Шкет отбросил руку в сторону, щелкнул пальцами. Все смотрели на него, словно он был одним из героев голливудского боевика, которые, как известно, в огне не горят, в воде не тонут, а из самых безнадежных ситуаций всегда находят единственно возможный выход. Расторопная Цифра быстро прикурила сигарету, вложила ему в пальцы. Шкет глубоко затянулся и продолжил:
— Ну, и что вы думаете? После допроса мясники меня еще пару раз попинали, это был, наверное, самый длинный и самый неудачный день в моей жизни. Еле до ужина дотянул! А там получаю от Земы долгожданный ответ: не ссы, брателла, со мной все в порядке, не очкуй и будь здоров!
— И всё? — не поверил своим ушам Мильонщик.
— Слово в слово! — подтвердил Шкет. — И больше ничего. Даже кусок сала к письму не приколол, тварь!
Кто-то рассмеялся. Мильонщик сокрушенно покачал головой.
— И как же ты выбрался оттуда?
Шкет в упор посмотрел на него.
— Через дверь, — сказал он. — Как все выбираются. А как еще?
— Но ведь там эти, мясники…
— Если не бояться, то никакие мясники с тобой ничего не сделают! — сказал Шкет важно. — Я был сильнее их, потому что был готов умереть за друга. А они не готовы были убить меня, шестнадцатилетнего пацана. Это я их сделал, а не они меня. И знаете почему?
Новичок Ниндзя слушал, приоткрыв рот, он буквально пожирал Шкета глазами. Да и не он один. В «Кружке» стало так тихо, что можно было услышать тихое потрескиванье горящей бумаги, когда Шкет затянулся сигаретой.
— Почему? — негромко спросил наконец Мильонщик.
— Потому что все они, «углы», — псы шелудивые. А я — волк! И вы — волки! Понятно вам?
Мильонщик первый издал боевой «волчарский» клич, и тут же к нему присоединились остальные:
— Ууууу-у-у!!!
Не выли в общем хоре только Франц и Крыса. Франц — потому что ему уже двадцать восемь, он взрослый человек, хотя тоже считается частью банды (что-то вроде генерал-интенданта, наверное), и издавать всякие нелепые звуки ему не по чину и даже неловко.
Крыса же не выл потому, что, в отличие от прочих, знал Шкета давно, вырос с ним в одном дворе, и история, которую тот только что поведал, была известна ему в несколько другой интерпретации, более приближенной к действительности. Например, что ни в каком авторитете их вожак тогда не ходил, водку с Земой не пил, а тем самым терпилой, из-за которого его упекли в СИЗО, был собственный Шкета папаша, возвращавшийся домой после получки. Все остальное Крыса представлял себе довольно смутно, поскольку не сидел вместе со Шкетом в 72-й камере. Но догадывался, что в той части повествования тоже имеются кой-какие натяжки… То есть не то чтобы Крыса в открытую подвергал сомнению достоинства Шкета или тем более осуждал его — ни в коем случае! Но энтузиазма в подобные минуты ему иногда не хватало при всем старании. Не вылось, и все тут!
Бомба и Шептун тоже знали Шкета давно, но их не смущали никакие противоречия — одного в силу природной тупости, другого в силу забитости — и среди волков попадаются питающиеся падалью и объедками доходяги. Хотя даже они сильно удивились бы, узнав, как Шкета с позором загоняли под шконку и он лишь чудом избежал участи камерного «петушка»… Что «чудо» сие сотворил не кто иной, как нынешний начальник городского уголовного розыска Филипп Михайлович Коренев по прозвищу Лис, которому Шкет в качестве ответной услуги сдал не только Зему, но и залетного московского киллера по кличке Мячик. И что в сейфе у Лиса с тех пор лежит папка с несколькими подписанными Шкетом бумагами, из которых следует, что гордый вожак волчьей стаи по доброй воле соглашается сотрудничать с правоохранительными органами…
Ох, и взвыли бы «волчары», узнай они об этих бумагах! Совсем другими голосами взвыли бы!
Шкет, правда, надеялся, что никто и никогда не узнает. Никто. Никогда. Он готов был отгрызть собственную руку, как отгрызают себе лапы попавшие в капкан волки — только бы стереть тот позорный след. Проблема лишь в том, что не одна рука — весь он в капкане. Грызи не грызи, все едино…
— Эй, Франц! За мой счет каждому «волчаре» по пятьдесят! — крикнул Шкет.
— А потрахаться за твой счет не угостишь? — осклабился Крыса, поглаживая колено Цифры. И тут же с преувеличенным испугом отскочил в сторону: — Шутка! Шутка! Я только пошутил!
