Местные администрации представляли собой этакие цитадели, где думали городскую думу о благе горожан и пытались наивно и вместе с тем очень серьезно строить «свою маленькую Москву» и свой «микро-Кремль». Это касалось стиля офисов, кабинетов, кофейного цвета дорожек в коридорах, где восседали городские клерки, и красных «кремлевских», разостланных возле кабинетов отцов города.
По такой дорожке Катя в сопровождении сотрудника Мытищинского УВД и шла к приемной Аллы Борисовны Кусковой. И была благодарна ей за то, что та согласилась уделить ей время, а ведь могла бы и послать. А что? Разве не правда?
Алла Борисовна оказалась дамой, приятной во всех отношениях: деятельной, полной, громогласной и доброжелательной. Из породы «теток», что уже к сорока пяти годам расползаются как на дрожжах от жирной калорийной пищи, ревностно служат во всевозможных государственных учреждениях, делают ежедневную укладку у знакомой парикмахерши, чтобы выглядеть «не хуже людей», получают хорошую зарплату, но одеваются отчего-то в кургузые деловые костюмы из дешевой смесовой ткани, носят колготки телесного цвета, украдкой сосут карамельки даже во время важных совещаний «у самого», чураются компьютеров и, несмотря на занимаемый чин и должность, обожают сплетни так же, как их старые мамаши, днями и ночами балабонящие по телефону.
Едва взглянув на этого импозантного мытищинского «отца города» в женском обличье, Катя осознала, что ей здесь повезет больше, чем в УВД, если только начать задавать правильные вопросы и заинтересовать даму-градоначальницу, разбудить ее тайный – вечный, чисто женский – инстинкт городской сплетницы.
– Спасибо вам большое, Алла Борисовна, что приняли меня. У нас кошмарное дело об убийствах, и в связи с этим возникли вопросы о делах двадцатилетней давности, о смерти адвоката Адриана Фаворова, дяди известного шоу-мена Феликса Санина. Вы нам можете очень помочь, как мы слышали, – вы ведь когда-то знали их обоих.
– Садитесь, – Алла Борисовна указала на кожаное кресло рядом со своим начальственным столом. – Мне звонил начальник УВД, сказал – что-то очень срочное. Но разве могут быть срочными события такой давности?
– Могут, Алла Борисовна! Еще как могут! – пылко заверила градоначальницу Катя. – Вы ведь когда-то работали у адвоката Фаворова? И знали его троюродного племянника Феликса? И сестру Феликса Капитолину Касаткину?
– Мошенница, – градоначальница поморщилась. – Кто бы мог подумать, а? Такая неприятность, такой скандал! Выставили ее с позором еще до оглашения приговора. А что, она натворила что-то опять по вашей части? Или хуже? Вы сказали – убийства? Она кого-то убила?
– Мы только разбираемся. Пока ничего еще не ясно, но дело очень запутанное. Сейчас нас интересует давняя смерть адвоката Фаворова. Пожалуйста, припомните по возможности, что вам известно. Вы ведь… ухаживали за ним как сиделка?
Катя задала свой вопрос вежливым извиняющимся тоном – градоначальница Мытищ, взлетевшая на социальном лифте, как на орлиных крыльях, так высоко, могла и обидеться, что ей напоминают о столь непрезентабельных вещах, как работа сиделкой.
Но она не обиделась и не надулась, а только вздохнула:
– Я тогда училась в МАДИ, – сказала она, – студентка, что вы хотите? Денег нет, нищая, как церковная крыса. Мы – студенты – подрабатывали где могли. Никакой работой не гнушались. Я жила в доме напротив, ездила в МАДИ к черту на кулички, а по вечерам и между лекциями подрабатывала уборкой офисов и квартир. Мне было двадцать лет. Я и у Адриана Андреевича работала, убиралась раз в неделю в течение года. А потом он заболел. И сильно так, в общем, слег в постель. Сначала все по больницам, лечили его, старого, потом домой выписали. Астма – он задыхался, и приступы становились все чаще. И тут они оба появились – его родственники, очень дальние. И Феликс, и Капитолина. Он сам их разыскал или они его. Этого не знаю. Я, девчонка, не вникала в эти вещи. Капитолина явилась и сразу выставила меня вон. Мол, в твоих услугах больше не нуждаюсь, теперь я сама за дядей буду ухаживать. А сама-то ненамного старше меня. Я не приходила к ним где-то месяца два. А потом сам Адриан Андреевич позвонил и попросил: приходи, буду платить как раньше. И я опять начала приходить туда, к нему в квартиру. Сначала только убиралась. А Соня – медсестра из нашей больницы, она уже в то время работала у Адриана Андреевича сиделкой. И Феликс часто приезжал. Ну, тогда он был просто молодой и красивый. Сейчас-то звезда экрана, рукой не достать, а тогда – просто парень такой, что глаз не оторвать. Адриан Андреевич любил его и гордился им, потому что Феликс уже пел на эстраде и раз его по телевизору показали. Столько было разговоров, помню! Адриан Андреевич его отличал как родственника особо. А Капитолина больше не появилась у него ни разу. Ну а потом Адриан Андреевич умер. Приступ астмы – к этому, к сожалению, все и шло. К печальному концу.
