной жизни.
Ремонт хоть и хуже пожара, но точно лучше танков!..
– Какой ремонт? – заговорили все хором. – И как это, магазин не закрывать?
– А как же? Частями, что ли, делать?!
– Да тут никакой ремонт не поможет, дому сто лет в обед, проводка вся наружу висит, как еще пожара ни разу не было, удивительно!..
– А на складе не только стена, там подмокает с левой стороны! Может, и стена пошла, потому что труба сифонит!..
– У нас и сметы нет на ремонт, – выдала Ирина Федоровна громко. – А в обход, противозаконно я ничего делать не буду!..
– Никто ничего не будет делать противозаконно, – возразила Марина, на самом деле чувствуя себя Черчиллем.
Прием сработал безотказно. Все, кто еще пять минут назад собирался воевать и боялся танков, увлеченно обсуждали ремонт. Разумеется, идея никому не нравилась, разумеется, все были против, но так или иначе говорили… о будущем.
Приготовления к преждевременной героической кончине как-то сами собой были отложены.
Что и требовалось доказать.
Пока сотрудники шумели, выражая недоумение, неудовольствие и непонимание, Ирина Федоровна переглядывалась с Еленой Семеновной, и ничего хорошего Марине их переглядывания не сулили.
А впрочем, черт с ними!.. Все равно никто не заставит ее отступить.
Все августовские дни магазин действительно работал, и девочки от двадцати пяти до пятидесяти восьми лет каждый день исправно являлись на службу, и дежурили возле окон, и утешали немногочисленных растерянных покупателей, и грели в ведрах чай, потому что мальчишки-танкисты, все-таки оказавшиеся своими, очень хотели есть. Дать поесть им было нечего, а насчет чая директриса распорядилась, выдавали его без ограничений.
Революция в стране постепенно затихала, и никто не знал, когда именно она разгорится снова. Вроде бы демократия победила, и вроде бы «здоровые силы» взяли верх, хотя все еще не было до конца определено, и достигнутое равновесие казалось слишком шатким.
Как раз когда внешняя революция приостановилась, в магазине случилась революция внутренняя.
В конце августа вся бухгалтерия в полном составе подала заявления об уходе. Решительная Ирина Федоровна, ни в чем не согласная с директрисой и ее «новым подходом», принесла заявление первой, а за ней потянулись все остальные.
В темном коридорчике, за желтой полированной дверцей, Марина подписывала заявления одно за другим, никого не уговаривая.
Все понимали – это конец.
Завтра магазин «Москва» придется закрыть, по крайней мере, до тех пор, пока не удастся уговорить Ирину Федоровну вернуться обратно – и подсчитать балансы, и свести дебет с кредитом, и дописать отчеты, и выдать зарплату, и сдать выручку, и принять инкассаторов.
А, может быть, даже придется закрыть магазин сегодня!..
Все понимали – такой огромный книжный не может ни дня существовать без грамотной и опытной бухгалтерии.
Значит, все-таки есть силы страшнее танков и революций. И называются они – бухгалтерия?!
«Где у вас отдел русского фольклора?
«А какое именно произведение вам нужно?»
«Вот как раз фольклорное и нужно, девушка!»
«Но какое именно? Сказки? Былины?»
«Не-ет, не сказки, и не были, а песня!»
«Какая… песня?!»
«Так, сейчас посмотрю. Мне нужно фольклорное произведение „Песня о вещем Олеге“! Есть у вас?»
Диалог в книжном магазине «Москва».
* * *
– Марина Николавна, в час приедут из мэрии, привезут телевизионщиков.
– Зачем еще?
Помощница позволила себе улыбнуться.
– Они вчера звонили, довольно поздно, я не стала вам перезванивать. Сказали, что делают сюжет ко дню города, а у нас… у нас образцовый книжный магазин! Ну, они и приедут его снимать.
– В час?! У нас в это время всегда народу много, как же они будут снимать? И так теснота страшная!
– Зато магазин образцовый! – Тут помощница засмеялась в голос. – Это они похвалили, а не я хвалюсь, Марина Николаевна!
– Хорошо, что не ты, Ритуля!
– А вечером и утром народу еще больше, так что лучше пусть днем придут.
– Хорошо, в час мэрия и телевизионщики, а дальше что?
– В три издательство «Слава».
– А кто приедет? Сам Слава Волин?
– Да, генеральный. Он не один, с ним еще человек из Совета Федерации. У них новая программа развития чтения в России, и они хотели бы ее с вами обсудить.
