– Посмотреть надо, – покачал головой Женька. – Если просто косяк подправить – это одно, а если вообще дверь менять придется – тут уж извините. Когда зайти к вам?
Аркадий Леонидович задумался и снова покосился на Женьку. С одной стороны, тип этот особого доверия ему не внушал. Маленький, хиленький, бороденка какая-то… клочьями. С другой стороны, Виктору он хорошо забор сделал. «Ладно, рискнем», – решил Мысин и вслух сказал:
– Да вот вечерком если заглянете, то хорошо было бы.
– Часиков в восемь устроит?
– Замечательно, мой дорогой, просто замечательно.
Довольный Аркадий Леонидович направился к магазину, а Женька вернулся к оконным рамам.
В магазине доктор осмотрелся. Полная рыжеволосая деваха, стоящая за прилавком, разглядывала его с нескрываемым интересом. Внимательно изучив ассортимент пива, Аркадий Леонидович выбрал «Балтику» и подошел к продавщице.
– Красавица, половинку буханочки отрежешь? И вот пиво еще.
– Отрежу, отчего ж такому солидному мужчине и не угодить? – кокетливо ответила та. – А почему я вас здесь раньше не видела? Вы, наверное, в гости приехали?
– Нет, я здесь давно живу, просто обычно жена в магазин ходит.
– А из какого же вы дома, что я вас не знаю? – приподняла деваха выщипанные брови.
– Из сорок пятого.
– Из того, который рядом с почтальоновым?
– Да, да, только он не рядом, а через один. Между нами старый дом стоит, заброшенный совсем.
Продавщица сделала большие глаза, перегнулась через прилавок и, не обращая внимания на ждущую своей очереди немолодую супружескую пару, произнесла, понизив голос:
– Так ведь у вас там убийство такое жуткое случилось, знаете? Глашку Рыбкину повесили на дубе! Изнасиловали, говорят, и повесили. А я в выходные, как назло, в Москву ездила, ничего и не знала! Вы ее видели?
– Видел, – кивнул Аркадий Леонидович. – Зрелище было малоприятное. Девушка, вы мне пиво забыли дать.
– А правда, что она раздетая была?
– Да одетая, одетая. И еще половину ржаного.
– Нет, а Толька Рябцев говорит, что голая!
– Девушка, – вмешался простецкого вида мужик, стоявший за Аркадием, – вы мне пивка продайте, а потом про ваше убийство можете трепаться хоть до вечера.
Продавщица хотела огрызнуться, но взглянула на покупателя внимательнее и сдержалась. Быстро обслужив Аркадия Леонидовича, она взяла с полки бутылку пива, а тот, торопливо выходя из магазина, подумал: «Все, пускай все же Лида в магазин ходит».
На обратном пути хирург заметил двоих сыновей тети Шуры, ковырявшихся со старой машиной.
– День добрый! – поклонился он. – Как ремонт?
– Потихоньку, – отозвался младший, Александр. – Да тут ничего серьезного, просто перестраховываемся.
– Оно и правильно, машина перестраховку любит. Ну, ребята, бывайте!
Братья попрощались, а Аркадий Леонидович поймал на себе недружелюбный взгляд старшего, Николая, который не сказал ему ни слова. Невежа! Хоть бы о погоде соизволил поговорить. Впрочем, что от него, деревенщины, ожидать?
Придя домой, Аркадий Леонидович перелил пиво из бутылки в высокий стакан и задумался. Что-то его сегодня насторожило, показалось неправильным, что ли… Он поморщился и отставил бутылку. С тех пор как он пришел из магазина, у него было странное ощущение. Словно какая-то ерунда ускользнула от внимания, а на самом-то деле это была вовсе и не ерунда. Что-то такое было сказано или сделано, а он и не заметил… Аркадий Леонидович почувствовал себя глупо, что случалось с ним крайне редко. Он еще раз вспомнил все, что произошло в магазине, но в голову ничего путного не приходило. Мужичок Женька, болтливая глуповатая продавщица, пара в очереди, братья… Черт, что же, что же?
Аркадий Леонидович не понимал, почему его так занимает какая-то ускользнувшая мелочь, но он никак не мог сосредоточиться. Мысль, будто что-то не так, угнездилась, как заноза, где-то в затылке, спряталась, и сколько он ни пытался вытащить ее оттуда, у него ничего не получалось. В конце концов, махнув на нее рукой, Аркадий Степанович выпил пиво, не почувствовав вкуса, и долго сидел, бессмысленно глядя в стену напротив.
Как тебе начало? Представление началось, но ведь это всего лишь вступление. Главная героиня появилась на сцене только один раз, и ее никто толком не рассмотрел.