Шкет нахмурился. Любой другой член команды за такие шутки сразу получил бы в морду. Крысе по каким-то таинственным причинам позволялось то, что не позволялось остальным, но и ему следовало знать меру. Одно дело хватать Цифру за сиськи — это разрешалось особо отличившимся бойцам, стимулировало их недоразвитую психику на подвиги (так по крайней мере считал Шкет). И совсем другое — посягать на самку вожака в открытую…
— А ну, отвали! — рыкнул Шкет, замахиваясь. А Цифра за его спиной едва заметно подмигнула.
Крыса скорчил покаянную рожу и отвалил к соседнему столику. К Шкету подошел Франц.
— У тебя гость, — сказал он с озабоченным видом.
— Какой еще гость? — не понял Шкет. — Он что, читать не умеет?
Дело в том, что на двери «Кружки» с момента ее открытия висела табличка «Посторонним вход воспрещен», для особо непонятливых снабженная рисунком, изображающим череп со скрещенными костями. Франц был своим человеком, «Кружка» была закрытым заведением, рассчитанным на одну-единственную компанию — своеобразный «кружок по интересам». То, что заведение находилось в полуподвале многоквартирного дома и не было снабжено яркой вывеской, способствовало тому, что посторонние сюда и в самом деле являлись крайне редко. А те, кто являлся, напрочь забывали потом дорогу сюда.
— Он умеет читать, — сказал Франц. — Он ищет тебя.
Шкет встал из-за стола. Сидящие ближе других и слышавшие разговор Мильонщик, Хан и Ниндзя насторожились.
Бомба тоже все слышал, но с обычной своей дебильноватой ухмылкой продолжал тянуть пиво.
— Кто он такой? — спросил Шкет.
— Сказал, ты его знаешь.
— «Угол», что ли, какой-нибудь?
— Не похож. Иди, сам увидишь. Он на входе.
Ниндзя привстал со стула.
— Шкет, мы с тобой!
— Сиди, где сидишь! — с неожиданной злостью рявкнул на него Шкет и начал подниматься по ступенькам.
У него вдруг появилось какое-то нехорошее предчувствие. Неужели это его вечный кошмар? Свидетелей ему сейчас только не хватало!..
Незваный гость стоял в крохотном вестибюле, две тусклые лампы освещали его со спины, поэтому единственное, что можно было рассмотреть в его внешности — это стрижка «под горшок» и курносый нос.
— Здорово, братуха! Ты и есть Шкет? — развязным, блатным голосом произнес незнакомец.
Шкет с облегчением вздохнул. Это был не Лис, и на том спасибо.
— Я тебя не знаю!
Он почесал спину, попутно нащупав рукоятку пистолета за поясом джинсов, и встал напротив, на таком расстоянии, чтобы в случае чего мозги пришельца не забрызгали куртку и лицо. Впрочем, это были киношные понты — стрелять в своем логове он, конечно, не собирался. Просто взбадривал сам себя.
— Кто ты такой?
— Заткни пасть.
Блатной тенор прозвучал спокойно и негромко, но заполнил собой все тесное пространство вестибюля. На его фоне собственный голос показался Шкету жалким мышиным писком. Этот человек привык повелевать и ломать чужую волю, как другие ломают кусок хлеба за обедом — Шкет это ясно почувствовал. И неожиданно для себя заткнулся.
— Я Антон, — представился гость. — Слыхал?
Шкет напрягся. Это прозвище было на слуху в определенных кругах города. И попадать в поле зрения такого типа ему не хотелось. Даже если за поясом притаился боевой ствол.
— Вчера ты немного расстроил одного моего знакомого. А он обиделся на меня. Как ты считаешь, это правильно? — голос звучал проникновенно и с сочувствием, но Шкета пробил пот. В горле пересохло.
— Не…
— Ну, пойдем на воздух, там посвежее…
Антон повернулся, вышел на улицу и пошел к стоящей на проезжей части машине. Шкет, как привязанный, шел следом. Но едва он переступил порог, как сбоку на него обрушился сильный удар, от которого в голове помутилось, и он рухнул на колени. Кто-то быстро ощупал его, Шкет почувствовал, как из-за пояса выскальзывает его гордость — «ТТ», не макет, не сработанная под оригинал травматика, а самый настоящий «ТТ», когти и клыки вожака волчьей стаи. В следующий миг ствол пистолета больно воткнулся Шкету в глаз.
— Ну что, щенок, кончить тебя? — послышался другой голос — низкий и страшный. Возможно, от предельной конкретики произносимых слов.
Тяжелый ботинок врезался ему под ребра. Потом с другой стороны.
Шкет почувствовал, как его поднимают за шиворот и куда-то волокут. Он замычал и попробовал было вырваться из цепких рук, но тут же понял: бесполезно!
Они оказались в темноте, в каких-то кустах, причем теперь Шкет стоял на карачках и пытался вдохнуть, но у него ничего не получалось. Под ложечкой расширялась сосущая пустота, вакуум, который нечем было заполнить.