– Вот так с ходу – бах, и программа развития чтения в России?!
Помощница Рита выложила на стол перед Мариной две увесистые папки.
Марина покосилась на них с некоторым недоверием.
– В левой программа, которую разработали два года назад, но тогда она так и не пошла. А в правой новая, ее прислали от Волина. Я ее посмотрела, и мне показалось, что она совершенно не отличается от той, которую вы представляли в РКС.
Марина была еще и вице-президентом Российского книжного союза.
– Так, – сказала она и открыла папку. – Это уже интересно.
– Да, Марина Николаевна. В три приедут из Медведкова, Надежда Георгиевна звонила. У них какие-то вопросы. Говорят, без вас не могут решить.
В Медведкове был огромный филиал, книжный магазин, которым Марина очень гордилась.
– А по телефону не могут?
– И по телефону не могут, обязательно лично.
– Лично так лично. А потом?
Тут Рита опять засмеялась.
– Потом у вас обед. Примерно минут пятнадцать, если только Надежда Георгиевна не засидится.
– Да ну тебя, Рита, – сказала Марина и тоже засмеялась. Они работали вместе много лет, понимали и ценили друг друга. – Какой еще обед?!
– В пять встреча с писателем Анатолем Гроссом. Звонил его издатель, очень просил, чтобы вы его лично встретили, Марина Николаевна! Сказал, что будет сегодня в течение дня звонить, видимо, хочет еще и сам просить! Вас соединять?
– Да, – помедлив, сказала Марина. – Да, конечно.
История с писателем Анатолем Гроссом – в прошлой жизни его звали Толя Грищенко – началась довольно давно.
Толя Грищенко, в девяностые годы начинавший как неплохой детективный автор, лет десять назад уехал в Америку и там окончательно понял, что настоящая жизнь есть только в России, а в Штатах все скучно, тускло, фальшиво, и вообще простору мало. Из детективщиков он переквалифицировался в создателя эпических произведений, которые на Западе так и не пошли, несмотря даже на то, что псевдоним у Толи был весьма европейский, а европейские авторы – и псевдонимы! – в Штатах традиционно уважались. Из тусклой и фальшивой Америки Толя по непонятным соображениям все же уезжать решительно не желал, и именно оттуда бомбардировал отчизну «нетленкой». Здесь его издавали, и даже продавали, однако в авторы первой десятки он так и не вышел, и его это, по всей видимости, огорчало.
Марина помнила его разухабистым мужиком, любящим закусить холодную водку сальцем с лучком и черным хлебом, и под это дело порассуждать о скорбных делах, творящихся в отчизне, о гибели литературы как таковой и писателей как писателей. Детективы при этом он строчил, будто из пушки, и очень обижался, когда маститые и увенчанные лаврами литераторы называли его произведения «мусором» и «чтением для метро и сортиров». Толя Грищенко, еще не будучи тогда Анатолем Гроссом, заводился с пол-оборота, кричал, что эти самые писатели так ничего стоящего и не создали, а все написанное ими нужно отправить на помойку – и история уже отправила, и именно туда! Наверное, если бы он продолжал строчить детективы, то прославился бы и вышел в авторы «первой десятки», чего ему очень хотелось, но Толю подкосила очень русская страсть – к мессианству. В конце концов бедолага Толя уверился в том, что чтиво для сортиров и метро действительно никому не нужно, и ударился в «высокое». Для начала он написал роман о гибели планеты – от экологической катастрофы, разумеется. Затем о том, что всех без исключения впереди ждет смерть – мысль не слишком новая и не слишком оригинальная. Про катастрофу еще кое-как прочитали, а про близость смерти почему-то решительно никто читать не захотел, и тогда Толя написал роман мистический. Сей роман на весь мир его тоже не прославил. Дело в том, что доморощенная мистика была никому не интересна, а другую, не доморощенную, голливудскую, Толя писать не умел, да и к тому времени она уже была написана – Стивеном Кингом и Дином Кунцем, которые по определению умели это делать лучше Толи. Тогда пришлось перейти на создание эпохальных и эпических полотен, что Толя и сделал.
Зато в Штатах ему удалось обзавестись свежей американской женой, недавно прибывшей в Новый Свет из Старого, то есть из города Киева. Американская, бывшая киевская, жена родила Толе малютку, что явилось для него некоторым образом потрясением – Толя к моменту отбытия за океан был не слишком молод, а к рождению малютки уже решительно не молод, и заботы о благосостоянии семейства поглотили его целиком.