Кто-то, возможно, начал догадываться, в чем дело, но промолчал. И правильно сделал.
Не нужно ничего говорить. Все, что от вас требуется, – только ахать и аплодировать.
Только некоторым из вас предстоит сыграть в нашей маленькой пьесе. И вы ничего пока о своей роли не знаете. Я думаю, и к лучшему. Если бы вы увидели главную героиню так близко, как вижу ее я, боюсь, многие не захотели бы смотреть наш спектакль до конца.
Но вам придется это сделать. Она завораживает, она притягивает, она заставляет сердце замирать…
Она такая разная…
Но пока вы видели ее издалека.
Ничего. Скоро она подойдет поближе.
Снег повалил в начале второй недели ноября. Неожиданно для себя Виктор обнаружил, что летние воспоминания о деревне – одно, а реальность в виде необходимости постоянно топить печь – совсем другое. Он, конечно, умел это делать, но пару раз подкинул слишком много дров – и пришлось настежь открывать двери, чтобы стало прохладнее. Тоня включала на ночь обогреватель, но он грел только спальню, а зал с кухней встречали Виктора по утрам холодом. Калиново собирались в скором времени газифицировать, однако было очевидно, что всю нынешнюю зиму им придется, как и всем живущим в деревне, топить печь.
Тоне не хотелось вставать по утрам, но мысль о том, чтобы поспать подольше, даже в голову ей не приходила. Муж должен быть накормлен перед рабочим днем, к тому же печь он протапливает так плохо, что дом остывает уже к обеду. Проще делать все самой. Она не признавалась себе, что, сидя перед печкой на маленькой скамеечке, вслушивается в потрескивание дров, пытаясь разобрать в них какой-то шепот. Это превратилось в своего рода игру. Дом что-то говорил ей. Рассказывал какую-то историю, которую никто, кроме него, поведать не мог или не хотел. Еще толком не проснувшись, Тоня сидела, закутавшись в шерстяную кофту, и подкидывала поленья, а вокруг была темнота. Она задергивала занавески на ночь, но, когда утром открывала их, ничего не менялось. Светало теперь поздно.
Про убийство они с мужем по молчаливой договоренности не вспоминали. Они вообще стали меньше общаться в последнее время, а если и разговаривали, то как-то информативно: Виктор коротко рассказывал, как у него на работе, она коротко перечисляла, что делала днем. Иногда ей вовсе нечего было сказать или не хотелось, и тогда они молча ужинали и ложились спать. Единственное, что по-прежнему было неизменным, – это постель. Тоня хотела ребенка и делала все, чтобы забеременеть.
Она пила горьковатый настой уже почти две недели, каждый вечер проверяя по календарю время завтрашнего восхода. Осталось меньше четверти банки, и Тоня с ужасом представляла себе, что нужно будет опять идти к Антонине. Что она может ей дать еще? Глафира мертва, и, может быть, теперь все получилось бы без настоя и других снадобий, но проверить Тоня не решалась. Пока она не была беременна, значит, нужно делать все, что сказала ведьма.
Дом на соседнем участке засыпало снегом, и он стоял белый среди белых деревьев. Каждый раз, идя в магазин, Тоня бросала на него взгляд, словно надеясь: что-то изменится. Но все оставалось прежним – пустые окна, заваленное снегом крыльцо, нежилой дом. Его соседство Тоне не нравилось, но поделать ничего было нельзя. Хотя Виктор пару раз предлагал в шутку сообщить о продаже деревенского дома их друзьям, которые, глядя на них, тоже подумывали, не купить ли жилье недалеко от Москвы.
– Тонь, хочешь, Фомичевы нашими соседями будут? – подначивал он жену, прекрасно зная, что самого Фомичева – толстого, самоуверенного мужика, имеющего привычку постоянно сплевывать на землю, – она терпеть не может. – Ну хорошо, а Сабурины? Тоже нет? Знаешь, милая, на тебя не угодишь!
В конце концов, заметив, что она не отзывается на его шутки, Виктор отстал от нее, подумав про себя, что Тонька юмор иногда совсем перестает понимать.
Сам он был очень доволен, несмотря ни на что. Дом был его – и только его. Он теперь здесь полный хозяин. Наверное, так и должно было быть – ведь он с детства получал все, что хотел. В этом доме ему всегда хотелось жить. А всякие там печки, туалеты-чердаки – дело второстепенное. Тонька даже не понимает, до чего второстепенное.
Участковый больше у них не появлялся. После того как Тоня рассказала ему про инцидент с Евграфом, Виктор дома отругал ее, высказавшись вполне определенно про бабьи глупости. Судя по всему, Капица, решила Тоня, придерживался того же мнения, потому что в середине ноября она встретила алкаша снова.