– Он умер при вас?
– Нет, я в тот день к нему не приходила. Была очередь Сони – медсестры. Приступ, что вы хотите? Это астма, да еще он старый был, сердечник. Все в совокупности. Феликс «Скорую» вызвал – мне Соня потом рассказала, но они так и не успели к нему. Скончался старик.
– Когда Фаворов умер, в квартире с ним находился Феликс? – уточнила Катя.
– Ну да, он бывал у него очень часто. И Соне он платил, и со мной расплачивался тоже, потому что Адриан Андреевич уже очень плох был, с постели не вставал, не до денежных дел, не до расчетов.
– Значит, когда старик умер, с ним был только Феликс?
– А что, это так важно? И Соня там была – медсестра. Все без толку, не спасли они его. И врачи ничего не сумели сделать.
– А правда, что Фаворов оставил в наследство Феликсу свою коллекцию картин? – спросила Катя.
– У него картинами были все комнаты завешаны, но это ему дарили, он сам мне говорил, потому что я интересовалась – девчонка, что вы хотите? – его знакомые художники. Он был человек интеллигентный, адвокат. Общался с артистами, художниками, оперу любил, театр очень. Потому он и Феликса отличал, когда тот стал на эстраде выступать. А насчет наследства я не знаю ничего. Незадолго до смерти при мне к нему приезжал знакомый нотариус. Может, как раз насчет того, на кого завещание писать, кому квартиру оставить. Да и так было ясно – Феликса он любил, а Капитолина больше у него не появлялась, значит, отшил он ее, разочаровался. И неудивительно – раз она такая мошенница. Он ее, наверное, еще тогда, в молодых годах, раскусил. – Алла Борисовна снова вздохнула. – Помню, он мне показывал – у него на стене висела картина Левитана и еще, кажется, то ли Шишкин, то ли Айвазовский. Сейчас все за ними гоняются. И тогда уже гонялись. Маленькие такие картины, ничего особенного – вроде лес и лес. Я тогда больше на картины его знакомых художников обращала внимание по молодости – там такой был китч: то алкаши нарисованные в очереди к «Гастроному», то бутылка водки с селедкой на газете – натюрморт. Жаль старика, хороший он был человек. Если он и оставил свое имущество Феликсу, так кому же еще? Не Капитолине же, а больше у него не было никого. У вас все? А то у меня куча дел.
– Да, спасибо, вы нам очень помогли, Алла Борисовна. – Катя поняла, что ей мягко намекают, что пора восвояси. – Последний вопрос: как мне разыскать ту медсестру – вашу подругу Соню? Не могли бы подсказать? Как ее фамилия?
– Соня Волкова. Она не подруга мне была, намного старше, ей уж за тридцать тогда было, это я девчонка-студентка. Она жила там же, на Карла Маркса, в том же доме, только в соседнем корпусе, с дочкой-школьницей. Только вы не сможете…
– Что не смогу? – уточнила Катя, поднимаясь с кресла.
– Расспросить ее вы уже ни о чем не сможете.
– Почему? Она уехала из Мытищ?
– Ее убили, – сказала Алла Борисовна, и на ее лицо легла тень. – Такой ужас! Ее зверски убили. Не успели мы Адриана Андреевича похоронить, а тут эта новость через две недели. Убили в ее собственном подъезде. Размозжили голову.
Голоса доносились из гостиной, где стены затянуты алым сафьяном. И Мещерский поразился: дом-дворец снова позволил слышать, что происходит. Как будто пожелал, чтобы кое-что предали огласке, а остальное по-прежнему осталось в глубокой тайне. Эта странная особенность дома-дворца включать и выключать звук словно по собственной прихоти показалась Мещерскому чем-то совершенно живым. Словно дом-дворец тоже принимал участие во всем происшедшем и готовил новые неожиданные и страшные сюрпризы.
Однако пока ничего страшного не происходило. Двое просто беседовали. Точнее, одна пела как сирена, а другой бурчал.
– Артемий Ильич, что вы на меня так смотрите? – пела Евдокия Жавелева.
Голос ее Мещерский узнал сразу. Он подошел к неплотно прикрытой двери галереи, полковник Гущин последовал за ним на сладкий женский голос, звучащий в гостиной.
